 |
| Православный Санкт-Петербург | Сергей Ольховецкий | 19.10.2009 |
В начале 90-х годов повесть «Верую!» стала откровением для многих. Мне, помню, взахлёб пересказывали отрывки из неё; и оказывалось, что и Даниил Хармс был верующим, и Евгений Шварц, и Вера Панова, и даже Самуил Маршак, хоть и не считал себя православным, но какому-то своему богу поклонялся…
Я сподобился прочесть повесть только сейчас — лет через семнадцать после её выхода на широкую публику. Что сказать? Много воды утекло с начала 90-х, с той эпохи всеобщего церковного неофитства, восторженности, безграмотности, безоглядного восхищения…
Это, скажем сразу, вовсе не повесть, а… исповедь? Исповедание веры? И то и другое вместе. Леонид Пантелеев (который, кстати, на самом деле звался Алексеем Ивановичем Еремеевым) не спеша рассказывает о том, во что именно он верит, как он верит, что дорого его душе и что ни в коем случае не сможет принять его сердце. Пантелеев кается и обличает. Кается за себя, за свои частные, никому прежде неведомые грехи, которым по идее оставаться бы между ним, его духовником и Господом и не вылетать на всеобщее обозрение, ибо во всяком публичном покаянии есть несомненная доля самолюбования: «Смотрите, люди, как я каюсь!» — или даже: «Смотрите, какие у меня необычные, яркие грехи — у вас таких нет!..»
Я ни в коем случае не хочу осуждать замечательного писателя. В той же «Республике ШКИД» есть масса эпизодов удивительно православно поданных, глубоких, поучительных… Рассказ «Честное слово» можно хоть в православный патерик ставить… Но повесть «Верую!» написана, по признанию самого Пантелеева, без огня, без увлечения, без серьёзной работы над материалом. Друзья советовали ему написать мемуары, рассказать о себе как о православном человеке — Алексей Иванович подумал и согласился, хотя прекрасно знал, что увидеть опубликованной эту книгу ему не удастся, а может быть, её и вовсе никогда не опубликуют… Зачем же стараться?
Да, книгу писал искренне верующий человек. Но между верующим человеком советского времени и нынешними православными есть некая разница… В советские времена веровать в Бога означало не принимать государство, отрицать ту политику, которую ведёт твоя родная страна. Мы сейчас не можем в полной мере оценить это страшное для всякого русского раздвоение: или с Богом против России, или с Россией против Бога. Оно, пожалуй, было страшнее, чем все гонения, казни, пытки: оно оторвало от России тысячи честных, думающих, совестливых, тысячи лучших.
Жизнь со временем открыла страшную тайну: те, кто думал, что ради Христа можно предать Россию, ошиблись. Это была неправильная посылка. На деле вышло так, что они предали и Россию, и Христа. Почему так? Отдельный вопрос. Но жизнь показывает, что одно предательство неизбежно влечёт за собой другое.
А Леонид Пантелеев? Леонид Пантелеев России не предавал — ни на деле, ни в мыслях. Но он и не жил в России. От юности до глубокой старости он оставался внутренним эмигрантом: жил на территории страны, но не в стране и не страной. Эту-то тайну и раскрывает нам его книга «Верую!» Не помня толком старой царской России, за которую отдал жизнь его отец, он и новой, советской принять не смог. Пытался, но не смог. Как же это отразилось на его вере?
Чтобы не быть голословным, приведём несколько цитат:
«Обновление Церкви я вижу в достижении ею полной свободы, а также в её демократизации».
«…Папа Иоанн Павел II. Верующие люди — и не только католики — должны денно и нощно молиться за этого человека, просить Бога о продлении его жизни, об укреплении его душевных и телесных сил. Счастливые поляки!..»
«К месту будет сказать, что — русский человек, воспитанный и наставленный в Православии и считающий себя истинно православным, — я не только с уважением отношусь ко всякой другой вере, но и способен молиться — и молюсь — во всяком другом храме, не только в христианском, но и в синагоге, и в мечети, и даже в буддийской пагоде. Да, самое яркое и самое счастливое, что мне запомнилось, например, в Японии, — это посещение буддистских и синтоистских храмов».
Ну и так далее. Кто читал книгу, тот и ещё вспомнит не одну подобную цитату.
Не ошибусь ли, если скажу: свобода была ему дороже веры?
Как это понятно! Как нам всем это было близко в своё время! Не важно, мол, во что человек верит, лишь бы не в «Манифест Коммунистической партии». Не важно, за что человека гонят — за сектантство, за сепаратизм, за явное предательство, — главное, что гонят его коммунисты, а значит, он заслуживает мученического венца! Перед лицом коммунизма все едины: и православные, и католики, и самые отъявленные сектанты…
Всё это мы пережили, всё это ушло, явилось понимание того, что некоторые вещи будут преследоваться и жестоко караться всегда — и при демократии, и при самом патриотическом православном режиме… Боюсь, что многие из тех, кто при советской власти, подобно Алексею Ивановичу, ратовал за самую широкую демократию, теперь мечтают о самой жёсткой диктатуре своих единомышленников. Боюсь… Хотя чего тут бояться? Всё идёт своим естественным ходом. Вот только странно теперь перечитывать те мысли, которые раньше казались и безспорными, и выстраданными… Странно и даже жутко… Невольно приходит в голову мысль: а что если и те идеи, которые мы исповедуем сейчас, через 20 лет окажутся таким же отработанным, не прошедшим испытания временем хламом, пустыми умствованиями, никакого отношения к подлинным интересам России и Православия не имеющими?..
