 |
| Православие.Ru | Архимандрит Симеон (Томачинский) | 22.10.2009 |
 |
| Афиша фильма |
«Широк русский человек, слишком даже широк», а уж тем более если дорвался до власти, где, как известно, заостряются все стороны личности. Иван Грозный в этом смысле вполне русский человек, со всеми своими крайностями. Истовый богомолец — и неистовый тиран; по-христиански благочестив — по-царски беспощаден; по-государственному рассудителен — и совершенно безумен.
П. Мамонов, наверное, единственный актер, который с такой глубиной и остротой, с таким самозабвением и драйвом может показать эти бездны, эти «вещи несовместные» в одном человеке — нелицемерной веры и звериной жестокости. Ведь Иван Грозный был действительно не просто обычным верующим, а сознательным и «продвинутым» христианином. Так, его перу принадлежит вдохновенная служба Сретению Владимирской иконы Божией Матери. Кстати, именно этот образ играет особую роль в фильме. Эту икону Грозный дарит блаженной, эта икона чудесным образом помогает русским войскам одолеть неприятеля, этой иконой девочка пытается остановить медведя и орошает ее своей кровью…
Грозный — он богомолец, аскет и книжник. Своих опричников царь организует по подобию монастырского братства: они облачаются в церкви в соответствующие одежды, сами поют службы, находятся в полном послушании у «игумена» — да что говорить, готовы умереть за него в любой момент, что и продемонстрировано в фильме. При этом запредельная жестокость «песьеголовых» нашла отражение даже в фольклоре: до сего дня дошли песни и сказки с описанием зверств «слуг царевых».
Замечательно изображен процесс облачения Ивана Грозного в царские одежды — чисто архиерейский ритуал, в деталях повторяющий соответствующую часть богослужения, вплоть до возложения креста и панагии и целования рук. И не случайно царь периодически желает занять место не только главы Русской Церкви — митрополита, но и место Самого Бога. И молнию он пускает, и суд единолично творит, и даже Страшный суд пытается учинить на земле. Не без успеха.
Еще Плутарх отмечал, что «всего вернее выявляется и испытывается характер» именно во власти на высоком государственном посту — «власти, приводящей в движение каждую из страстей и раскрывающей все дурные черты человеческой натуры». А задолго до него Платон пророчествовал, что государства лишь тогда избавятся от бедствий, когда могущество правителей соединится со справедливостью.
В противном случае получаются грозные и сталины, а миллионы пострадавших списываются на «амортизационные издержки». Хотя многие свято убеждены, что для государства именно такие правители и потребны. Эту мысль ярко выразил в фильме сам Иван Васильевич: «Как человек, я грешен, а как царь — праведен». В безумии Грозного есть своя система и своя логика.
Любопытно, что противоположный полюс в отношении к власти представляет собой последний русский император Николай II, который, скорее, готов был оказаться «слабым правителем», чем применить излишнее или даже необходимое насилие. Хотя не меньше Грозного осознавал ответственность перед Богом за свое правление.
Главной темой фильма становится бремя власти и то, что она делает с человеком. В середине 1990-х замечательный профессор А.Л. Доброхотов читал в МГУ спецкурс «Метафизика русской власти», где Иван Грозный по праву занимал особое место. Именно он совершил переход от самодержавия к самовластию и сделал свою власть абсолютной, чего не было в Византии. Идея симфонии светской и духовной властей при Грозном заменяется сакрализацией монарха, который сам теперь соединяет в себе жреческие и государственные функции. В фильме это продемонстрировано эпизодом ритуального низложения митрополита Филиппа с последующим его физическим уничтожением. А как же, пошел против царской воли!
Кстати, роль святителя Филиппа, последняя в жизни Олега Янковского, стала подлинным венцом его творчества. Еще во время съемок знакомый киновед рассказывал мне, что Янковский не может выйти из образа — настолько он с ним сжился. Такая роль в длинном творческом пути воспринимается не иначе, как особое благословение Божие.
Святитель Русской Церкви выступает в картине как мощная духовная сила на фоне малахольной вакханалии, карнавального апокалипсиса и легитимного самодурства, что вполне соответствует исторической реальности. Власть перемалывает и митрополита, но в итоге лишь жалобно вопрошает: «А где мой народ?».
Большим соблазном стало бы механическое перенесение событий фильма на современную политическую действительность — и тогда драма личности и метафизика власти превратились бы в демагогическую публицистику. К счастью, сам Лунгин не дает повода к такого рода сопоставлениям.
Зато «Царь» часто вызывает в памяти другую картину — «Андрей Рублев», с которым ведет своего рода диалог. Здесь и юродивая девочка, и споры о любви и суде, и апокалиптические настроения…
Отдельная благодарность создателям фильма за то, что они избежали соблазна изобразить впечатляющие эротические подвиги Грозного: одних только «официальных» жен историки у него насчитывают не меньше семи, и это без прочих развлечений. Однако современного зрителя, пресыщенного такого рода спортом на экране, вряд ли удивила бы подобная любвеобильность. По нашим временам это уже почти обыденность. Поэтому «люляки баб» остались в стороне, и оргиастическая склонность покорителя Казани лишь обозначена намеком, впрочем, вполне внятным — «Вавилонская блудница», куда яснее?..
Еще «Остров» показал замечательную эволюцию как П. Мамонова, так и П. Лунгина, причем она совпала с перерождением многих из нас. Вспоминаю, как в 1990 году мы штурмовали (естественно, без билетов) премьеру «Такси-блюза», чтобы увидеть Мамонова, «разговаривающего с Богом» на саксофоне, и вписаться в лихие повороты Лунгина. А два года назад те же самые мы, уже пришедшие в Церковь, учились покаянию у мамоновского отца Анатолия на лунгинском «Острове». И вот теперь новая веха — «Царь», который заставляет, прежде всего, взглянуть на себя: а нет ли во мне самом, наряду с внешним благочестием и правильными молитвами, таких же «глубин сатанинских», которые открываются зрителю при взгляде на Ивана Грозного? Смотрите — и увидите.
