 |
| Православие и современность | Инокиня Васса (Ларина) | 29.10.2009 |
За ее бесхитростным рассказом — удивительная судьба. Девочка из многодетной деревенской семьи, с детства не видевшая ничего, по мирским понятиям, хорошего — только голод и непосильный труд, беззащитность и страх за завтрашний день. Каким образом сохранила она в сердце своем сокровище веры? Почему пошла не в комсомол, как миллионы ее «сознательных» сверстниц, а в гонимую государством Церковь? Что дало силы на такой путь?
Матушка Сергия — одна из тех русских женщин, тихим подвигом которых была жива Православная Церковь, вопреки государственному атеизму, все эти семьдесят лет.
Она — удивительно простой, открытый и жизнерадостный человек. Многим молодым и здоровым неплохо бы поучиться у нее этой радости и благодарности.
Детство
Родилась я в деревне Хаевка Татищевского района Саратовской области в 1927 году. При крещении дали мне имя Капитолина. Родители мои были верующими людьми. Жили мы очень бедно — детей шесть человек, голод 33-го, потом война… А не унывали, в радости жили. Маме старались помогать, работать пошли с ранних лет. Две сестры уехали в Саратов: одна в радиоузел устроилась, другая — проводником на товарный поезд.
В 1941 году папу нашего забрали на трудовой фронт — ремонтировать железные дороги, которые бомбили немцы. Маме было очень трудно с нами, бывало, что и есть нечего. Но она держалась верой, молитвой. Мама знала много духовных стихов о Боге, о Страшном суде, о покаянии и часто нам их пела. На всю жизнь мне запомнились слова о храме: «Там нет мирских сует и дум, там все образно, твердо, ясно, во всем показан Божий ум».
Хоть храма в нашей деревне и не было, народ все-таки был верующий: Великий пост старались соблюдать, в каждом доме икона висела. Поэтому нас за веру никто не притеснял. Только скажут иной раз: «Богомольные какие. Ничего у них нет, а они поют. Как живут? Святым Духом, что ли?».
Мы тоже с ранних лет соблюдали пост: молока в эти дни не ели, даже если кто подаст. Однажды в Страстную Пятницу у нас совсем нечего было есть. Мама послала нас с сестренкой попросить продуктов у знакомых из соседнего села. Зашли в дом к леснику. Его жена нас спрашивает: «А вы не Иакова Романовича Гагарина дети? Садитесь обедать, я картошки наварила». Потом пахтанье нам предложила. Я сестренке говорю: «Ты, Сонечка, ешь, а я не буду. Сегодня Господа с Креста снимают, а я пахту буду есть?». Жена лесника очень на это удивилась. Дала нам картошки с собой. Вот этой картошкой мы Пасху и встретили.
Папа вернулся только в 1947 году, еле живой. Устроился на работу. Ему дали паек: на него и на малолетних детей. А на меня уже не дали, и поехала я работать в Саратов.
В Саратове
Еще когда приезжала на некоторое время работать нянькой в Саратов, стала ходить в Свято-Троицкий собор. Как мне там нравилось! Уходить не хотелось. Однажды подошла я к архимандриту Борису (Вику) (будущему епископу) и говорю: «Батюшка, возьмите меня в собор уборщицей». Он посмотрел на меня и ответил: «Ты девочка слабенькая, а у нас тут очень тяжело. Но придет время, и ты здесь будешь».
В 1947 году в Саратове устроилась переплетчицей книг. Платили очень мало, еле сводила концы с концами. Да еще пришлось уйти с квартиры. Одна прихожанка в соборе спросила: «Где живешь, девочка?». Узнала, что у меня нет квартиры, и взяла к себе. Она устроила меня в детскую больницу санитаркой, где я проработала три года.
В то время архиереем был епископ Борис (Вик). Как он служил! Народу на службы собиралось столько, что перекреститься было сложно. Люди стояли даже на прилегающей площади. Власти хоть и злились, но службы не разгоняли и Владыку не наказывали.
Отрешили его от кафедры только в 1949 году, когда он на Крещенье крестный ход на Волгу устроил. Мороз в тот день был сильный, но народу было очень много. Люди наголодались духовно. Такая радость была! Отслужили молебен и стали купаться. Те, кто по благословению купались, не заболели. А вот молодые комсомольцы, которые по своей удали в прорубь полезли, попали в больницу.
Потом Владыка Борис два года служил на Черниговской кафедре, несколько лет в Германии. Приезжал в Саратов. У него тут мама жила, Мария Ивановна. Она за свечным ящиком в соборе стояла. Когда Владыка приехал, она нам сказала. Мы с моей духовной сестрой Катей купили цветы и пошли в аэропорт. Владыка нас благословил. Как мы плакали о нем! Да и многие в Саратове любили Владыку Бориса.
В Троицком соборе в те годы все было строго. Батюшки сами к себе были строги. И мы подходили к священнику скромно, вежливо, боясь даже мыслью в чем его обидеть.
Однажды я стояла на трамвайной остановке и увидела незнакомого священника. Это был отец Константин Соловьев. Он в 1947 году только из ссылки вернулся, в которой пробыл 20 лет, и служил вне штата. Думаю: «Надо же, как батюшка на преподобного Серафима похож. А я его совсем не знаю». Через некоторое время приехала в Троицкий и вижу там отца Константина у свечного ящика. Подошла к нему: «Батюшка, благословите». Он благословил и говорит: «Познакомимся».
В абхазской пустыни
В 1952 году я сильно заболела и уехала к родным в деревню. А 17 апреля 1953 года скончался отец Константин Соловьев. Мне написали духовные сестры, и я поехала на сорок дней в Саратов. В это время из Абхазии приехала наша знакомая Мария Степановна, певчая Духосошественского собора. Надо сказать, что в Абхазии в те годы не было таких гонений, как у нас. В храмах много народу было: и дети ходили, и молодежь.
Мария Степановна сказала, что монахини, которые подвизаются в абхазской пустыни, ищут девушек в помощь. Наша псаломщица указала на нас с моей подругой Катей. Мать Катю не отпускала, а я уговорила ее: «Теть Жень, отпусти Катю. Она поедет к нам в деревню отдохнуть». Так и уехали мы с ней на Кавказ.
От Кубани всю дорогу около окна провели: какая там красота, какие там сады! Приехали в Гудауту. Там нас встретили благодетели матушки Елены и повезли нас в пустынь за 60 км от Сухума. Едем, а кругом горы, скалы. От страха сердце обрывается: «Господи, помоги!».
Матушке нашей — схимонахине Елене — был 61 год. Жили они вместе с духовной сестрой в келье, которую оставили им старцы-подвижники. До этого матушки жили в Иоанновском женском монастыре в Петербурге, который основал святой праведный Иоанн Кронштадтский. В двадцатых годах монастырь разогнали, и они уехали в Абхазию.
Матушка Елена была великая постница и молитвенница. Разговлялась она только на Пасху. За день она семь тысяч Иисусовых молитв читала.
Однажды в пустыни упал большой граб, из которого матушка благословила напилить чурочек. Мы с Катей хотели одни пойти, но матушка пошла с нами. Мы пилим, она молится. И тут мне граб придавил ногу. Я закричала во всю пустынь. А матушка стала мне ногу крестить и молитву читать: «Исцели, Господи, немощи наша…». Долго молилась, а потом сказала: «А теперь иди, отдохни». Я ей: «Матушка, а у меня нога-то не болит!». Она улыбается.
Пожили мы в пустыни некоторое время. И вот матушка Елена нам говорит: «Надо мне показать вас Сухумскому митрополиту Антонию. Ведь я не могу набирать сестер без его благословения». Приехали к Владыке, благословились и стали просить: «Владыка, благословите нас у матушек пожить. Они старенькие, не могут ни дров наколоть, ни воды принести. Мы будем им помогать». Владыка Антоний посмотрел на нас и улыбнулся: «Девчонки молодые, да вас там сваны украдут». У него в то время был митрополит Ефрем (будущий грузинский Патриарх). Он стал за нас заступаться: «Да оставь девчонок!». А Владыка сказал уже серьезно: «Жалко мне их, молодые еще, тяжело будет», — и не благословил. Дал денег на дорогу до Гудауты. Мы в слезах простились с матушкой Еленой и уехали.
У Митрополита Антония
Катя сразу домой поехала, а я на некоторое время осталась в Гудауте. Тем временем матушка Елена еще раз написала Владыке, и он благословил меня немного пожить в пустыни, матушкам огород посадить. Затем матушка Елена приехала в Гудауту и поселила меня там у благодетелей.
Туда приехала регент архиерейского хора Анастасия Петровна и говорит мне: «Тебя Владыка к себе вызывает». Я испугалась! Думаю, опять начнет меня домой отправлять. Приехала в Сухум, нашла в Благовещенской церкви регента, которая провела меня к Владыке. Прочитала Иисусову молитву при входе. «Аминь, аминь», — отвечает мне Владыка Антоний.
Он был очень болен, лежал в постели. Встала я перед ним на колени и говорю: «Владыка святый, благословите. Что Вы меня к себе призвали?». А он отвечает: «Решил взять тебя к себе в келейницы. Я сильно болен, а келейницы у меня постоянно ссорятся. С тобой я найду покой».
Стала я жить у Владыки. Как я боялась сделать что-нибудь не так! На каждом шагу благословение спрашивала, все делала с крестным знамением. Игумения Феофила и монахиня Мария, работавшие в соборе, научили меня готовить Владыке, в том числе и грузинские блюда. Я сама за продуктами ходила. Готовила помногу, ведь к Владыке Антонию много людей приезжали. Спросят, кто готовит. «Да тут, — отвечает он, — у меня послушница из Саратова живет».
Каждую осень к Владыке приезжал митрополит Коломенский и Крутицкий Николай (Ярушевич). Он был очень известный человек, говорил на нескольких языках, переписывался с людьми из разных стран. Я вышла его встречать, сделала земной поклон: «Владыка святый, благословите». Он посмотрел на меня, а потом спросил у Владыки Антония: «Откуда у тебя такая молодая послушница?». Узнал, что из Саратова, и очень удивился. «Я, — говорит, — в Москве человека для храма найти не могу. А тут — из Саратова!»
Вскоре Владыка Антоний умер. Он ведь в Сибири десять лет в тюрьме сидел, поэтому сильно болел, не мог даже нагибаться. Но все равно служил, каждый день ходил по делам. А тут ему сделали операцию, после которой гной в кровь пошел. Перед кончиной он потерял сознание, потом пришел в себя и говорит: «Приехал новый архиерей и устроил ералаш». Потом произнес: «Слава Тебе, показавшему нам Свет, слава Тебе!» — и умер. Это случилось 24 ноября 1956 года.
В это время митрополит Николай был в Москве. Весной я поехала к нему. Добралась до Новодевичьего, нашла кабинет Владыки. Секретарь спрашивает: «Вы к кому?». Я говорю: «К митрополиту Николаю Крутицкому».- «Только на четыре минуты». Владыка Николай, как увидел меня, вскрикнул: «Сиротка приехала!». Я плачу, он плачет. Так Владыка Николай любил митрополита Сухумского Антония!
После смерти Владыки Антония я прожила в Сухуме еще три года. В это время туда несколько раз приезжал настоятель Успенского собора г. Тарту иерей Алексий Ридигер — будущий Патриарх Московский и всея Руси. Приезжали они вместе с мамой Еленой Иосифовной на службу в наш Благовещенский собор. Первый раз они долго не могли найти квартиру, чтобы остановиться. Я уговорила псаломщицу нашу, Ольгу Георгиевну, взять их к себе. Они нам подарили свое фото, потом целый год я с ними переписывалась.
Осенью 1959 года в Сухум снова приехал митрополит Николай и стал думать, куда меня определить. Предлагал поехать в Тбилиси. Я говорю: «Владыка святый, Вы меня простите, но я туда не поеду». Хотел отправить меня в Пюхтицы, но там зима, а у меня совсем не было теплой одежды. Тогда Владыка помолился обо мне и благословил ехать в Саратов: «Я написал про тебя Владыке Палладию. Ты принесешь большую пользу в соборе и родным поможешь».
Служение в Свято-Троицком соборе
Как только приехала в Саратов, сразу пошла к тогдашнему Владыке Палладию. Он принял меня очень хорошо и благословил идти к настоятелю Свято-Троицкого собора протоиерею Иоанну Цветкову. На следующий день отец Иоанн сам ввел меня в алтарь и благословил там убираться. Я стирала, гладила все облачение, мыла потолок в алтаре, промывала окна, красила пол.
В алтаре еще служили две старенькие матушки. У одной из них, матушки Елены, брат был — игумен Иона — прозорливый подвижник. Он похоронен на Воскресенском кладбище. Там вообще много угодников Божиих похоронено. Город наш их молитвами стоит.
Мы с матушками разбирали иконы. В соборе было очень много пожертвованных икон, спасенных прихожанами из других храмов. Ведь в Саратове почти 50 храмов разорили.
Кроме того, я и в свечном ящике помогала, и регистраторам, когда работы было много. В воскресенье у нас по пять тысяч просфор приносили, а в родительские субботы — и того больше. Восемнадцать лет простояла за свечным ящиком, и при этом никогда не оставляла алтарь. Во время службы там алтарник Петр Федорович управлялся, а я все приготовлю и потом уберу.
Крещение помогала оформлять. Помню, как-то летом 1967 года заболела регистратор, я работала вместо нее. Тогда за одну субботу иеромонах Амвросий окрестил 75 человек. Крестились многие, хотя уполномоченные-богохульники очень к этому придирались. Регистрировать крещение можно было только по паспорту родителей — на один паспорт одного ребенка. Как-то раз регистратор Людмила Глубенкова на один паспорт выписала регистрацию двоих детей. Уполномоченный по ошибке вызвал меня. Покричал, покричал, а потом разобрался и отпустил.
За священниками уполномоченные строже следили, не позволяли им никаких треб на дому совершать. Все, кто в храмах работал, налог с зарплаты платили 50%. Тяжело было до 1988 года.
От простых людей особых гонений на меня не было. Помню только как-то раз в 1961 году иду по Покровской улице в подряснике и черном платке. А около пивнушки мужики стоят. Один из них говорит: «Откуда только эта монашка взялась? Был бы камень под рукой, так бы и бросил в нее».
Богослужение в соборе всегда совершали молитвенно, благоговейно. На буднях у нас пел квартет, да так умилительно! Когда псаломщица Нина Барковская читала часы, все было отчетливо слышно. Я за свечным стою, а все слышу и понимаю.
Очень торжественные службы были, когда в соборе служил Владыка Пимен (Хмелевской). Но с ним лично я не общалась. А вот Владыку Нектария (Коробова) помню очень хорошо, хоть и прослужил он у нас всего восемь месяцев. Родом он был из Тверской области, пять лет служил в Одессе, потом восемнадцать лет в Сочи. После смерти Владыки Пимена его вызвали в Москву, постригли в монашество и рукоположили во епископа. Все это происходило Великим постом.
Я поражалась смирению этого Владыки! Он все делал сам. Даже ковры для алтаря сам купил и привез на своей машине. Я его спрашиваю: «Владыка святый, у Вас что, нет иподиаконов?». Он отвечает: «Да я уж так привык». Мог прийти в собор, стать посреди прихожан и молиться. Каждую среду и воскресенье служил акафист в соборе. Скажет: «Надо идти, служить. Там народ пасомый ждет меня».
Пришлось послужить и при Владыке Александре (Тимофееве), пока в февральский гололед не упала и не разбилась сильно. После этого уже работать не смогла, переехала жить к родственникам.
Иночество
Иноческий постриг (постриг в рясофорные монахини) я приняла еще в семидесятые годы в Псково-Печерском монастыре. Постриг меня схиархимандрит Пимен (Гавриленко). Он был моим духовником еще в Абхазии, когда я у митрополита Антония жила. Отец Пимен тогда еще в пустыни жил, великий был подвижник! Я спросила у митрополита Антония, у кого мне исповедоваться. Он сказал: «У меня духовник архимандрит Пимен. И ты к нему иди».
Когда в Сухум прислали нового Владыку, отец Пимен уехал из Абхазии. Говорили, он перебрался в какой-то монастырь, но я не знала, в какой именно. И только в 1961 году, когда приехала в Печоры, вновь встретила отца Пимена и стала часто к нему туда ездить. Два любимых монастыря у меня было: Троице-Сергиева Лавра и Печерский монастырь.
Видела я там и отца Савву (Остапенко), и отца Иоанна (Крестьянкина). Помню, как отец Иоанн в храме во имя Архангела Михаила больше часа говорил проповедь перед исповедью. Он так хотел вложить в нас понимание греха, чувство покаяния! Потом мы шли в Сретенский храм, где исповедовало много батюшек. На молебне отец Иоанн каждого из нас, бывало, покропит святой водой и скажет: «Благодать Святаго Духа!».
Все они уже умерли, отошли к Богу блаженной кончиной. Я всех их помню, всегда молюсь о них. Ведь я живу только по молитвам этих старцев, владык, у которых служила. А так, по моему здоровью, давно бы уже не было меня на этом свете.
Записала Марина Шмелёва
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=7451&Itemid=5
