 |
| Русский обозреватель | Александр Елисеев | 09.10.2009 |
Проигрыш русского парламентаризма вполне вписывался в русские исторические реалии. Уже революция 1917 года наглядно продемонстрировала — кто на Руси имеет наибольший политический вес. В феврале-марте 1917 года никем не избранное Временное правительство вполне себе спокойно отправило на «пенсию» Государственную думу, сыгравшую огромную роль в свержении монархии. А в январе 1918 года новое правительство — Совет народных комиссаров (СНК) — так же спокойно разогнал «всенародно избранное» Учредительное собрание (УС). Причем, по иронии судьбы Совнарком изначально также именовался «временным правительством» — считалось, что его полномочия истекут после созыва УС. Да уж, и впрямь — нет ничего более постоянного, чем временное.
Правда, сторонники УС из числа эсеров и меньшевиков сумели взять маленький такой реванш — при помощи «белочехов». Тогда было образовано несколько «социалистических» правительств: Самарский Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), Временное Сибирское правительство в Томске, Западно-Сибирский комиссариат в Новониколаевске, Уральское временное правительство в Екатеринбурге. Эсерствующие политики создали «Народную армию» и попытались свергнуть большевиков, однако потерпели полнейшее поражение — и от левых, и от правых.
«Демократические социалисты» упорно воссоздавали порядки (точнее, беспорядки) времен феврализма. Никакой централизации НА не знала и ее части налаживали взаимодействие между собой сами. Хотели даже ввести коллегиальное управление войсками — всем курям на смех. К тому же, антибольшевистские правительства постоянно ссорились между собой, и даже чуть было не начали войну.
Это, кстати, очень неплохо бы помнить всем современным «русским регионалистам», которые мечтают о разных сибирских республиках. В конечном итоге, со всем этим позорищем покончил Колчак, создавший военную диктатуру. Но и над белыми также довлел рок парламентаризма. Они хотели решить судьбу России на некоем «национальном собрании», которое планировали созвать после свержения большевизма — отсюда и пагубное непредрешенчество. Но все повернулось совсем по-иному.
В то же самое время большевики подчеркивали свое неприятие парламентаризма. Они противопоставляли парламенту Советы, депутаты которых представляли конкретные трудовые коллективы и воинские части. (В то время как выборы в парламент проходят по общегражданским округам.) В этом, кстати, была определенная преемственность от традиционных представительских учреждений, делегирование в которые также происходило от социальных, профессиональных и региональных групп. Здесь имело место классическое «отрицание отрицания» — антилиберальная Октябрьская революция отрицала антимонархическую Февральскую, а следовательно, и воспроизводила многие реалии дореволюционной России.
В дальнейшем, правда, произошло определенное реформирование Советов, имевшее свое целью приблизить политическую систему к парламентаризму. Выборы стали проводиться по общегражданским округам, а в стране появился свой парламент — Верховный Совет (ВС). Однако и тут никакой парламентской демократии не вышло. Во-первых, выборы происходили на безальтернативной, «плебисцитарной» основе. А во-вторых, Советы всех уровней находились под достаточно жестким контролем партии.
Но вот «случилась» перестройка, и в массы был брошен старинный лозунг: «Вся власть Советам!». И позже выяснилось, что разные политические силы воспринимали его по-разному. Для многочисленных общественных (экологических и проч.) инициатив важнее было советовластие на местах. «Неокоммунисты» из Объединенного фронта трудящихся (ОФТ) и т. п. структур надеялись вернуться к ленинским временам и выдвигали проекты выборов по «производственным округам». А вот т.н. «демократическое движение» хотело протащить под брэндом Советов западный парламентаризм.
Собственно говоря, корпус народных депутатов РСФСР избирался в соответствии с классической западной схемой — по общегражданским округам — при конкурентной борьбе. (В то же время часть корпуса нардепов СССР была делегирована от КПСС, общественных организаций и т. п.) Но со временем гораздо большие надежды стали возлагаться на институт президентства. Самостоятельность российского парламента решили укрепить самовластием российского президента — и вот тут был запрограммирован острый политический конфликт, который начался почти сразу же после распада СССР. В России сложилась дуалистическая республика, в которой шла непрерывная борьба за власть между президентом и парламентом.
И уже в этом было грандиозное отличие от западной политической системы. В разных странах Запада существует разное соотношение между различными политическими институтами. Где-то доминирует президент (США), где-то — парламент (ФРГ), а где-то существует относительное равновесие (Франция). Но везде парламентаризм является серьезнейшим фактором. И везде существует бесконфликтная, компромиссная модель сосуществования парламента и других институтов.
Однако в посткоммунистической России политическое развитие сразу же пошло в обратном направлении. Институт президента и парламент столкнулись в ожесточенной борьбе, итогом которой стал почти полный демонтаж парламентаризма. То есть парламент у нас есть, и он играет свою важную роль. Но эта роль совсем отлична от той роли, которую играет могущественный западный парламент. Многих это обстоятельство угнетает, однако тут ничего не попишешь. Надо просто признать тот очевидный факт, что мы не Запад и никогда им не будем. (И гораздо более важной задачей, чем развитие парламентаризма, является развитие местного самоуправления.)
В 1993 году российский парламент был обречен на поражение. Ельцин задействовал древнейший архетип «русского самодержавия», поэтому ему и удалось столь быстро разгромить ВС — при том, что конституция была на стороне парламентариев, а сам Ельцин уже полностью растерял всю свою былую популярность. Тем не менее, это никого особо не трогало — разве что в плане пропаганды. И листовки с призывом защитить конституцию народ читал (если только читал!) с совершеннейшим равнодушием.
Вот лозунг «банду Ельцина под суд!» мобилизовал десятки тысяч, которые пришли не столько защищать Белый дом, сколько выволакивать Ельцина из Кремля. Однако «отрицаловки» оказалось недостаточно. И в 1993 году в миниатюре была воспроизведена гражданская война 1918−1920 годов. Белых тоже объединяло одно только неприятие красных. И они так же возлагали надежду на «парламент» (национальное собрание), хотя всерьез парламентаризм и не воспринимали. А вот большевики были вполне конкретны — так же, как и Ельцин с его однозначным требованием установления президентской республики.
Даже если бы ВС и выиграл, используя жуткую непопулярность Ельцина, то ему бы это мало чем помогло. В очень скором времени новый президент схватился бы с парламентом. И тут все могло бы произойти по двум вариантам. Либо в стране все-таки была бы установлена президентская «автократия» (уже без Ельцина), либо ВС получил бы формальную власть — при реальном господстве субъектов Федерации. Кстати, во время сентябрьско-октябрьского кризиса 1993 года многие региональные элитарии попытались под шумок забрать себе побольше полномочий. На повестку дня даже встал вопрос о создании Сибирской республики. Так, в Новосибирске собрались депутаты советов республик Алтая, Бурятии, Тувы, Хакасии, Алтайского и Красноярского краев, Амурской, Иркутской, Кемеровской, Омской, Томской, Тюменской, Читинской и Новосибирской областей. И они выдвинули требования одновременно к президенту и парламенту. От первого потребовали отменить свой указ о роспуске ВС, а от последнего отменить свои решения в отношении президента. Участники совещания приняли заявление, в котором говорилось:
«В случае невыполнения настоящих требований в срок до 3 октября 1993 г. мы принимаем совместные меры экономического и политического воздействия, такие как:
— предоставление Съезду народных депутатов возможности переноса места работы Съезда в один из сибирских городов;
— принятия решений Советами народных депутатов территорий Сибири и Дальнего Востока о проведении в октябре 1993 г. в субъектах Федерации местных референдумов по определению государственно-правового статуса данных территорий в составе РФ и возможности образования единой Сибирской республики;
— приостановление перечисления налогов в республиканский бюджет, экспортных поставок угля, нефти и газа, передачи электроэнергии, деятельности основных авто- и железнодорожных магистралей;
— объявление федеральной собственности, находящейся на территориях, собственностью республик, краев и областей…»
Вот и еще аналогия с гражданской войной, во время которой возникли разного рода «сибирские правительства». Да уж, приходится признать, что в 1993 году события пошли не по самому худшему варианту. (Лучшим было бы создание президентской республики без Ельцина.) Как, впрочем, и в 1991 году, когда в результате ново-огаревских соглашений могла бы произойти конфедерализация Союза — с выделением автономий РСФСР в отдельные республики. (Тогда союзный центр планировал ослабить РСФСР путем предоставления ее автономиям статуса союзных республик.)
В чем же главный урок Черного октября? В России ни в коем случае нельзя делать ставку на «парламентаризм», «конституционализм», «правозащитность». Все это «камни», которые тянут русских патриотов на политическое «дно», где они сейчас и пребывают. Несколько лет назад в национально-патриотическом движении началось нечто вроде демократического переворота. И сегодня национализм упорно скрещивают с «правозащитностью» и «отрицаловкой». И, как в 1993 году, народ смотрит на все это с равнодушием или даже с раздражением. А вот пресловутый режим в нулевые годы стал очень даже популярным — во многом благодаря тому, что взял на вооружение «царистские», «самодержавные» технологии.
Мне могут возразить, что это все фразеология. Тут есть момент для спора. Не все так однозначно. Кое-что и впрямь сделано во благо страны, а кое-где, как говорится, «и конь не валялся». Но даже если речь идет только о фразеологии, то налицо политическая эффективность именно «автократии». Нация, как и сто, как и пятьсот лет тому назад, находится в смысловом поле этатизма, она жаждет сильной власти и твердого порядка. Даже если и произойдет демонтаж РФ (столь чаемый некоторыми радикалами), то на месте российского этатизма возникнет этатизм местный — сибирский, дальневосточный и т. д. И все равно Россия соберет себя, как это бывало, и впредь. Но только вот желательно было бы обойтись без новой раздробленности.
