 |
| Русский вестник | Виолетта Баша | 02.10.2009 |
Руководитель проекта фильмов о династии Романовых настоятель игумен Евмений (Лагутин), художественный руководитель фильма президент Государственной академии славянской культуры, профессор И. К. Кучмаева, автор сценария и режиссер фильма зам. директора фонда «Возрождение Николо-Берлюковской пустыни» А. Н. Панин, режиссер записи фильма и звукорежиссер, руководитель ансамбля древнерусской музыки «Сирин» А. Н. Котов.
По словам секретаря Московского Патриархата по зарубежным учреждениям епископа Егорьевского Марка, «проект открывает нам мир дореволюционной России, ее великие православные святыни, могучие армию и флот. Просматривая эти фотографии, глядя на добрые, благородные лица представителей династии Романовых и их окружения, проникаешься духом той эпохи. Душа наполняется волнением и болью за трагедию, которую пережили наша страна и наш народ в ХХ веке».
В который раз убеждаюсь, что ничто в мире не случайно. Летом 2007 года, когда Москву изнурял жаркий август, родня отправила меня в подмосковный пансионат, что приютился в сосновом бору на берегу речки Вори. Слышала я про эту речку, что вода там ледяная, родниковая, а места и по сей день — заповедные. Вроде и Москва не в каких-то полусотне километров, а самая что ни на есть Русь изначальная. А вот про то, что места эти особые и рядом — земли монастырские, и не знала. Но это я не знала ничего про монастырь, а Бог, видно, вел меня к нему. В ту ночь жара была особенно невыносимой, дышать становилось все труднее. И как только первые лучи побежали над сосновой рощей, решила я, так и не уснув, что не лучше ли, чем задыхаться от аритмии в душном номере, отправиться в монастырь. Мое не совсем здоровое сердце после недели изнуряющей жары болело, и я не была уверена, что легко дастся мне эта дорога к храму. Оделась не по погоде — в длинную черную юбку, косынку повязала — в монастырь все-таки иду, и отправилась в путь. Дошла до шоссе и повернула направо. «Километра три по боковой дороге, и сама увидишь», — рассказали мне в пансионате, где и экскурсии в монастырь проводят. Да не хотелось мне на экскурсию, на которой толком и душу монастыря не поймешь. А еще надеялась я с настоятелем о своей душе поговорить…
Русь изначальная
Дорога шла в гору. Солнце пекло так, словно и не Подмосковье это, а Палестина, земля обетованная. Пот катил градом, и сердце отстукивало барабанным боем. Но я решила дойти любой ценой. То и дело меня обгоняли машины, и можно было бы доехать попуткой. Но настоящий паломник должен преодолеть путь пешком. Слева и справа от дороги леса сказочные, и появление царевны лягушки или Добра-молодца, бьющегося со Змеем Горынычем, меня бы не удивило: бурелом да ели стометровые с соснами. Когда силы были на исходе, а я — на самой высокой точке холма, на который взбегала эта дорога, вдруг показались соборы и монастырский забор. Я сделала передышку и встала, как зачарованная. Это уже потом я увидела, насколько разрушен монастырь. Но издалека он казался необычайно прекрасным на фоне пронзительно голубого неба.
— Вот бы был жив Андрей Тарковский, — подумалось мне, — ему бы здесь про Русь изначальную фильм снимать…
Наверняка жили здесь и язычники. И паломники ходили этой дорогой сотни лет назад. И словно не двадцать первый век идет, а век девятый или десятый. Казалось, что увижу сейчас людей того времени, бредущих тем же Путем. К Православию.
Мы все учились понемногу. Учили в наши семидесятые много лет всякого рода историю КПСС, марксистскую философию и прочий диамат. Раз шесть экзамены по всему этому списку сдавала и в студенчестве, и при сдаче кандидатского минимума. А нашу историю, русскую, знаем мало. Позднее, когда почитала историю монастыря, узнала, что места эти и вправду — самая что ни на есть Русь изначальная.
В 9−10 веках территорию современного Богородского района Московской области заселяли славянские племена. Под предводительством вождя Вятко вятичи поселились в бассейне реки Оки. В лесах на берегу красивейшей и полной ключей и родников реки Вори у Стромынского тракта находилось крупное славянское поселение. На холме над рекой Ворей располагался культовый языческий центр. Были здесь и карстовые пещеры. Принятие Киевской Русью христианства коснулось и этих земель. На рубеже 11−12 веков здесь стали появляться христианские миссионеры, которые порой жертвовали жизнью, чтобы приобщить язычников-вятичей к христианству. Один из них — преподобный Кукша — был убит язычниками, но успел сделать многое для распространения христианства. С середины 12 века под предводительством великого Киевского князя Юрия Долгорукого и его сына Андрея Боголюбского в эти края переселялись люди из Киевской Руси. Недаром говорят, что связаны мы с Киевской Русью связями кровными, как бы сейчас не стремились поссорить наши страны недруги заокеанские. Точно не известно, когда поселились здесь в карстовых пещерах монахи-скитники, основавшие Николо-Берлюковскую обитель, но ученые считают, что произошло это в 12-начале 13 веков.
Вот так — ни много, ни мало — а с 12 века, еще с пещерных монахов, ведет свое летоисчисление открывшаяся моему взору обитель. Именно они, жившие в пещерах монахи, и были ее основателями.
Шло время, и постепенно обитель заняла большую территорию не только около пещер, но и в лесах над ними. В обители было в то время два храма. Один — пещерный, посвященный святому Иоанну Предтече, второй, в честь которого обитель и получила свое название, — храм Святителя Николая Чудотворца, построенный на месте брошенных язычниками капищ. Неподалеку располагалось селение Берлино. От него и получила обитель свое первое название — Свято-Николаевская Берлинская пустынь (скит).
Первым настоятелем обители, который упоминается в летописях, был строитель Феодорит, прибывший из Николо-Берлюковской обители в 1571 году в Макарьевский Калязинский монастырь, где он был настоятелем по 1573 год, а с 1572 года — епископом Тверским и Кашинским. Таким образом, достоверные летописные сведения о существовании обители относятся еще к 16 веку.
Дом Скорби
Но вскоре мое ощущение благодати от ощутимого присутствия здесь древней Руси было нарушено неприглядной картиной. Приблизившись к древнему монастырю, я обнаружила высоченные автоматически открывающиеся, как я полагаю, только по спецпропускам, ворота, явно напоминавшие о временах ГУЛага. За ними — дом скорби, или, выражаясь современным языком — психиатрическая больница. Перед входом — вполне «рыночная» картинка: палатки для несчастных родственников, в которых можно приобрести все то, что положено было бы выдавать страдальцам этого дома скорби — вещи первой необходимости. Безлюдно и жарко, как на адском противне. Именно такое ощущение обрушилось на меня — обитель, место, особо близкое Богу, оскверненное каким-то адским «новоязом» вещей и зданий.
А постояльцы — да не они виноваты в том, что не нашло государство им иного места, кроме как отобрать у древнейшей русской обители храмы и здания под приют для душевнобольных, которые и больны-то, скорее всего, — нашим временем. Ведь по статистике каждый второй, если не более, в девяностые пережил состояние посттравматического синдрома. Впрочем, как всегда, есть процент и рожденных с психическими заболеваниями, и хроников. Но это — другой разговор. Проблема здесь наглядна, как нигде более — обитель светлых душ и дом для душ, полных скорби и потерявших себя. Примета времени ли, отношения государства ли? Скорее — второе. Потому что знаю — не единичный это случай — размещать подобные заведения на территории монастырей. У медиков есть термин — «пограничное состояние». Человек еще не безумен, но любой толчок — и его сознание погружается во мрак. Россия нашего времени — это Россия «пограничного состояния». Пограничного — между чем и чем? Может быть, между Православием как дорогой к свету и безумием наших дней. Бросивших страну на выживание, а ее народ — в дома скорби. Вот такие мысли… окаянные…
Тяжелый век пережит, век двадцатый, век атеизма и гонений на церковь.
29 июня 1920 года официальным постановлением Богородского исполкома у монастыря отняли помещения, оставили только настоятельский корпус с храмом Всех Святых. Храм Христа Спасителя удалось зарегистрировать как приходской храм деревни Авдотьино. Все остальные строения обители были отданы инвалидному дому.
Психиатрическая клиника разместилась на большей части территории монастыря в 1972 году и находится здесь по настоящее время. Официальное ее наименование: больница N 16 Департамента здравоохранения города Москвы.
Спросила у торговцев, продающих пожитки для больных, где вход в монастырь, и получила ответ:
— Да вот там, за поворотом,… - (не странно ли, что главный вход, первое, что предстает перед паломниками — это тот самый — гулаговский, страшный, как вход во врата Ада, или точнее — в Зону, а настоящий вход — где-то на задворках.?).
Я обошла длинный монастырский забор и вошла на территорию обители. Точнее, на то
, что осталось от этой территории. На сегодняшний день Церкви возвращены только храм Христа Спасителя, игуменский сад, колокольня.
Сад, и сплошь — яблоки. В тот год был необычайный на них урожай. Рядом — под открытым небом, а точнее — под навесом — летняя трапезная. Деревянные столы. С навеса свешиваются корзиночки с цветами, слегка покачиваясь на ветру.
Поблизости на скамейке женщина чистит яблоки и кидает их в ведро.
— Вам к настоятелю?
— Да, я хотела бы с ним поговорить…
— Подождите, Отец Евмений сейчас занят — беседует с прихожанами. Скоро он освободится и поговорит с вами…
— Помочь вам? Давайте, я почищу яблоки… - улыбаюсь я женщине в скромном платочке и таком же неприхотливом, но аккуратном платье.
— Да нет, не надо… Мы заготавливаем яблоки на корм скоту, а те, что получше — пойдут на повидло…
В монастыре — натуральное хозяйство. Козлика, мирно пасущегося под яблонями, я уже видела. Он приветствует гостей каким-то странным рыком — похожим на рычание маленького медвежонка… То ли мутант, то ли охрип, он еще и норовит добродушно боднуть гостей в бок — но это выглядит мило и смешно.
Пока Отец Евмений беседует с молодой, видимо, семейной парой под навесом трапезной, я украдкой разглядываю и его, и его гостей, и всех вокруг.
До меня доносятся отдельные слова беседы. Говорят о вечности, о бессмертии и о Боге. Где еще в России услышишь такие беседы, не о курсе валют или ценах на недвижимость, а о вечности и душе?
Маленькая территория вся как на ладони. А рядом — все тот же суровый забор клиники Скорби, никуда взгляду от него не деться… Говорят ли там о вечности?
Вряд ли…
Пока я ждала, когда отец Евмений освободится, вспомнился мне в связи с временами нынешними в перекличку к ним — один эпизод из истории государства Российского…
Иногда старцам и настоятелям не только веру и монастырь приходилось от врагов защищать, но и саму Русь.
Нашествие поляков в 17 веке стало угрозой для существования страны. И тогда патриарх Гермоген из Чудова монастыря обратился ко всем русским людям. Его призыв сплотил народ, и страна была освобождена от захватчиков. На русский престол взошла династия Романовых.
Согласно легенде, в 1606 году из разоренного поляками Стромынского Троицкого монастыря пришел на берег реки Вори иеросхимонах Варлаам. Предание добавляет, что отец Варлаам пришел около 1606 года.
То, что он увидел, было ужасно: полное разорение стало уделом обители. Монастырь и поселения были сожжены и полностью разорены. Варлаам соорудил деревянную часовню, куда водрузил образ Николая Чудотворца. На места разоренной обители стали возвращаться монахи. Варлааму пришлось начинать все с нуля. В 1613 году при его подвижничестве был заложен каменный храм Святителя Николая Чудотворца. Храм еще не был достроен, а Варлаам отошел в мир иной. В 1700 году сам Петр 1 — первый император Руси — занялся судьбой монастыря, блюстителем которого он назначил епископа Рязанского Стефана (Яворского), а церковные земли храма Николая Чудотворца перешли Московскому Чудову монастырю. Возрождать обитель сюда был прислан настоятель Пахомия. Средства для строительства храма пожертвовал купец Викул Мартынов.
В 20-х годах 18 века обитель была отчислена от Чудова монастыря и приписана к Стромынскому Успенскому, а настоятелем обители назначили иеромонаха Диодора.
До наших времен в Николо-Берлюковском монастыре чудом сохранился уникальный колокол, отлитый еще при настоятеле Диодоре.
Вот только сейчас вроде бы и поляки Москве не угрожают, да только отцу Евмению приходится снова, как и в те смутные времена, возрождать обитель из руин…
А то, что падают здесь кирпичи — сама видела… с красивейшей даже в таком ее разоренном виде и высокой колокольни…
И снова вспомнился Андрей Тарковский — как бы он снял здесь фильм о Руси изначальной и как бы эта колокольня полуразрушенная вписалась в эту стилистику давать наезды и крупные планы,. вот только красота эта словно бы из «Зоны», той, которую после нашествия пришельцев сталкеры стали осваивать…
А пришельцы,. да разве не пришельцы — эти, разорившие монастыри, повыкосившие миллионы наших соотечественников, и произошло в двадцатом веке напастью на нашу страну — Гражданская война, времена военного коммунизма и гонения на Церковь, последствия которых чувствуются до сих пор, например, в виде отнятых территорий и домов скорби на монастырской земле…
Отец Евмений
Отец Евмений — молодой человек между тридцатью и сорока. Мне нравится его взгляд — умный и доброжелательный.
Таким я и представляла настоятелей — внимательными и очень доброжелательными. Ведь его профессия, а точнее — призвание — наши души.
Разговор наш был долгим: многое на душе накопилось. Читала раньше о старцах, писала о них статьи для газеты, но не представляла, какими бы могли быть такие вот люди, как с ними разговаривать. А оказалось — просто. И не только о вечном. О науке, например. О литературе русской. Написала вот роман я о русской эмиграции, а прототип этого романа спорит со мной о России, обозлен и на Россию в первую очередь. Вот и об этом поговорили.
— Знаете, батюшка, тяжело мне от того, что потеряла я дружбу этого эмигранта по мере окончания романа, а ведь обидеть его вовсе не хотела, напротив, целый год переписывалась, морально поддерживала его, когда он приехал нелегально в Португалию и пытался там выжить, как мог.
— Ну, раз ты сама знаешь, что не обижала ты его книгой, писала с теплом и любовью к эмигрантам нашим, значит все верно — нет здесь твоей вины. А о том, что дружбу с ним потеряла, не жалей. Сколько он там уже живет?
— Да, кажется, лет шесть…
— Значит, уже не наш. Они за такое время и от Православия могут уйти, и от России…
А ведь точно сказал отец Евмений, я-то по последним письмам Владимира знаю — ни церковь ему не дорога, хоть в Лиссабоне есть наша, православная церковь, ни Россия… Ушел он в западный мир. Но после разговора с батюшкой на душе и вправду легче стало. Мир ему, эмигранту, не понял он, что потерял, какой мир — Россию, край, такой близкий Богу…
А меня благословил отец Евмений продолжать писать о России…
Окончание следует
