 |
| Радонеж | Светлана Колосовская | 06.11.2009 |
Показ фильма следовало бы наверное предварить словами режиссера фильма Александра Прошкина: «Идея фильма принадлежит автору сценария — Юрию Арабову, глубоко религиозному человеку. Но картина не церковная, она о нравственном срезе советского общества времен 1956 г., особого года в истории страны. Это ХХ съезд, крутой поворот в жизни СССР. Это время жестоких репрессий против Церкви». Иными словами, фильм о том, как проявляются реальные советские люди, 40 лет назад «отменившие Бога» в условиях, когда Бог взял и пришел. У Достоевского в Легенде о великом инквизиторе это неожиданное посещение поднято на уровень символа и абстракции. А тут все до шока, конкретного шока — реально. В промышленном районе города с иконой в руках окаменела богохульница. Страх ведь! Как свидетельствуют воспоминания, современников и очевидцев, Самару посетил неподдельный страх: некрещеные пошли креститься, крестиков в храмах не хватало. То есть люди стали вновь надевать кресты. И не зря же это стояние длилось 4 месяца: чтобы до каждого дошло, чтобы каждый встряхнулся, каждый устрашился. Вся мощь репрессивной советской машины была пущена в ход, чтобы замолчать это «стояние».
«…В нашей обыденной жизни, — продолжает режиссер, — мы многое себе прощаем, скатываемся в монотонно-рутинное существование. Мы не ощущаем страха наказания. Нужно чудо, нужна встряска наказания, чтобы произошла переоценка себя и своих поступков, чтобы исчезло чувство безнаказанности за грехи. Нужно ощутить Бога. Чтобы пробудилась совесть. Ведь Бог — это не только любовь и добро, но и неотвратимость наказания за грехи».
Фильм, еще раз подчеркнем, художественный, там нет буквального следования воспоминаниям о «Стоянии Зои». Состоит он из нескольких новелл, объединенных общим сюжетом. Чтобы быть личностно ближе к зрителю, создатели фильма не представили нам реакции народа, он остается в виде массы. Но из народа — главная героиня, обычная работница с завода Танька Скрыпникова. Мы видим конкретных людей, которых это «стояние» вынуждает к непосредственной реакции. Журналисту надо об этом писать; мать, сраженная ей одной понятным чувством вины, попадает под поезд; священника под угрозой закрытия храма вынуждают солгать; уполномоченный по делам религий — это то, что называется «змий лукавый» — умный, хитрый, изворотливый. Он-то и провоцирует окружающих к их проявлениям.
Главным действующим «лицом» и живым, пульсирующим фоном является НАТУРА. И полонит она — сразу. Яркими, насыщенными красками, до боли знакомыми деталями представлен щемящее бедный, привычно бедный быт русских людей, живущих в нищете и агрессивном безбожии. Все честно, поскольку узнаваемо — эта натура существует и поныне.
Действующий металлургический завод, сильно дымящий во время плавки и соответствовавший середине 50-х годов, был найден недалеко от Тулы. Это Косогорский завод, который за 170 лет своего существования практически не изменился. В фильме нет ни одного павильона, все снималось в натурных интерьерах. Изба главной героини стоит рядом с прудом, который используется для охлаждения, и поэтому не замерзает даже зимой, от него все время идет пар. Окна избы выходят во двор, видно деревья, воду… и завод, по соседству с которым люди вроде бы не должны жить. В небо уходят вредные выбросы, а город окутывает плотная дымовая завеса. Рядом со старой церковью Николая Чудотворца в Кочаках был найден заброшенный дом, который во времена Л. Толстого служил школой. Его отреставрировали и сделали из него дом священника. Даже коммуналка, в которой живет журналист, реальная.
Конечно самая сильная идейная нагрузка фильма — в диалоге Уполномоченного и священника. Первого играет Сергей Маковецкий, второго — Виктор Шамиров. Сергей Маковецкий в роли «змия лукавого» — беспроигрышен. Некогда воспитанный в вере, он при случае демонстрирует «знание предмета». Однозначно жесткий человек системы, он прекрасно понимает, как и с кем обойтись. Приехавшего из центра журналиста (играет Константин Хабенский) пытается обольстить, обмануть, принять в ресторане… Со священником он уже иной. Кстати, священника замечательно сыграл Виктор Шамиров. Очень ценно, что его лицо, как и лицо главной героини, дебютантки Марии Буровой — не примелькалось. Это одно из тех лиц, которому сразу веришь. Причем, по фильму, веришь сначала и до конца. Какое личное мужество требовалось, будучи сыном замученного в лагерях священника, продолжать служить! И если в сталинские времена всем было «страшно», насколько страшнее должно быть ему? Но этот человек однажды и навсегда все для себя решил. У него трое детей, милая, во всем покорная ему жена. В лице священника-Виктора Шамирова готовность на все, вплоть до лагерей, читается сразу.
Придя для разговора в храм, Уполномоченный демонстративно начинает измерять его рулеткой — кинотеатр ведь здесь планируется… Но потом, со значением глядя на священника, и надежду дает…
Непосредственно перед этим разговором мы видим священника — в семье. Старший сын-подросток не пошел в школу. Отец находит его на рыбалке, знает, как мучается его сын.
-Что, дразнят? Меня тоже дразнили… Он напоминает, как пострадал за веру его дед.
— Я не хочу распинаться, — совершенно по-взрослому, все понимая, говорит мальчик.
— Если не будешь распинаться сам, — в тон ему говорит отец, — будешь стоять рядом и смотреть, как распинают другого. Выбирай.
Только что, только что он сказал это сыну! А Бог тут же поставил его самого в эту ситуацию. И он, не успев кажется сделать осознанного выбора, стал свидетелем распятия. Лукавый змий в лице Уполномоченного предложил сделку: «Ты в проповеди скажешь, что никакого чуда застывшей девушки с иконой -нет. А я похлопочу о храме».
И проповедь состоялась. А потом за ним пришел «воронок». Он простился с семьей, взял, что жена собрала. Весь его вид говорит о том, что к этому повороту событий он готов давно. Да только враг и здесь перевернул: Уполномоченный повез его не в КПЗ, он привез его к застывшей девушке с иконой.
-Ну, так как, батюшка, нет чуда?
Оглушенный, обожженный своим предательством, стоял он рядом с несчастной, распятой девушкой. Учил сына, а сам… Вот и расплата, поделом… В шоке, бросая все, он бежит. У ларька пьет с работягами пиво с водкой и бежит, бежит вон из города… Этот шок, это искушение, ему, несомненно во укрепление. Режиссер уже показал нам его, способным покаяться перед женой. На этот раз покаяние будет великим.
Змий лукавый — только так можно определить существо Уполномоченного, которого так емко и сильно сыграл Сергей Маковецкий. В комментариях к образу мелькало, что это — парадоксальный образ, служит этот человек двум богам. По профессии он — безбожник, а по сути боится Бога, боится возмездия. На одном обсуждении договорились до того, что герой Маковецкого — и есть самый верующий человек в фильме. Конечно, это не так. Двум богам служить нельзя. Что же касается веры, то сказано ведь: и бесы веруют, и — трепещут. И бесами от этого быть не перестают. Уполномоченный-Маковецкий вдохновенно служит безбожной власти. Знание предмета, чего требует от него его должность, даже знание священного писания, крохи коего он демонстрирует, о его вере никак не свидетельствуют. Он не просто безбожник, но изощренный, испытывающий удовольствие от провокаций, от демонстрации своей власти. Священника, от него зависимого, он подставляет продуманно, в несколько приемов.
На одном обсуждении была даже попытка сравнить образ Уполномоченного с Пилатом. Но это — слишком уж большая натяжка. За Пилатом есть хоть одно доброе начало: он во всеуслышание признал, что «Сей Человек — неповинен смерти». За Уполномоченным на протяжении всего фильма — ни одного доброго намерения, не говоря уже о деле. Более того, этот образ предстает нам в отрицательном развитии. После того, как девушка после 4-месячного стояния ожила, именно он подвергает ее жесточайшему допросу. Он всерьез допытывается, кто именно подговорил ее на эту «диверсию». Не добившись от нее ни слова — от «увиденного» за 4 месяца она только молча смотрела на всех — именно Уполномоченный отправляет ее в камеру с уголовниками. От этого решения в ужас приходит даже милиционер, наблюдавший девушку в ее стоянии и поседевший во время дежурств. Но Уполномоченный по-армейски ставит его на место, напомнив, кто — старший по званию.
Посягнувшие было на девушку уголовники через минуту неистово колотят в дверь и бегут от нее в мистическом ужасе. И после этого Уполномоченный вновь встречается со взглядом девушки — на этот раз и вовсе уж неземным. «Не я, не я, ты сама все это себе выбрала!», — смягчившимся голосом говорит лукавый. И тут же отправляет ее в психушку.
И еще одна характеристика образа. На пике повествования, когда Уполномоченный, спотыкаясь, спешит за Хрущевым, он теряет свой стеклянный глаз. В этот момент и обнаруживается, что он — одноглазый, иначе: меченый. В то время как видение девушкой своей и нашей греховности расширялось до покаяния, параллельно проявлялся и лукавый: режиссер зримо показал его ущербность.
Следует еще обратить внимание на образ Отрока, сына священника. Именно ему выпало стать тем «иноком» и «девственником», который только и мог взять икону у застывшей девушки. Это еще одна характеристика семьи священника: чистый плод от чистого древа.
Напоследок — огорчительный штрих. Связан он с новеллой о журналисте, которого играет Константин Хабенский.
Его герой — тот самый Николай, который обещал прийти к Таньке Скрыпниковой в качестве жениха или возлюбленного на вышеозначенную вечеринку. Именно обманувшись в своем избраннике-Николае, девушка в отчаянном порыве дерзнула «пригласить на танец Николая-Чудотворца». Когда герой Хабенского, журналист Николай, это понял, у него просто видимо — «поехала крыша». И это — понятно, это нормально, это правильно, поделом… Угар измен чем-то таким и должен был кончиться. Он и домой из командировки вползает на полусогнутых. Тоже нормально. Но в этот момент «хорошо» — кончается.
На высокой ноте шока и потрясения Николай Хабенского не удержался. После пережитого, когда, плюс ко всему, Николай должен был считать себя «самым виноватым», по сути убийцей, — писать он конечно не мог. Да и в реальности — статей на эту тему в газетах не было. Но в фильме, вползая в квартиру, он, оказывается, ползет под диван — за медицинской энциклопедией. То есть он уже по сути «отошел» от потрясения и размышляет, как бы это — что-нибудь изобразить на бумаге… Где-то сам себя он уже простил. А на следующий день, в редакции, мы видим и вовсе — философа, рассуждающего высоко и отстраненно. От статьи (уже свершенной поделки) он конечно отказывается, он и с работы уходит… Но из образа ушло главное — длящееся, длящееся потрясение, которое, как в образе Татьяны, могло быть выражено просто взглядом; смерть, за которой грядет воскресение. Зримо не достает ощущения личностной вины перед обманутой им девушкой. Все пришли в шок от увиденного, но Николай Хабенского — должен быть шокирован стократно. Для пишущего человека, поэта — это должно было стать главным потрясением жизни. А он уже через день-другой, когда девушка продолжала стоять-умирать, превратился в философа…
Трудно сказать, Юрий Арабов не дописал, или Константин Хабенский не доиграл. Но образ, который мог бы встать вровень с образом священника и Уполномоченного, не состоялся. Снижен. А возможности были.
Соответственно рассыпается и дуэт Хабенского с Кутеповой, играющей роль жены Николая. Авторы, как это отмечает режиссер, мыслили оказывается «перерождение» тихой и «немного пришибленной жены» журналиста, она должна была предстать «абсолютно самостоятельным человеком, творчески и человечески — более состоявшимся"… То есть соприкосновение ее мужа с чудом должно было ее потрясти до перерождения; шокового заряда, принесенного ее мужем, должно было хватить на двоих. А не хватило его — и на одного Николая.
Жаль. Глубины образа — не получилось. А философские рассуждения и размышления, сам тон их отстраненности, не могут заменить эмоционального, врачующего душу потрясения, а затем и покаяния.
Впрочем, это — некая сверхзадача. Дело ведь не в том, что в жизни могут быть более или менее глубокие люди. Но соответствующая реакция журналиста, поэта, интеллектуала, как наиболее близкого современному образованному зрителю, могла в наше время стать очень важным, побуждающим импульсом. Фильм-то ведь по большому счету о нашей дремлющей совести, нашей готовности все себе простить. Мы ждем, мы жаждем Бога, но способны ли принять его, когда Он вот так — пришел?
В фильме много искрометных деталей трагичного и абсурдного времени: это и «Хрущев в народе», обещающий хорошую жизнь в конце семилетки, это исчезновение Сталина с памятника, где они так мирно беседовали с Лениным на диванчике… «Что, тоже японский шпион?», — выдает вдруг герой Хабенского своему шефу.
О фильме можно говорить и анализировать его бесконечно. Но лучше — смотреть.
«Чудо» будет показано на открытии фестиваля «Радонеж» в Доме кино в 19.00, 9 ноября 2009 г.
