 |
| Богослов. Ru | Александр Мраморнов | 06.10.2009 |
Во-первых, фальсификация — дело преднамеренное. Иногда историки просто ошибаются. И к сожалению, их ошибки порой вызывают ехидство, раздражительную недоброжелательность, а то и звериную ярость коллег.
Во-вторых, от фальсификации надо отличать фантазёрство. Члена комиссии по противодействию фальсификации А.Н. Сахарова спросили в эфире радиостанции «Маяк» о печально знаменитом математике А.Т. Фоменко. Является ли он фальсификатором истории? Директор Института российской истории считает, что нет: Фоменко — это просто фантазёр. В сущности «творчество» новых хронологов действительно является фантазией и крайне близко такому жанру художественной литературы, как «исторический роман», который основывается не на анализе источников, а на раздувании и трансформировании отдельных исторических фактов под влиянием творческого воображения. Просто методы «раздувания» у Фоменко иные, нежели у писателей.
В-третьих, удача фальсификаторов всегда базируется на низкой образованности тех, кто ловится на их удочку. Слабое преподавание истории в школе (средней и высшей), пренебрежительное отношение к этому предмету учащихся, отсутствие грамотной популяризации, строящейся на научных достижениях — всё это, если так можно выразиться, факторы фальсификации.
Чтобы предотвратить искажение истории, необходимо прежде всего ее подлинное восприятие, которое зиждется на ее переживании и ее знании.
Прежде всего, скажем о переживании. Своя история есть у каждого человека. Это история личная, семейная. Но есть почти у каждого (у каждого мыслящего — точно) восприятие истории общественной, государственной, то есть истории человечества и жизни. Накапливая свой багаж знаний в области последней, люди выбирают разную стратегию: кто-то следует интуиции, кто-то намеренно стремится к истине, кто-то обожает мифы, выдумки, пикантные небылицы из прошлого, в общем, «и сам обманываться рад». Пример подлинного чувствования, переживания истории подает Православная Церковь, ибо сама она строится на непреложных для церковного сознания и существа фактах истории: о сотворении мира Богом, о многовековой жизни избранного народа, о пришествии в грешный мир к этому народу и ко всему человечеству Спасителя мира, о подвижничестве мучеников и святых отцов Церкви, о соборном несении в грешный мир истины Христовой на протяжении двух тысячелетий.
Что же касается знания истории, то нужно сказать, что у нас есть до сих пор сильная историческая наука. Силы ее, правда, очень раздроблены и разрознены. Если мы взглянем на факультеты и институты, занимающиеся историей, то увидим в них слишком много всего дряхлого, обветшавшего, давно ни к чему не пригодного. А кроме того, при кажущемся разнообразии всяческих отраслевых, юбилейных, региональных конференций, у нас практически никогда не проводятся всероссийские форумы и конгрессы историков всех направлений (от военной истории до церковной, от истории сельского хозяйства до истории искусства), которые могли бы стать не просто чтением отдельных докладов с парой кофе-брейков и содержательной коридорной болтовней во время них, а значимым общественным событием. И всё же историческая наука продолжает существовать и потихоньку развиваться. Чтобы развитие это стало бурным — а это единственный способ застраховаться всерьез и надолго от фальшивок, — исторической науке необходима поддержка общества и государства. О юристах государство уже задумалось. Может быть, настала пора подумать и об историках: много ли выпускников исторических факультетов занимаются тем самым делом, которому их на протяжении нескольких лет учат?..
Но одно государство проблемы не решит. Престиж профессии создается не только и не столько им, сколько обществом. Поэтому общество само должно хотеть избежать фальсификации и найти истину. И этот тезис подводит нас, как ни странно, к вопросу о нраственности.
Советская эпоха произвела ужасную подмену: на смену подлинному нравственному чувству (а по всем источникам можно судить: что-что, но это чувство было в высшей степени развито у русского народа) пришла лживая нравственность, революционно-классовая псевдо-этика, которая стала выпестовываться ещё до революции, в так называемом «освободительном движении». «Освободиться» от нравственного на время получалось, но все равно на его место нужно было ставить что-то свое. И это «свое» было в той же степени пародией на христианскую нравственность, в какой коммунизм в нашей стране стал пародией на христианство. Возникла пародийная лексика, прочно укрепившаяся в том числе и в исторической науке. Для дореволюционного политического режима, общественного строя, нравственных и культурных традиций в арсенале советских историков и общественников существовало много ругательных слов. К слову сказать, до сих пор есть могикане, использующие такие слова (например, термин «царизм», с вкладываемым в него негативным пафосом).
Эти исторические изменения, среди которых политические, социальные, культурные, но самое главное — подчеркнем это вновь — нравственные, имели настолько глубокое проникновение, что в полной мере до сих пор ощущаются до наших дней. Подмена настоящего лживым, исконного выдуманным, традиционного заимствованным и есть главная, истинная фальсификация истории. Эта подмена — важнейшая причина болезней современного общества, поэтому задача по борьбе с фальсификацией куда серьезнее, чем убедительно дать понять всем, что именно Советский Союз разгромил нацистскую Германию и одержал победу во Второй мировой.
На том, как проявляется эта подлинная фальсификация, следует остановиться подробнее. Мы не будем разбирать исторические труды и документы, а обратимся к самой жизни.
Обращаясь к жизни, скажем несколько слов, как это парадоксально ни прозвучит, о мертвых. Печально состояние наших современных кладбищ… Сколько погостов прежних времен было стёрто с лица земли в советское время, особенно в 1930-е и в 1960-е! Останки миллионов наших предков попираются ногами, транспортом, выковыриваются из земли экскаваторами… На существующих кладбищах гораздо чаще можно увидеть покосившиеся кресты, поваленные памятники, стертые дождем и покрытые ржавчиной надписи, чем аккуратные, ухоженные могилы. А сколько людей в XX в. зарыто в землю безо всяких опознавательных знаков! Жертвы репрессий и специальных операций, глобальных и локальных войн и мелких, но кровавых разборок…
Когда архитектор А.В. Щусев обратился к Сталину с просьбой о сохранении надгробий Братского кладбища в Москве, то получил ответ: «Уничтожается не кладбище, а символика эксплуататорского класса». Весьма красноречиво. Кажется, что завет «вождя народов» выполняется и по сей день. У нас нет государственной поддержки поисковых отрядов, которые бы хоронили жертв репрессий и войн (и главным образом, Второй мировой войны). А по общефедеральным телеканалам регулярно показываются репортажи о поисковых отрядах добровольцев, которые отыскивают военные захоронения, а когда отроют кости павших воинов, складывают их в своих собственных гаражах, так как государство не выделяет деньги на их захоронение. А когда выделит, то экономит: хоронят останки 4−5 солдат в одном гробике за 300 рублей. Действительно, ощутимая экономия для бюджетов всех уровней выходит…
У нас не охраняются должным образом кладбища (за исключением тех, где хоронят VIP-персон) от вандалов и сатанистов. А прах Модеста Мусоргского и Николая Римского-Корсакова лежит под автобусной остановкой… Причина всего этого скорее не в том, что этого не хочет государство. Этим не интересуются люди, и на это нет общественного запроса. Люди прожигают миллионы на тачки, тусовки, рестораны, но им у них нет желания вспомнить о своих предках и их скромных могилках. Поэтому когда на 9 мая звучит старый, хорошо известный ещё из советской пропаганды лозунг «Ничто не забыто, никто не забыт», становится как-то не по себе из-за дикого диссонанса этих слов с реальностью. Помню несколько лет назад как раз в майские дни бродил я по Смоленскому кладбищу в Петербурге… Сколько там свороченных могил с пятиконечными звездочками, которые устанавливали или рисовали на могилах героев Великой Отечественной… Вот уж поистине «воплощенная» история, в которой ну ничего нельзя сфальсифицировать: всё отношение видно невооруженным взглядом. Неужели самая большая по территории страна планеты не может себе позволить достойно похоронить всех своих покойников?
С памятью о предках ощутимой и зримой у нас, таким образом, всё обстоит очень неважно. Но, может быть, люди только к кладбищам так относятся, а в сердцах хранят память о многих поколениях своих предков, а дома их увешаны развесистыми генеалогическими древами? Отнюдь. «Модой на генеалогию» — явлением последних двадцати лет с момента открытия отечественных архивов по дореволюционному периоду для всех граждан — оказался затронутым на самом деле неширокий круг людей: богатые и очень богатые граждане (и то далеко не все); немногочисленные энтузиасты, полюбившие «просиживание штанов» в тесных читальных залах архивов (кстати, маленькие размеры читальных залов наших архивов, а в федеральных, самых крупных архивах они, как правило, не превышают 40−50 мест, красноречиво свидетельствуют, что наш народ не «тащится» от истории так, как он, например, «тащится» от пива и футбола); профессионалы-гуманитарии; эмигранты и их потомки. Если бы все наши люди хотели знать свои корни, свою личную, семейную историю, разве наши областные архивы справлялись бы с вставшими тогда перед ними задачами с помощью небольшого штата сотрудников (пусть порой и весьма больших профессионалов и знатоков своего дела), получающих 6−10 тысяч рублей в месяц? Для сравнения: в ряде европейских стран огромные массивы генеалогической информации оцифрованы, обработаны и выложены в Интернете…
Наше общество, к несчастью, в большей своей части состоит из Иванов, не помнящих родства. Когда человек знает свою семейную историю, которая всегда вписана в историю общественную и государственную, то ему будет очень трудно навязать какую-либо фальшивку о войнах, реформах и революциях, ибо крупные исторические события (а вокруг них обычно и происходят основные споры настоящих историков и фальсификаторов, политиков и всех мыслящих людей) касаются практически всех людей. И в этом случае фальсификация автоматически отторгается обществом.
Приведу одну иллюстрацию тезиса о том, что в основном наше общество состоит из Иванов без родства. Несколько раз я пытался найти потомков тех, о ком пишу в своих исторических исследованиях, через так называемые социальные сети: ставшие популярными у нас сайты «Одноклассники» и «В контакте». В отдельных случаях это удавалось, но большинство ответов были такими: не знаю; не слышал; знаю только кое-что о моем деде (или даже не помню, как зовут деда!), дальше уже не знаю; не интересовался. Два-три поколения вглубь — это предел познаний о своих предках для большинства наших соотечественников.
Еще одно явление, сопутствующее описанному — это появление старых фотографий и прочих семейных реликвий на свалках и в антикварных магазинах. Первый вариант — это полное уничтожение носителей информации о прошлом, второе — сохранение их для науки и собирателей. Но и в том, и в другом случае перед нами — свидетельство безразличия к своему прошлому. Молодому человеку, который после смерти своего деда или своей бабки относит оставшиеся от них реликвии, в том числе семейные фотографии, на свалку или антиквару — не все ли равно, будет история сфальсифицированной или подлинной, объективной? Ведь он сам уже лишил себя своей собственной истории…
Нельзя не затронуть одну сферу общественных дискуссий, которая очень сильно отражается на степени «сфальсифицированности» исторического сознания общества. Речь идет о проблеме исторических названий. Казалось бы, есть очень простой критерий ее решения: вернуть повсеместно исторические названия. Ленинский проспект построен при советской власти и изначально назван так, значит, быть ему Ленинским (хотя «Калужский проспект» звучало бы нейтральнее). Станция метро Войковская построена при советской власти и ею так названа — быть ей Войковской. Вятка основана как Вятка, а потому должна снова стать Вяткой. Итак, исторический критерий. Это не просто мнение, это общее место в современном обсуждении проблемы. Но лишь в обсуждении. На деле все гораздо труднее. Взять хотя бы Царицын или Ленинградскую область… Да и со станцией Войковская не так все просто. Имеет ли право на существование название, смысл которого вызывает ассоциации с аморальным, античеловеческим, преступным? И напротив, может ли возвращаться историческое название объекту, если новое, неисторическое вызывает более важные и значимые для общества ассоциации?
Эти вопросы и должна в конечном счете помочь решить созданная комиссия по противодействию фальсификации. Но расстановка приоритетов в их решении зависит от консенсуса разных общественных сил и государства… Заметим, что Церковь хотя бы в силу своего нравственного авторитета в этом процессе является важнейшим участником.
Вопросы фальсификации перестают казаться лишь научно-историческими, когда мы просто оглядываемся вокруг. В самом сердце России, под кремлевскими стенами, рядом с величественными древними соборами и мощами святых, на всеобщее обозрение, как национальная «святыня», выставлен труп разрушителя государства, общественных и нравственных устоев народа, кровавого палача, разработчика страшной идеологии, которую по своей губительности и бессовестности можно сравнить только с нацизмом — Ленина. Это ли не фальсификация, когда на самом почетном месте находится олицетворение худших качеств народа, символ его падения; правитель эпохи, открывшей самые кровавые страницы нашей истории, правитель, возбудивший самые низменные людские инстинкты? И он не просто так лежит, а лежит на деньги того народа, который он так тщательно «прореживал» при жизни, ведь обслуживание Ильича стоит определенной суммы денег налогоплательщиков… Может быть, экономический кризис — лучшее время закопать Ульянова в землю?
Между тем Ленин до сих пор совершенно неадекватно воспринимается огромным количеством людей в нашей стране. Его и любят (непонятно за что), и посещают в его мавзолее (не понятно зачем), и признают его «заслуги». Вся страна до сих пор уставлена его памятниками, в том числе на главных городских площадях.
И огромная толпа поклонников существует у преемника Ленина — Сталина. Дискуссии лета 2009 г. показали, как крепок ещё сталинизм в нашей стране. В интернет-обсуждениях жужжащий рой сталинистов направил свой смертельно опасный словесный яд против архиепископа Волоколамского Илариона после того, как владыка в одном из своих летних интервью дал четкую, ясную, исторически и этически совершенно правильную характеристику Сталина. Думаю, нет ни одного объективно настроенного исследователя, хорошо знакомого с историческими источниками 1920-х — 1930-х, который не согласится со словами владыки о Сталине. То, что было констатировано архиепископом Иларионом — это не эмоциональное, «непродуманное» высказывание, как его пытались представить в обсуждении этого интервью, ибо аналогичные по смыслу выводы содержатся в многочисленных современных исследованиях о внутренней политике сталинизма. Несогласие с такими выводами — признак сохранения в нашем обществе советской парадигмы и положений большевистской пропаганды, которой не откажешь ни в силе воздействия, ни в бессовестной лживости. Вот где кроется главная фальсификация, с которой трудно бороться — в умах людей, в том числе людей вроде бы мыслящих, а порой и людей влиятельных по своему положению в обществе.
В интервью владыки Илариона содержалась также мысль о сопоставимости Сталина с Гитлером. Сколько было комментариев к этому высказыванию! То, что говорили оппоненты такой точки зрения, выдает существующую в нашем обществе боязнь адекватно оценить кровавые и позорные страницы собственного прошлого. Этот крамольный вопрос, то есть вопрос о том, какая идеология и какой режим «хуже» — сталинизм, стремившийся уничтожать свой народ, или гитлеризм, уничтожавший другие народы — я оставлю открытым. Выстраивать рейтинги человеконенавистнических режимов — дело не просто неблагодарное, а аморальное. Но, по крайней мере, надо сказать, что уничтожение собственного народа свойственно сталинизму и одновременно — самому ужасному режиму XX в. — режиму Пол Пота в Камбодже. Для меня совершенно ясно, что народ, переживший сталинизм, должен иметь право сравнить его с чем угодно! Затыкать этому народу рот — значит заниматься самой настоящей фальсификацией истории. Держать закрытыми архивы сталинского периода и сочинять учебники, где Сталин называется «эффективным менеджером», — означает содействовать этой фальсификации.
Впрочем, для желающих убедиться в истинных плодах сталинского «менеджмента» не обязательно читать тома с документами, а можно просто проехать по России и посмотреть на тысячи покинутых населенных пунктов и гектары заброшенных земель. А можно просто, для примера, зайти на сайт inpenza.ru и посмотреть материалы о населенных пунктах Пензенской области, подготовленных под руководством историка-краеведа и журналиста М.С. Полубоярова. Как много в размещенных здесь списках «бывших русских сел», прекративших официально существовать в 1950-е — 1990-е гг. Массовое закрытие населенных пунктов в послесталинскую эпоху — прямое следствие его политики. При Сталине происходило повальное уничтожение людей и фактически — деколонизация России, продолжающаяся и поныне, процесс обратный тому, что происходило в Московском государстве XIV — XVII вв. Перефразируя излюбленное сталинистами высказывание У. Черчилля, можно сказать, что Сталин оставил Россию с атомной бомбой, отобрал у нее соху и с определенной долей успеха попытался вернуть ее в средние века.
В связи с этим особо актуальным для нас должно быть изучение эпохи образования Русского централизованного государства, когда Московия занималась колонизацией обширных земель, простиравшихся от нее преимущественно на север и на восток. У нынешней России два пути: или новая колонизация собственных земель, или гибель ее государственности и самостоятельности. Как эти подлинные, зримые обстоятельства диссонируют с фальшивой по своему смыслу, восхваляющей Сталина надписью, которая восстановлена в конце лета 2009 г. на станции метро «Курская» в столице…
Подведем итоги. Корни всех фальсификаций кроются в общественном сознании, в устойчивости заложенных былой пропагандой стереотипов, в стирании и подмене нравственных понятий в советские годы и в невозможности их мгновенного восстановления в современную эпоху, в пассивности людей в деле познания своих корней. Избежать фальсификаций можно только совместными усилиями: каждый должен влиять на ближнего своего, а все вместе — на государственную политику. И в этом не обойтись без профессионалов-историков, для обеспечения успеха трудов которых нужно всего три условия: признание важности этой профессии для общества и государства; отсутствие идеологических директив; установление максимально доступного режима работы архивов, хранящих документ прошедших и уходящих эпох. Самим историкам необходимо быть действительно профессионалами и много трудиться. На нынешних исторических факультетах, к сожалению, настоящий труд историка — вещь для многих сотрудников совершенно забытая. Меня на истфаке МГУ году в 2003, помню, «обучал» историографии один старик-марксист, для которого «современная историография» — это литература 1960-х — 1970-х гг., всё, что написано после перестройки, для него почти не существовало. Этот заслуженный доцент продолжает учить студентов…
Как трудиться историку? На этот вопрос, как ни парадоксально это прозвучит, отвечает Святейший Патриарх Кирилл в своем слове к сестрам Иоанновского монастыря на Карповке: «Дорожите каждым днем. Каждый день — это и есть благословение Божие. Каждый день вы должны успеть сделать нечто полезное для Господа, для Его Церкви и для спасения своей души». Слова великих ораторов всегда содержат скрытые смыслы и могут быть применимы не только к непосредственным адресатам. Так и в этом случае. Историк в своей профессии работает со временем. Кому ещё, как не ему, дорожить временем, используя каждый день для введения в научный и общественный оборот новых фактов и документов? Восстанавливая правду, историк делает полезное для Бога и Церкви (так как делает невозможным согрешение против истины), для своих коллег, для общества, для государства. И делает неприемлемыми любые фальсификации.
