Татьянин день | Митрополит Антоний Сурожский | 09.11.2009 |
Биение жизни Духа
— В искании новых путей молитвы есть ли, по-Вашему, такие факторы в современной жизни, которые требуют ломки традиционных христианских методов молитвы и духовной жизни?
— Нет, не думаю.
— Значит, те же формы молитвы годятся для всякого поколения?
— Никакие формы никогда не выразят полноты Божественной жизни в нас, — не могут они и создать ее. Сейчас некоторым людям кажется, что какие-то формы устарели. Но новые формы может создать только новое биение жизни Духа, а не какие-то попытки с нашей стороны придумать выражения, более подходящие для данного поколения.
— Существуют ли какие-то основные формы молитвы?
— Я все больше убеждаюсь, что мы должны помнить о некоторых факторах. Любая частная или общинная молитва должна выражать природу Церкви, которая есть Тело Христово и Храм Святого Духа, но также и совокупность людей, которые нуждаются в спасении и борются с грехом, стремятся к покаянию, обращению, обновлению. Но в молитве нет места лирическому самовыражению — когда люди, вместо того чтобы выражать свою христианскую сущность, пытаются включить в акт молитвы свое мелко-повседневное «я» и опыт… Я считаю, что это совершенно ошибочно, этому не может быть места в христианской молитве.
— Многих христиан приходится убеждать в том, что молиться стоит, что молитва реальна и важна. Как можно убедиться, что, молясь, мы не занимаемся самообманом и не говорим в пустоту?
— В основе молитвы лежит наше взаимоотношение с Богом. Оно так же хрупко, как и любые другие отношения. В процессе взаимной беседы мы раскрываем общие для нас моменты, гармонию ума и души. Единственный способ испытать, чего стоит молитва, это взяться за нее и убедиться, насколько она реальна как опыт.
Молитва — это трудно?
— Мой духовный руководитель сказал мне недавно, что молитва становится для него все более и более трудной. Я задумался: отчего бы? Соответствует ли это Вашему опыту?
— Нет, я не могу сказать так по своему опыту, вероятно, я просто недостаточно усерден! Но временами употребление формальной молитвы становится более трудным: когда двое становятся очень близки, традиционные выражения могут быть в тягость, утомляют.
— Но Вы не находите, что молиться становится труднее?
— Нет, напротив, я нахожу, что молитва становится опытом более легким, более радостным, что она более отвечает своему назначению, чем раньше.
— Есть ли какое-нибудь правило?
— Основное правило — искать Бога и никогда не искать никакого «опыта». Целью должен быть Один Бог… Ничего не ищите; сделайте усилие, чтобы встать перед Богом таким, какой вы есть, со всецелой устремленностью и с благоговением, на какие вы способны. Не старайтесь натянуть на себя какую-то личину… Будьте готовы ко всему, что Он захочет вам дать. И тогда каждая встреча становится обращением, изменением, превращением; она очищает наше сердце, укрепляет нашу волю, увеличивает готовность к послушанию.
— А надо ли делать сознательное, напряженное усилие с тем, чтобы угадать намерение Божие, или следует сохранять непринужденность и просто дать Ему проникнуть в вас?
— Думаю, что усилие необходимо.
Идеальное время молитвы
— Существенно ли, чтобы занятые люди отводили для молитвы строго определенное время?
— Да; чем более вы занятой человек, тем существеннее выделять для молитвы определенное время.
— Играет ли фактор времени какую-то роль в молитвенной жизни, Ваше Преосвященство? Есть ли разница, короткое это время или продолжительное?
— Невозможно вырваться из суеты и установить себя в присутствии Божием мгновенно и с легкостью. У разных людей это бывает по-разному. Тот, кто отводит молитве полчаса, имеет какие-то шансы на успех. Пять минут — рискованно; может, конечно, вам и повезет. Идеальное время — час в день.
— Могут ли помочь, наряду с определенным временем, и определенные формы молитвы?
— Очень мало кто может начать молиться без каких-либо привычных форм; иногда можно брать эти молитвы предложение за предложением, расширяя и разбирая их подробно, углубляя и развивая.
— Как тогда в отношении умной молитвы и медитации — являются ли они уделом простых христиан или лучше оставить их святым и «специалистам»?
— Суть вопроса в том, должен ли христианин постоянно и упорно размышлять о каких-то вещах. Разумеется, должен. Возьмите Молитву Господню, Отче Наш или ектеньи, — мы часто должны были бы продумать: что означают это прошение?
— Надо посидеть и подумать молитвенно?
— Да. Надо также продумать молитву с практической точки зрения действования. Не взваливайте это на Бога: Его дело — дать нам силу действовать. Но наше дело — действовать, и это нужно делать с умом.
Внутреннее безмолвие
— Важна ли тишина, молчание?
— Тишина, молчание — существенная часть наших молитв. Как и в каждом взаимоотношении, мы тогда близки с человеком, когда можем молчать вместе, когда не нужно непременно что-то говорить: подлинное, теплое, сближающее, радостное молчание.
— Состоит ли Ваша собственная молитва главным образом из молчания?
— Молчания должно быть как можно больше — лишь бы оно не выливалось в мечтательность или потерю трезвости. Это должно быть активное безмолвие часового, бдительное и трепетное, с чувством Бога и жизни. Мы должны стремиться к внутреннему безмолвию, независимо от того, безмолвны ли мы внешне или нет.
Кому нужны храмы и таинства?
— Что Вы скажете о посещении храма? Является ли это существенной частью молитвы или можно быть молитвенным христианином, не посещая никакие места «отправления культа»?
— Думаю, что и не ходя в храм можно быть таким же молитвенным, но не таким же полноценным христианином. Быть христианином означает быть членом Тела Христова: существуют узы любви, общность веры, гармония сердец, — все это находит выражение в общественном богослужении.
— Каково место таинств? Являются ли они существенной частью молитвенной жизни? И если да, то какие именно?
— Для православного таинства совершенно необходимы. Это действия Божии, которыми нам передается семя Божественной жизни. Помимо таинств, нет нормальных путей получить то, что они дают; они — «дверь богопознания». Православная Церковь не определила слишком категорично границы таинств. Каждое чудо — «внеочередное таинство».
— Что Вы скажете о традиционной практике, например, поста? Важна ли такая практика для сегодняшней христианской жизни?
— Думаю, что важна на двух уровнях — нравственном и физическом. Мы забываем, что состоим из души и тела. В Библии так ясно показано, что тело — партнер на равных началах с духом. Мы призваны прославлять Бога в наших телах, так же как в наших душах; Бог достигает нас через наши тела, и наши тела имеют равное значение с душами в деле спасения. Аскетизм прилагается к телу и к душе в духовной гармонии.
«„Попкультура“ — опьянение звуком и движением»
— В Вашем кабинете немало книг о восточных религиях и о йоге. Помогают ли Вам восточные религии и йога?
— Из индийских религий я научился многим ценным вещам, и интересовался йогой, когда был врачом. Я не продолжал изучать их систематически, но стараюсь быть в курсе дела, потому что люди задают вопросы на эту тему.
— Сегодня «попкультура», по-видимому, удовлетворяет и увлекает взрослую молодежь. Это царство популярного отзывается на все и отвечает всем: оно достигает их потаенных глубин, дает им возможность самоопределения. Попмузыка была названа скалой спасения. В молодежном мире это их царство; нашего царства нет нигде. Их царство «поп» и бизнеса более реально, чем наше. Мы ожидаем того далекого дня; они живут настоящим…
— «Попкультура» — это опьянение звуком и движением. Христово Царство — внутри, Царство устойчивости и глубоких, ответственных взаимоотношений; оно здесь, хотя часто неузнанное в этом мире. «Поп» требует внимания посредством шума. Мы ошибаемся, когда обещаем, вместо того, чтобы требовать. Множество молодежи ответило бы на вызов, — мы не обращаемся к ним с вызовом, не требуем достаточно. И наше дело — дать им этот вызов не просто в словах, разумеется, но бескомпромиссной инаковостью, отличностью нашей мысли и нашей жизни. Мы должны были бы звать всех людей открыть для себя Христа; ученичество — это нечто суровое, требовательное, полное вызова. Мы должны предостерегать людей, чтобы они не спешили следовать Христу, пока не готовы заплатить цену. Мы должны были бы охлаждать легко воспламеняющиеся призвания, а не стремиться вербовать как можно больше людей в христианскую Церковь. Надо со всей резкостью ставить перед людьми вызов христианства.