 |
| Правило веры | Владимир Крупин | 13.11.2009 |
Мы шли обратно. Позади был праздничный молебен, купание в Великой после водосвятного молебна. Обратно нас обычно идёт меньше раза в два, а то и в три.
— Туда идут все, — говорит отец Геннадий, — и званые, и призванные, и оглашенные идут, а обратно — избранные.
В этот раз туда шло более тысячи людей, обратно — триста с небольшим. На привале, уже к вечеру, оказалось, что у нас и еды-то совсем мало. Сели мы своей группой, человек десять. Нет, больше. Отец Геннадий, две его дочери, маленький сын, врач Нина Аркадьевна, крановщик Саша из Чепецка, журналист Алексей из Саратова, я, двое певчих, диакон Андрей, ещё кого-то и не помню. Открыли банку кильки в томатном соусе, разломали последние полбуханки, отец Геннадий благословил трапезу. Черпали по кругу. Ещё были пёрышки зелёного лука. Саша всегда старался успеть в своём котелке вскипятить чай — хоть каждому по паре глоточков для бодрости.
И вот мы едим, едим. Наелись. Саша чай заваривает.
— Чего ж это не доели, — говорит Нина Аркадьевна, — не оставляйте, банку-то заканчивайте.
И тут мы и поразились. Нас больше десяти, банка консервов одна, да и то совсем маленькая. И полбуханки на всех разве много? И все наелись, все сыты. Я помню, потянулся к банке, чувствую, что больше не хочу, другие тоже. Попили Сашиного чайку. Отец Геннадий прочёл благодарственную молитву. Он меньше всех удивился.
Нет, банка консервов была одна. А нас много. И все встали и пошли, будто со званого обеда.
Незапертый дом
Женщина, никак не могу вспомнить её имя, рассказывала, и не только мне, как она в прошлом году пошла на крестный ход и только к концу первого дня спохватилась, что оставила незакрытым дом. Дом на окраине Кирова, отдельный, больше в нём никто не живет. Ох, ах, что делать? Советовали ей вернуться, но она сказала: «Нет уж, пойду. Как Бог даст». И пошла. И прошла весь крестный ход. А это неделя.
Вернулась домой. Сразу почувствовала: в доме кто-то есть, дверь нараспашку. Нарастопашку, как у нас говорят. Она встала на крыльце, боится войти. Вдруг изнутри выходит молодой небритый мужчина, кидается перед ней на колени и кричит:
— Выпусти меня, выпусти меня, ради Бога. Я тебе всё верну, я тебе всё отработаю, выпусти!
— Дверь же открыта, — ответила она, — выходи.
— Не могу, не могу! Старик не пускает.
— Какой старик?
— Невысокий такой, седенький. Я залез к тебе, холодильник очистил, ещё чего прихватил, вот оно, всё целое, и к двери пошёл. А в дверях этот старик. И ничего не говорит. И так мне страшно. Ночью пытался выйти, он снова в дверях. Выпусти или хоть в милицию сдай.
— Какая милиция, иди. Не поджёг, и спасибо, ничего мне не надо.
— Старика боюсь.
Женщина прочитала молитву, выпустила этого мужчину.
Существует многократно проверенное поверье, что у тех, кто идет на крестный ход, за это время ничего не случится ни с домом, ни с родными и близкими. Но верить — одно, а испытать на себе — другое.
Теплица
Нынче был такой ураганный ветер, и как раз в начале крестного хода. Много было разговоров, что таким ветром непременно порушит теплицы, даже и крыши, если слабые, снесёт. Елена, одинокая женщина, отвезла до крестного хода мать-старуху в больницу и шла молиться за неё. Жили они вдвоём. Елена шла и переживала, что теплицы ветром порушило, целлофан порвало, что ночные морозы загубят и огурцы, и помидоры.
Когда она вернулась, то увидела: так и есть — теплицы повалены, укрытия над растениями никакого. Соседи рассказали, что и у них всё переломано. Но они-то хоть тут были, хоть быстро поправили. Елене одной было не поправить теплицы, нанять кого-то помочь было не на что. Она разобрала, отнесла к бане каркас теплицы, а под обломками каркаса обнаружила совершенно целые, и не поломанные, и не почерневшие от мороза ростки. Огурцы дали уже третью пару листочков, тогда как у соседей было по два. И вот всем селом приходили смотреть, как у Елены без теплицы выросли овощи всех раньше, всех крупнее. И никакая тля их не тронула. Елена приносила матери в больницу свежие огурцы, приносила побольше, чтоб хватило всей палате.
Косметичка
Шла на крестный ход женщина Люба. Тащила с собой огромную косметичку, сумочку такую дамскую, набитую разными кремами и средствами от комаров, клещей, для кожи. Люба говорила, что у нее очень чувствительная кожа, чуть что — и сразу аллергия, что даже и умереть может от укуса комара, осы или овода. Так врачи ей говорили. Люба рассказывала, что раз ее укусила стрекоза и она (не стрекоза, а Люба) была в реанимации.
На каждом привале Люба лезла в косметичку и обрабатывала кремами все открытые места — лицо, шею, ноги. И шла так до следующего привала.
И вот однажды, перед остановкой, Люба со страхом и ужасом обнаружила, что забыла косметичку. Вернуться? Куда там — ушли далеко. Да и где её там искать? Стала спрашивать у женщин, но никто никаких косметических препаратов с собой не нёс. Старуха Маргаритушка вообще даже так сказала: «Что вы всё комаров-то гоняете, им тоже надо поесть, целый год нас ждали». И даже ещё и так выразилась: «А вы когда кого кусаете да когда из родных кровь пьёте, не думаете, что Господь вас возьмёт и прихлопнет?»
— Всё, — сказала Люба, — я пропала, мне не жить.
А комаров, мошки, разного гнуса было в тот год предостаточно. Люба на привале лежала под курткой, на ноги натянула толстые, жаркие носки. Пошла дальше, обливаясь потом, вся закутанная. Потом — дышать-то надо — стала выглядывать. Одним глазом, обоими. Потом нос высунула, потом и носки поменяла на лёгкие. Потом, когда проходила светлую лесную речушку, умылась как следует, смыла остатки косметики и шла уже как все. Ясное дело, покусали её комары, как и всех. Но ничего плохого с Любой не случилось.
А про косметичку Любину шутили, что из-за неё небось лесные модницы — лисички — передрались. Маргаритушка сказала Любе, что молилась за неё. Да и все мы. Да и она сама.
