 |
| Новые Известия | Анастасия Кравцова | 07.10.2009 |
Бредем по грубой щебенке, то и дело спотыкаясь о рельсы и шпалы. Со мной Татьяна Свешникова, «мама» почти всех бездомных подростков, которые живут в окрестностях Курского вокзала, не зря воспетого Венечкой Ерофеевым. Каждая дырка и трещина в этом бетонном сооружении для нее — целая история. Лялина дырка, Андрюхина дырка, Кузина дырка… Я заглядываю внутрь — темнота, грязь, вонь. А для нее это жизнь. Татьяна наклоняется, залезает по пояс в дырку и кричит приветствие.
Наружу вылезает Пашка Синеглазка (так называет его Таня). Он жалуется, что заболел, она обещает ему купить лекарство и что-нибудь поесть. Они идут впереди меня, обмениваясь новостями об общих знакомых. Паша рассказывает, что встретил мальчика, которого обокрали и избили. Паша купил ему билет на автобус до Ульяновска за 500 рублей — не оставаться же ему под платформой. Таня хвалит Пашу — совсем стал взрослый. Паренек подрабатывает игрой на гитаре в переходе. Колоться не колется, но пьет. Мечтает о доме. Не о квартире, а именно доме — пусть полуразрушенном. Доме. Своем.
«Большинство подросших вокзальных ребят скололись или сидят по тюрьмам, некоторые погибли, — рассказывает Таня. — Вот Никитос — хороший такой пацан, милый, щекастенький. Он под платформу пришел в 12 лет, врал всем, что ему 13 — хотел казаться взрослее. У него бабушка была и отец-пьяница. Один раз стало ему совсем невмоготу, попросил меня набрать номер отца, а тот послал сына куда подальше. Потом Никита все-таки домой вернулся, но угодил в плохую компанию, в школу его не взяли. Позвонил мне, сказал, что пропадает. Мы его на зиму пристроили в православный лагерь. А следующую зиму он встретил в тюрьме.
«У Анжелы дома все пьют: мать, бабушка, дядя, — продолжает рассказ «мама» Таня. — Приходили к ней как-то домой — грамоты на стенах висят благодарственные за хорошую учебу. А жить там невозможно — вся квартира завалена бутылками, окурками, бабка агрессивная. Вот она и ушла. Несколько месяцев пожила под платформой, сильно заболела — мы ее никак не могли устроить в больницу, потом ее все же взяли. Но вскоре стали угрожать: либо возвращайся домой, либо отправим в психушку. В итоге она опять к своим «серповским» сбежала.
Вика жила под платформой два года. Напивалась до беспамятства, чтобы не думать о своей жизни. Дышала лаком, кололась. Даже свои под платформой стали ее считать изгоем. А потом появился Сережа — обычный такой пацан, откуда-то приехал за приключениями в Москву и тоже к ним в компанию попал. И я не знаю, как это у них случилось, но это похоже на чудо. Настоящая любовь у них началась. И они так друг за друга стали держаться. Дали друг другу слово не колоться и не пить. Держатся уже год. И Вика стала другой…»
Монолог Татьяны Свешниковой может быть бесконечным — слишком много она повидала и пережила за эти годы. Поговорить с ребенком и убедить самого безнадежного, любовью и лаской заставить психованного наркомана принять еду или одежду — для этого нужно много душевных сил. В этой работе или отдаваться делу до конца, опускаться на дно к детям несколько раз в неделю и проживать это время со всей полнотой их страшной жизни с надеждой что-то поменять, либо скоро можно не выдержать. Не останется сил, веры и смысла что-то делать. Ни у них, ни у тебя.
В 2006 году на одном православном интернет-форуме в разгар крещенских морозов раздался крик о помощи. Помощь этот человек (потом выяснилось, что его зовут Рустам Исламгулов, в крещении Рустик) не просил, он хотел ее сам предложить, причем срочно, на следующее утро, и звал других неравнодушных людей присоединиться к нему. Речь шла о том, чтобы накормить бездомных детей с «Серпа и Молота». Так родилось народное движение «Курский вокзал. Бездомные дети». Из горстки людей, которые после работы проводили поначалу почти каждый день с бездомными, родилось неформальное движение, которое знают сегодня почти все бомжи Москвы.
По строгому расписанию у Курского, Павелецкого и Трех вокзалов шесть раз в неделю приезжают машины, сбиваются в кучку разношерстные, разновозрастные бездомные и тянутся за миской, ложкой и куском хлеба. Зрелище тяжелое, настроение от этого безысходное. Но они есть, и все хотят есть.
В то время когда москвичи только стали подкармливать своих бездомных, они обнаружили место, где постоянно тусуются дети — платформу «Серп и Молот». С тех пор жизнь детей из-под платформы и волонтеров стала единым целым, подчас похожим на комок нервов.
В зиму 2007−2008 годов они, казалось, потеряли надежду. Чиновники и обстоятельства были настроены против них, против желания изжить еще один корень зла — продажу наркотических таблеток и веществ детям. Татьяна Свешникова вместе со своей коллегой воевали с рядом таких аптек. Они становились в очередь, следили за тем, что покупают дети, вели беседы с фармацевтами, ругались с хозяевами. Им угрожали взрослые, боясь, что аптечные реки наркоты вдруг пересохнут. Но женщины продолжали бороться. Слали письма в Генпрокуратуру, привлекали под свои знамена журналистов. Увы, почти все привокзальные аптеки по-другому работать не стали.
После того как аптечная война была, по сути, проиграна, оставалась одна надежда на то, что сами дети — без достаточной силы воли, мозгов и опыта борьбы — вдруг однажды возьмут и бросят вести свою прежнюю жизнь. Что, впрочем, случилось с единицами.
Рустам Исламгулов рассказывает об одном из их начинаний. Вроде бы ничего особенного — играли в футбол.
«Очень скоро мы вспомнили, что не хлебом единым жив даже бомж, — вспоминает Рустам. — И стали как-то налаживать им культурный досуг. Водили показывать подводные лодки в Парке Победы, танки в танковый музей, смотрели вместе кино. И самое главное, конечно же, был футбол! Играли на дворовых площадках пару раз в неделю, по выходным собирались с форумчанами. Дети- наркоманы — они же колются в пах, из-за этого нередко ходить не могут. Вот придут один-два здоровых, а все остальные больны. Что с них взять? Становимся играть вместе, смешанными командами. Самое главное, что у детей возникал интерес войти в игру. Они учились сражаться, выигрывать, не опускать руки. Для колющихся и пьющих детей это прогресс. Сейчас мы почти не играем — 2−3 игры было весной и осенью. Многие подопечные выросли, а новые пока не в поле нашего зрения».
По словам Рустама, истории со счастливым концом вспомнить он может с большим трудом. Два года назад приехали в Москву из Ростовской области Сашка и Валька — 10 и 12 лет. Родители их были на заработках, дома они жили с бабушками. Их сорвали с места старшие друзья, а потом в столице бросили. Дети бродили по городу, но в компании бездомных не лезли — им было страшно. Один из мальчиков даже в больницу попал (после милицейской облавы), а второй его дожидался. «Потом они снова стали вместе бродить — так их и заметили наши подопечные, настоящие беспризорные. Стали выяснять у мальчишек, что да как, а потом привели к нам и сказали: «Отправьте их домой, здесь им не место». Поступили благородно к домашним, не дали им пропасть. Сашка и Валька уехали обратно, чему были очень рады. На рисунках, которые они нарисовали для нашего добровольца Ани Федотовой, Москва мрачная, черная и неприветливая».
На вопрос о планах на будущее Рустаму ответить сложнее всего. «А что тут можно ответить? Чтобы выработать планы, требуются время и деньги. Хорошо бы открыть Центр дневного пребывания для бездомных. Если у него есть желание, идти дальше — создавать настоящий реабилитационный центр, где бы человек полностью возвращался в общество — морально, физически, получал трудовые навыки. А пока мы продолжаем работать на вокзале. Нужно понимать, что мы добровольцы, работаем как бы на стыке бездомных и государства, посредники между чиновниками и людьми. Госучреждение не идет на вокзал и улицу, не работает с детьми под платформой. А мы их из-под нее вытаскиваем. На Западе целая сеть помощи бездомным, и каждая структура занимается своим конкретным делом. Мы тоже хотим быть в России важным звеном в цепи взаимопомощи. Так и живем».
