За стенами Евросоюза, или Протоколы ЕС-овских мудрецов (II)

Странности в освещении ключевых мировых проблем российскими СМИ не поддаются логическим объяснениям. На фоне событий первой декады ноября, вобравшей визит в Москву Дэвида Милибэнда, годовщину Октябрьской революции 1917 года, 20-летие падения Берлинской стены, ратификацию Лиссабонского договора, диспуты участников «большой двадцатки» о введении глобального «налога Тобина» и ряд других близящихся событий, которые должны вновь «потрясти мир», отмечаешь лишь нарастающий на Западе антироссийский пиар и расслабленность российского официоза перед лицом неприкрытого давления на Россию.

Особенно показательным здесь стал недавний визит в Россию министра иностранных дел Великобритании Д. Милибэнда, оставивший россиян в полном неведении: зачем, собственно, высокий гость приезжал? Подобно недавнему визиту в Москву Хиллари Клинтон, наезд в Москву Милибэнда в ряде российских СМИ был окрещён «перезагрузкой понарошку». Хотя повод отметиться в России, как читатель уже, очевидно, понял, у британского министра иностранных дел был. Повод наисерьезнейший и ничего хорошего России не сулящий.

В ближайшие дни, как только будут сформулированы критерии отбора кандидатов в руководство реформированного Евросоюза, предполагается персонально определиться с панъевропейским начальством. На пост главы внешнеполитического ведомства реформированного Евросоюза прочили как раз Дэвида Милибэнда. Среди критериев профпригодности высокого всеевропейского представителя фигурируют «миротворческие способности», искусство создания коалиций, умение наводить мосты. Открытый конфликт с Россией явно не вписывается в «архитектуру» новых европейских назначений. Что же в преддверии немаловажного для страны назначения обсуждалось в России?

Интервью «Вестям в субботу» накануне визита министра иностранных дел Великобритании в Москву, по всей вероятности, должно было иллюстрировать нацеленность британского дипломата на умение найти компромисс в любых обстоятельствах, не теряя оптимизма. В Москве, похоже, идея пришлась настолько по душе, что разговор журналиста «Вестей» с одним из главных оппонентов России развивался в стилистике диалога гоголевских дам — просто приятной и приятной во всех отношениях. Демонстрировать «приятность во всех отношениях» и «любезность в последней степени» услужливо помогал Милибэнду российский визави, не давая диалогу выйти за рамки сентенций, не уступающих в значительности обмену репликами гоголевских героинь: какой-де прелестный ситец — да, очень веселёнький…

«В каждом приятном слове торчала ух какая булавка», — говаривал о даме, приятной во всех отношениях, классик, но лежащие на поверхности английские «булавки» выпадали из оптимистичных заготовок «просто приятного» интервью. Первым же вопросом интервьюера (вполне в стилистике ремарки о прелестном ситчике) было напоминание о 20-летии падения Берлинской стены, «торжестве», которому «уже дали старт в Берлине Джордж Буш-старший, Михаил Горбачёв и Гельмут Коль». О том, что это событие весь «цивилизованный мир» намерен использовать для очередного этапа глобальной антироссийской кампании (что и произошло), естественно, в приятной беседе не говорилось.

А ведь не зря напечатанная британской «Таймс» почти синхронно с интервью «Вестей» статья бывшего посла Великобритании в России Тони Брентона тоже начиналась с упоминания того же «торжества», ознаменовавшего, по словам Брентона, «разрушение системы коммунизма, который поработил и отправил на убой миллионы». Бывший посол в пафосных тонах говорил о падении Берлинской стены и разрушении СССР как об «отправной точке для новой эры демократии и процветания», «моменте для недвусмысленного празднования повсюду, кроме России».

Статья бывшего посла тоже называлась «Пять способов для британцев получить максимум от России». Подзаголовок выглядел особо интригующим: «Когда Дэвид Милибэнд посетит Москву… там начнутся безумные разговоры о „новой холодной войне“. Мы, напротив, должны быть оптимистичны».

Тут бывший посол не просчитал: оказалось, российской элите оптимизма по поводу возобновления отношений с туманным Альбионом не занимать. Кому-то из чиновников из-за разногласий визу не давали, у кого-то отпрыски учатся или собираются учиться в престижных университетах Лондона, у иных в Англии прикуплена недвижимость или открыт бизнес. Никому в России уже не нужно объяснять, как далека от народа нынешняя российская «элита», для которой Запад превратился в единственного гаранта легитимности и защиты от гнева населения. Предложенные способы давления на Россию, знай об их подоплёке народ, вполне могли бы его и разбудить, и даже взбесить. Свои «пять способов» получения от России «максимума» бывший посол излагал с убежденностью в неуклонном торжестве «эталонных» англосаксонских ценностей, которые надлежит навязывать не понимающим своего блага россиянам иногда пряником, но чаще кнутом. К удивлению, позже обнаружилось, что даже весьма приличные российские порталы без всяких комментариев, в переводе ИноСМИ (те-то знают, что переводить) разместили интервью Брентона на своих сайтах. Выходит, и их интервью ничуть не возмутило.

На первый взгляд, откровения бывшего британского посла не слишком отличались от «красных линий», прочерченных для России ещё в бытность администрации Буша или многократно звучавших в разгар российско-британского конфликта. В двух рекомендациях насчёт того, в каких случаях Россию следует сечь кнутом, а когда давать пряник внутренней оппозиции, Тони Брентон подчеркнул, что Великобритания должна «ясно выражать свою позицию, когда поведение России во внешнем мире становится неприемлемым». Таковым посол считает «убийство Литвиненко, атаки на Британский совет, одностороннее признание Россией Абхазии и Южной Осетии, кибератаки на Эстонию» как «нарушающие международный порядок». «Позволить такому поведению пройти, — резюмировал дипломат, — значит открыть дорогу другим действиям того же ряда. Если мы ясно указываем, где этому предел, мы укрепляем усилия тех внутри России, кто выступает за необходимость более тщательного соблюдения международных норм».

И далее из Тони Брентона: «Первое, — писал бывший посол, — мы должны оставаться верными нашим либеральным принципам. Россия подписала Европейскую конвенцию по правам человека. Это дает нам веское основание для критики наиболее явных нарушений — аресты адвокатов, преследования неправительственных организаций, убийства журналистов. Мы не должны, подобно нашим более малодушным европейским партнерам, смотреть слепыми глазами на плохое поведение. Россия не уважает слабость. Отстаивая то, во что мы верим, мы поддерживаем тех отважных россиян, что работают на улучшение своей страны».

В свете свежей реформы Евросоюза и намечаемых там кадровых назначений повторы британского дипломата уже не выглядят безобидным публицистическим приёмом, а сильно смахивают на реальную угрозу России. Российский читатель, не избалованный информацией о том, к каким последствиям могут привести интеграционные авантюры российских верхов, никакой угрозы в реформировании Евросоюза для себя не видит. Но Россия — член Совета Европы, она подписала Европейскую конвенцию по правам человека, и на неё распространяется юрисдикция Международного суда по правам человека в Страсбурге. Об «объективности» этого суда ещё в «дореформенное» время можно было судить хотя бы по тому, что Владимир Гусинский, обвинённый в махинациях уголовного свойства в России, представив себя жертвой нарушения своих «фундаментальных прав», выиграл суд в Страсбурге, а России был вчинён иск в тысячи евро на оплату его адвокатов.

Не зря Брентон напомнил, что Россия подписала Европейскую конвенцию о правах человека. Теперь правила соблюдения конвенции, в которую внесен целый ряд изменений, ужесточились, а европейские назначенцы намерены к тому же — чуть что не по ним — наносить «превентивные удары», организовывать финансирование оппозиции, вмешиваться во внутреннюю политику пока ещё суверенной Российской Федерации. Вся эта подрывная деятельность будет осуществляться «на законных основаниях» — в соответствии с той самой конвенцией, которую никто из российских граждан не читал, не обсуждал и не подписывал.

А если бы и прочитал, то мало бы что понял. Хотя Николя Саркози не раз называл Лиссабонский договор «мини-договором» и даже «упрощённым договором», речь идет о прямо противоположном. Договор включает 152 страницы основных правовых положений, к которым добавлены 13 протоколов и 59 деклараций. Крючкотворы ЕС под водительством Саркози не удержались от чёрного юмора, официально назвав группу лиц, занимающихся хитроумными поправками в унифицирующие документы Евросоюза, «мудрецами» (Groupe de Sages), а сами поправки окрестив «протоколами» (protocoles).

В интервью журналу Focus-Money немецкий правовед Карл Шахтшнайдер привёл не один пример изощрённого затемнения текста Лиссабонского договора с целью, по его словам, «сокрытия сути вещей». «Депутатам представляют лишь голый текст договора, который и без того запутан и слишком длинен», — отметил юрист.

Один из типичных примеров стилистики крючкотворства — статья 2−2 Хартии о фундаментальных правах человека Евросоюза, в двух строках говорящая об уничтожении смертной казни. Эти две строки следует применять в соответствии с поправками, не просто меняющими содержание статьи, но превращающими её в головоломку: «В соответствии со статьей 6, абзацы 1 и 3 Лиссабонского договора „права, свободы и принципы“ Хартии следует интерпретировать в соответствии с основными уложениями главы 7 Хартии, которая определяет их интерпретацию и применение, а также брать в расчет „объяснения“, упомянутые в Хартии, где указаны источники этих уложений». Подобных головоломных уточнений в сносках к Хартии не счесть.

В соответствии с поправками смертная казнь может вводиться в военное время и в случае опасности возникновения войны. «Разве мы не воюем с Афганистаном? — задается вопросом правовед. — А что такое возникновение военной опасности? Кто это будет определять? Это что-то наподобие бомбардировок Югославии?» — невесело иронизирует Карл Шахтшнайдер.

Юристы обращают внимание ещё на одну чрезвычайно тревожную поправку, касающуюся ухода властей от ответственности за причиненную смерть. Согласно поправкам, «смерть не рассматривается как нарушающая статью 2−2 фундаментальной Хартии о правах человека, если она стала результатом абсолютно необходимого применения силы, чтобы… обеспечить арест или воспрепятствовать побегу заключенного, чтобы обеспечить подавление, в соответствии с законом, бунта или восстания».

Уже процитированный К. Шахтшнайдер убеждён, что при отсутствии четких критериев демонстрации в Лейпциге 1989 года, к примеру, вполне могли быть квалифицированы как «восстания» (и так — практически любая неразрешённая демонстрация). То же касается «бунтов» в Греции или недавних волнений в Кёльне, Гамбурге, бунтов парижских окраин, выступлений антиглобалистов, «достаточно кому-то в толпе бросить камень"… «Такая квалификация «волнений», которая санкционирует освобождение от обязательства не причинять смерть человеку, позволяет узаконить любые кровавые репрессии», — заключает немецкий юрист.

(Окончание следует)

http://www.fondsk.ru/article.php?id=2588