 |
| Богослов. Ru | Протоиерей Максим Козлов | 05.10.2009 |
Мне припоминается эпизод уже по его возвращении в Москву. Отец Александр присутствовал в одном из храмов на юбилее вполне заслуженного священника. Когда по обыкновению по окончании Литургии и молебна приветствие за приветствием возводили именинника на такую степень высоты, что уже Фавор начинал дымиться где-то внизу, отец Александр, которому, как самому заслуженному пастырю, в заключении дали слово, сумел в духе мирности, но и отрезвляюще, сказать, что подобного рода речи говорятся один раз человеку — на его похоронах. И после этих слов все стало на свои места. И именинник утратил то чувство неудобства, которое возникает от слишком возвышенных речей. И искренняя любовь к нему собравшейся братии пришла в ту нормальную естественную меру, которая должна быть при таких торжествах. Но ведь нужно было решиться сказать такое слово!
При этом, по себе скажу, рядом с отцом Александром находиться было непросто. Именно потому, что общение с ним требовало полной меры открытости и недопущения формальности, всякого рода вежливых умолчаний и привычных пустопорожних разговоров. И не всякий и не всегда стремился быть рядом с ним долго. Но после общения каждый выходил, как омытый духовно.
Родился будущий протопресвитер Александр Киселев 7 октября 1909 года в Тверской губернии. После октябрьской революции 1917 года, поскольку его отец был родом из Юрьева (Тарту), у семьи появилась возможность выехать в ставшую тогда независимой Эстонию. Несколько последующих десятилетий его жизни прошли в пределах Прибалтики. Там он, достигнув поры юности, стал участником одного из наиболее значительных явлений русской церковной жизни первой половины ХХ столетия — Русского студенческого христианского движения. Мы знаем, что у истоков этого движения стояли такие известные деятели нашей Церкви, как протоиерей Василий Зеньковский, протоиерей Сергий Четвериков, священник Александр Ельчанинов и другие видные клирики русского православного зарубежья. Отделение РСХД было и в Прибалтике. И отец Александр, в последующие годы своей жизни вспоминая эту пору, часто употреблял выражение: «Мы-движенцы». Это память о юности и совместное именование участников движения. Так запомнилось ему и было пронесено через всю жизнь.
В 1933 году Александр Киселев окончил Рижскую Духовную Семинарию, предполагал продолжать обучение богословию в Свято-Сергиевском институте в Париже. Но встреча, тогда с игуменом, а впоследствии архиепископом Иоанном Шаховским, также известным духовным писателем, привела к тому, что он получил у последнего благословение на скорое рукоположение без поездки в Париж. Тогда же произошла его встреча со студенткой медицинского факультета Тартуского университета Каллистой Кельдер. 19 июля 1933 года они обвенчались, а через месяц, в праздник Преображения Господня, Александр Киселев был рукоположен в сан священника. Матушка Каллиста прошла рука об руку с ним весь путь его земной жизни, а теперь ее могилка рядом с могилой отца Александра на кладбище Донского монастыря. Не разлучились они и в конце своего земного пути.
Отец Александр служил в нескольких приходах. Сначала в Нарве, а потом в Свято-Никольской церкви в Таллине, где дьяконом был также член РСХД Михаил Ридегер. А сын отца дьякона, юный Алеша, будущий святейший патриарх Московский и всея Руси, прислуживал в алтаре. На панихиде по отцу Александру 4 октября 2001 года, святейший патриарх со слезами вспоминал об этих давних годах и о том образе доброго пастыря, который и для него в его отроческие годы явил тогда еще молодой священник отец Александр Киселев. Вместе со священником Александром Киселевым Алеша Ридегер совершил свое первое паломничество на Валаам.
В 1940 году Советский Союз присоединил страны Прибалтики к своей территории. После мучительных сомнений и советов с матушкой отец Александр пришел к решению покинуть пределы страны. Поводом к тому послужило некоторое количество немецкой крови его супруги, а договор Молотова-Рибентроппа давал право им, как и всем немцам, выехать за пределы Советского Союза. С пересечением границы связан один эпизод, который отец Александр рассказывал близким ему людям. Когда он проходил таможенный контроль для того, чтобы сесть на пароход, идущий в Германию, в своем священническом чемоданчике он увозил Евангелие, крест, епитрахиль. Открывший его вещи на таможенном посту советский офицер, внимательно посмотрев сначала на содержимое чемоданчика, потом в глаза отцу Александру, велел закрыть вещи и стал торопить его громким голосом: «Скорее проходите, не задерживайте очередь! Смотрите, сколько людей скопилось сзади». Отец Александр после задавался вопросом, что это было: голос ли совести, христианское ли детство, которое отозвалось в сердце офицера, носившего красную звезду на фуражке, или прямое чудо Божие, которое сохранило святыни церковные от поругания и самого его для последующего священнического служения?
Оказавшись в Германии, в условиях военного времени, отец Александр связал свое священническое служение с теми даже не тысячами, а десятками тысяч наших соотечественников, которые оказались в ситуации либо пленных, либо вывезенных на работы на территорию германского рейха, тех, кого называли там «остарбайтерами», восточными рабочими. Как мог, он организовывал для них приходскую жизнь. Для кого-то это было возвращением к тому, что они помнили из детства, для иных это было уже первой встречей со священником, первой встречей с православной традицией. Вырастали поколения людей уже не соприкасавшихся с церковной жизнью даже в отечестве. Там же во время Второй Мировой войны произошла встреча отца Александра и генерала Власова, которого он понял и принял, и Русскую освободительную армию которого считал закономерным продолжением той борьбы русского народа против коммунизма, которая была в годы Гражданской войны, в годы крестьянских восстаний по всей, тогда уже советской, России. Можно соглашаться или не соглашаться с этим выбором отца Александра, но нельзя не признать, что это был внутренне выношенный выбор христианина, а не коллаборционизм или не приспособление к окружающей ситуации.
По окончании Второй Мировой войны отец Александр, оказавшись в американской зоне оккупации Германии, приложил множество усилий для, часто даже физического, окормления людей, наших соотечественников, там бывших. Это была та ситуация, когда прежде, чем обратить к людям слово Божие, им нужно было дать что-то поесть, не дать им умереть с голоду. И именно там отцом Александром было организовано общество служения ближнему, которое потом получило название Свято-Серафимовского фонда или Свято-Серафимовского общества. Название это также глубоко символично. Дело в том, что в Мюнхене здание, которое было выделено американскими властями для фонда, прежде принадлежало Гестапо. Здание было полуразрушено от попадания в него бомб, и когда ближайшие сотрудники отца Александра приводили его в порядок, одна русская женщина среди кип немецких гестаповских бумаг вдруг нашла маленькую иконочку преподобного Серафима, неведомыми путями там оказавшуюся. Это было основательно воспринято отцом Александром, как непосредственное указание Божие и как попечение самого батюшки Серафима о том деле, которое тогда организовывалось. И именно имени этого подвижника русской земли был посвящен фонд.
С 50-х годов отец Александр оказывается географически еще дальше от родины — в Нью-Йорке. Там же продолжается деятельность Свято-Серафимовского фонда, там же открывается храм во имя преподобного Серафима сначала в арендованном здании епископальной церкви, а с 1965 года в собственном четырехэтажном доме на 108 улице Нью-Йорка. Этот дом был не только домом молитвы, но и духовным культурным центром второй волны русской эмиграции. Это и летние лагеря, в которых изучалась история России, это и съезды молодежи, это и русский театр, это и концертный зал им. Рахманинова, и издательство, и помощь вновь приезжающим людям, и многое, многое другое. Но главное — не прерывавшиеся духовные связи с Отечеством, и ушедшим уже за пределы катаклизмов 1917 года, и тем, которое в скорбях и в бореньях пребывало к Востоку далеко, за Атлантическим океаном.
Среди значимых деяний отца Александра этого периода можно назвать создание журнала «Русское возрождение», который специально предназначался для того, чтобы должным образом подготовиться к празднованию 1000-летия Крещения Руси. Журнал начал издаваться за 10 лет до празднования, с 1978 года, тогда, когда сама идея этого празднования казалась за границей многим неосновательной. Оппоненты обращались к отцу Александру со словами: «Что мы будем праздновать: нашу гибель и разрушение? То, чего уже нет?» Но он, веря в промысел Божий и в милость Божию, начал готовиться к этому великому юбилею. Теперь мы знаем, насколько основательным было это его упование.
Отец Александр принял деятельное участие в прославлении Собора новомучеников и исповедников российских в Русской зарубежной церкви, как в подготовке самого чина канонизации, так и списка тех лиц, которые должны были быть прославлены.
И, наверно, не случайно, что год 1000-летия Крещения Руси, 1988 год, оказался поворотным и последней вехой в жизни самого отца Александра. В 1990 году, когда Собор избрал нового патриарха Русской Православной Церкви, отец Александр с матушкой Каллистой первый раз, после долгих десятилетий посещают свое отечество. В 1991 году участвуют в перенесении мощей преподобного Серафима в Дивеево, а с 1992 года поселяются в Москве окончательно. Нельзя не вспомнить, что этому предшествовало, когда во время визита в Нью-Йорк, святейший патриарх пригласил отца Александра молиться вместе с ним в Свято-Никольском соборе, и тот радостно и благодарно принял это приглашение. Мера понимания тогдашнего главы Зарубежной церкви митрополита Виталия не превышала тот уровень, чтобы запретить служение заслуженнейшего протопресвитера русского зарубежья. О. Александр вспоминал, что на упрек митрополита Виталия «как же вы могли подойти под благословение к Патриарху?» он ответил: «Что же я должен был руку подавать Патриарху, за руку здороваться с Патриархом Московским и всея Руси?»
Да и прежде еще митрополит Виталий говорил ему глубоко знаменательные слова: «Вы с нами, но вы не наш». Действительно, духа отделения, осуждения и неприятия, никогда не было в отце Александре. Он не разделял страждущее отечество от Русской церкви, и всегда был выше тех юрисдикционных разделений, которые иные считали непреодолимыми.
Последний период жизни отца Александра, с 1992 года, его поселение в Донском монастыре видимым образом был как бы пребыванием на покое, но на самом деле, это была миссия. Миссия передачи традиции духовничества, священнослужения, опыта «русскости» всем тем людям, и молодым, и старым, и укорененным в церковной жизньи, и только подходящим к ограде церковной, которые во множестве собирались в его келье в Донском монастыре. Будучи уже немощен телесно, в значительной мере он сохранял и удивительную бодрость духа, ясность ума, пастырскую любовь. Множество людей приходило к нему за советом, утешением, поддержкой. Самый вид его исполненного духовным светом лица в минуты тоски, уныния, сомнений согревал стольких людей. Я помню при посещениях о. Александра его теплые слова: «Ну что, батюшка, добрался до старика» или какие-то слова, которые отзывались такой теплотой в сердце, что каждый, кто их слышал, несомненно их запомнит на всю жизнь.
Для нашего храма память об о. Александре будет связана еще с тем, что он передал нам иконостас из Свято-Серафимовского храма, закрытого в Нью-Йорке после того, как о. Александр уехал в Европу. Он перевез этот иконостас в Россию и в 1998 году по благословению Святейшего Патриарха передал его в храм Святой мученицы Татианы. Иконостас стоит ныне и будет стоять присно: и как память о всех тех поколениях русских людей, оказавшихся в тяжелейших условиях эмиграции в минувшем XX столетии, а теперь и как памятник, как знак нашей всегдашней любви, почитания, молитвы за о. Александра Киселева
Не сосчитать, скольким людям отец Александр сделал их путь ко Христу и их жизнь во Христе прямее, яснее и правильнее. Молитва всех его знавших, конечно, о упокоении его души, но и молитва к нему, к отцу Александру приснопамятному, чтобы как он помогал нам при жизни, также теперь он предстательствовал за нас в Вечности перед Отцом нашим Небесным.
