Правда — как мать: она одна

Борис Александрович ПОДОПРИГОРА родился в 1955 году в Ленинграде. Закончил Военный институт иностранных языков (дважды: как китаист и как специалист по Афганистану), а также факультет психологии СПбГУ. До увольнения в запас проходил службу в Вооружённых силах на должностях, связанных с аналитической и международно-представительской работой, в том числе в семи кризисных зонах. Аттестован по пяти иностранным языкам. Заслуженный военный специалист России. Награждён двумя орденами и 20 медалями. Занимал должность заместителя командующего федеральными силами на Северном Кавказе. Полковник запаса. В настоящее время преподаватель СПбГУ — специалист по международным конфликтам. Член Союза писателей и журналистов. Политолог. Член Экспертно-аналитического совета при Комиссии по делам СНГ и соотечественников, эксперт Госдумы.

История перестаёт быть гуманитарной дисциплиной, утверждающей незыблемость общечеловеческих представлений о добре и зле. В абсолют возводится оруэлловский парадокс: «Тот, кто явственно различает чёрное и белое, страдает дефектом зрения». История превращается в арену политиканства и игры амбиций. Победный для нас итог Второй мировой войны подвергается обстрелу её же фрагментами, заточенными по современным информационным технологиям. «В 45-м одержана Победа, но не закончена война». Пророчество современника Победы русского патриота из Лихтенштейна, Эдуарда Фальц-Фейна, напомнило о себе накануне 65-й весны после взятия Рейхстага. Последних здравствующих солдат Великой Отечественной как будто просят: «Скажите, что всё было не так, и уходите с миром. Не мешайте «историческому процессу».

Каяться, что победили?

Историческими спецэффектами расцвечиваются стены «Буквоедов» и политологических аудиторий, редакций и студий. От мониторов и микрофонов отслаиваются три переходящих из одного в другой пласта лжи, оправдываемой уточнением истории. Пласт первый — «примиряющий». Это когда победителей и побеждённых «политкорректно» обезличивают как жертв тоталитарных режимов: «давай пожмём друг другу руки — и в дальний путь на долгие года». Появился даже святочный рассказ о том, как русского подростка «усыновил» немецкий полк. Но, протягивая руку, у нас называют не только имя, но и фамилию деда-прадеда, а у прадедов сейчас уже вряд ли спросишь, что они думали по поводу тоталитаризма в первый час послевоенной тишины. Не мы стояли у истоков памяти о войне. Стоит ли постфактум «братать» тех, кто при жизни этого не делал? Да и не все потомки солдат Победы поровну чтят имена упокоенных под немецкими крестами и советскими звёздами: французский памятник на Бородинском поле поставили лишь к 100-летию битвы. Не довериться ли нам чутью внуков?

Пласт второй — «правдоизбирательный». Это когда события 65−70-летней давности разносятся по «частным квартирам». По принципу: каждый оценивает историю исходя из собственных представлений о справедливости, и все правды равно подсудны. Под сенью той же богини Клио вариации этой правды смещены на обывательский уровень. Слово очевидца «замещает» «личной правдой» «правду всеобщую»: «Кто вас освободил из концлагеря? — Формально — русские. Но тёплым супом нас накормили американцы… Они собрали адреса наших родственников, и вообще…». За этим «вообще» уже частностью кажется, кто и какой ценой спас обречённых на смерть. К этому подступает и правда эпизода в виде какого-нибудь протокола лета 45-го: «ефрейтор Красной Армии Пупкин приставал к фройлейн Гретхен». То, как этот «святой и грешный» красноармеец попал в Германию, как до этого вели себя соотечественники фройлейн на родине ефрейтора, например, в Хатыни, в этом случае выглядит чем-то сродни коммунистической пропаганде. Отсюда рукой подать до равной ответственности Германии и Советского Союза за главную трагедию ХХ века. И всё — со ссылкой на документальный источник.

На нём основывается и третий пласт — «правовой». Его содержательная суть предстаёт в манипулятивном подборе исторических свидетельств и сегодняшних правовых норм. В сумме они нацелены на привлечение нынешней Москвы к той же ответственности, которую понесла нацистская Германия. Сюда опять же притягивается «частно-национальная» логика: да, Германия проиграла войну, поэтому до сих пор возмещает ущерб от неё пострадавшим. Но между Нарвой и Вислой не счесть пострадавших и от Советского Союза. Для начала признайте это, а с компенсациями, мол, разберёмся потом. Так преступления нацизма юридически отождествляются с вводом советских войск в Прибалтику, а также в западные районы Украины и Белоруссии в 1939 году. То есть порядка 30 миллионов наших соотечественников, павших за освобождение половины Европы, приравниваются к десяткам тысяч сосланных в Сибирь. И никакого, видит Бог, лукавства — просто историки подтвердили выводы правоведов.

Начало историко-обвинительному процессу положили мы сами, осудив в 1989 году пакт Молотова-Риббентропа. Это делать было решительно нельзя, памятуя о крючкотворских повадках наших еврососедей. Не дальновиднее ли было осудить сталинизм как внутриполитическую практику? Поступить так, как китайцы с не менее остро воспринимаемой фигурой Мао Цзэдуна: столько-то процентов он сделал полезного для страны, столько-то — вредного. Без какого-либо международно-политического флёра. Увы, теперь нашей дипломатии предстоит всякий раз разводить моральную оценку пакта и вытекающую из его осуждения материальную ответственность. Ещё наивнее рассчитывать, что признание «международных преступлений сталинизма» избавит нас от юридических ультиматумов в у.е. Вывод Советской армии из Восточной Европы сопровождали западные заверения на всех уровнях: что вы, о каком расширении НАТО может идти речь? Это не требует даже документальных договорённостей… Ну, и что вышло? Впрочем, дело не в объёме и реализуемости претензий к наследнице державы-победительницы.

Для нас май 45-го сакрален как главное событие века, получившее предельно широкую и однозначную международную оценку. На таких победах строится самосознание народа, его вера в будущее. Уважая вклад союзников, всё же признаем, что именно Москва задала послевоенному миру новую повестку дня. Лишить нас гордости за Победу, обречь на покаяние — значит посягнуть на смысл существования страны, не только в качестве наследников победителей. Заметьте: более удалённая победа Антанты в Первой мировой праздновалась в 2008 году как триумф мировых демократий без всяких исторических «но».

Исторический оскал висельника?

Из той же «историко-правовой» мути всплыл труп разжалованного генерала Власова: кто он, гитлеровский приспешник или борец со сталинизмом, взявший сторону нацистов для утверждения «демократии» в России? Историческое правдоискательство здесь маскирует политическую целесообразность. Безусловно позититивное событие — каноническое объединение РПЦ с РПЦЗ — изначально несло в себе риски политических диверсий. Ибо русские в США являются едва ли не единственной заметной диаспорой, не имеющей лоббистских выходов на американские власти. Их-то и насторожила перспектива создания этого лобби через представительство интересов России в РПЦЗ. В этом, собственно, и всё дело. Но прямо давить на РПЦЗ не в традициях тамошней демократии. Поэтому из исторической хроники извлечён персонаж, предсказуемо раскалывающий зарубежных (прежде всего американских) и российских православных. Нам предложено «облегчить душу» признанием антикоммунистической (читай: демократической) роли нарицательного предателя Великой Отечественной и по существу предъявлен ультиматум: хотите продолжения интеграции — подтвердите её порушением символов вашей правды.

Решение РПЦЗ в пользу реабилитации Власова повлекло за собой напряжённость не только с Московской Патриархией, но и с частью собственной паствы. Ибо неоднократным предателем брезговала значительная часть первой волны русской эмиграции, а третья, усвоившая в том числе советские оценки Второй мировой, его на дух не переносит. Так что этот шаг является объективно антицерковным даже с точки зрения интересов Зарубежной Церкви. Впрочем, исторически и человечески фальшив сам реабилитирующий посыл: дескать, советских солдат оказалось в немецком плену так много, что их следует считать не предателями, а вооружённой оппозицией сталинскому режиму. Тогда как быть с Францией или Югославией? Там-то процент коллаборационистов был значительно выше!

В соответствии с замыслом информационной операции рассчитаны условия её проведения — канун 65-летия Победы, когда общественное внимание заострено на военно-исторической проблематике. Принято в расчёт и двусмысленное положение московского клира: стоило ли объединяться с зарубежными единоверцами, чтобы при первом «неканоническом» споре прервать с ними связи? Учтён и внутрироссийский фон: недовольство последствиями мирового кризиса распространяется и на нынешнюю власть, унаследованную от коммунистической. И уже наплевать на то, что в 1945 году христолюбивый демократический мир брезгливо проигнорировал антикоммунистические заслуги генерал-предателя. Нашлись и доморощенные проповедники этих заслуг, в том числе в РПЦ. Что ж, кто-то из «митрофанушек» от церковной истории озабочен «запасным аэродромом»: не сложится карьера дома — примут в РПЦЗ как жертву интеграционного рвения. Да и поправку очередного «Вэника» будет повод принять. И все же главное в другом: популяризация клятвоотступника, внесение его имени в дискуссионное поле оставляет предательству шанс на оправдание, пусть и историческое. Тем самым размываются устои государственного служения, и без того не богатого свежими примерами дерзновенности.

Есть что сказать и руководству РПЦ: при любом отношении к присталинскому прошлому самой Церкви её духовно-консолидирующая роль в современной России не может приноситься в жертву межцерковной интеграции — моральных авторитетов у Церкви должно быть больше, чем дипломатов, даже от Бога. Тем более что правда и праведность — понятия однокоренные. История же как гуманитарная дисциплина — это не авторский набор историй из прошлого. Поэтому имя изменника должно исторически ассоциироваться с виселицей, которая ждёт посягнувшего на достоинство своего народа. А не с возленаучным сервилизмом на потребу светских и религиозных спекулянтов.

Борис ПОДОПРИГОРА

http://www.pravpiter.ru/pspb/n214/ta011.htm