 |
| Радонеж | 03.10.2009 |
Митрополит Псковский и Великолукский Евсевий:
С болью в сердце я узнал о кончине отца архимандрита Матфея, который оставил глубокий след и в моей жизни, и, наверное, в жизни всей нашей Православной Русской Церкви. Дело в том, что мне как раз посчастливилось с ним быть рядом еще когда мы поступили в семинарию — стояли бок о бок с отцом Матфеем и пели баритонами в хоре Марка Харитоновича (Трофимчука), в академическом хоре на хорах, когда мы пели акафист Покрову Божией Матери.
Он всегда был живым и веселым. Потом он переходит в обитель, это на моих глазах, с покойным ныне отцом Марком (Лозинским). Они были первыми, кто открыли, может быть, и мне путь в монастырь: я за ними потом пошел в обитель, и вся моя жизнь монастырская проходила, конечно, с отцом Матфеем. Я и у него в хоре пел, и сам как-то помогал, регентовал народом, пользовался его поддержкой и вниманием. Несмотря на его такой строгий характер, у него сердце было обращено всегда к красоте церковной службы, и эту красоту он доносил: не только чувствовал своей душой и сердцем, он эту красоту доносил до каждого человека, посещающего нашу святую Лавру. И, конечно, то, что он посвятил свою жизнь этой красоте церковной службе, — я считаю, что его жизнь отдана именно нашей Русской Православной Церкви и нашему церковному пению. Ему он посвятил свою жизнь и отдал ее как мученик, как страдалец, потому что он переваривал своим сердцем, сознанием, нервами текучесть кадров; он, конечно, переживал очень больно. Каждый год у него одна часть хористов уходила, другая приходила. И приходилось все заново: убеждать, призывать, наказывать и учить… Но, самое главное, он был погружен в эту атмосферу церковной музыки, церковного богослужения.
Я считаю, он сделал огромное дело не только для Лавры, украшаю службу лаврскую, но он дал возможность обновлению церковного пения во всей нашей Русской Православной Церкви. И даже Украине, Белоруссии и ряду других республик бывшего Союза, потому что студенты, которые учились в Лавре и в Академии, — они, обучаясь церковному пению у отца Матфея, потом это разносили как живой росток в свои храмы, в свои епархии, в свои приходы. И украшалась пением наша Русская Православная Церковь трудами отца Матфея. Было не только разрушение наших храмов в безбожное время, погибали не только стены храмов и монастырей, погибала вся культура церковная. И вот отец Матфей явился как родник, который освежил красотой пения и оживил русское церковное пение в приходах — не только Лавры, но и всей Русской Православной Церкви. Он именно отдал свою жизнь на украшение пением. Он чувствовал красоту пения своим сердцем, своею душой, и этого требовал от участников своего хора.
Я вспоминаю все это и, с одной стороны, благодарен отцу Матфею за его великий труд, за то, что он отдал жизнь Русской Православной Церкви. Считаю, что эти его ростки еще долго-долго будут украшать нашу Церковь церковным пением и молитвой. Ну, а мы просим Господа, чтобы его Господь упокоил в селениях праведных, и чтобы не только в Троицкой обители была его память, но и вся Церковь Русская, во всех уголках его имя не забудет в своих молитвах. Мы желаем, чтобы он из обители земной водворился в Обитель Божию! Пусть он славит Господа вместе с Небесными Силами, вечная ему память!
Ректор Санкт-Петербургских Духовных школ, епископ Гатчинский Амвросий:
От нас ушел архимандрит Матфей… Человек ярчайшей жизни, человек, который оставил очень глубокий след в судьбе не сотен, а многих тысяч людей во всем мире. Среди его учеников, Господь осчастливил быть и меня. И, конечно же, для нас это — огромная потеря.
Однажды я услышал слова одного мудрого человека, который сказал: «Вы когда плачете, рыдаете, когда ваше сердце наполняется тоской, это не значит, что вы жалеете того, кто ушел от вас. На самом деле, мы жалеем самих себя из чувства нашего собственного эгоизма». Потому что нам было с этим человеком хорошо, а теперь ему намного лучше, нежели ему было здесь, и нам было с ним здесь тоже. А мы тоскуем, унываем и плачем еще и оттого, что нам теперь без него плохо.
Отец Матфей прожил жизнь настоящего христианина и монаха. У каждого из нас есть цель в жизни. Но главная цель в жизни каждого человека, и особенно христианина, это обожение. А путь к обожению лежит через любовь к Богу. И вот, любовь к Богу в его жизни была настолько очевидна, настолько она служила для всех нас примером и ориентиром, что, действительно, трудно смириться, потеряв здесь, в земной жизни, такой образец.
Отец Матфей научил нас молиться. Он научил нас любить богослужение и понимать его так, как никто, наверное, не смог бы научить. Он был человеком суровым, с одной стороны. И все, кто прошел через его школу, помнят его крепкий кулак, его несгибаемую волю. Помню, как он любыми путями умел добиваться своей цели — и в области пения, и когда защищал своей коллектив или кого-то из этого коллектива (отстаивал студентов семинарии). И, вместе с тем, он был удивительно любвеобильным человеком. Это проявлялось не только в его таком кавказском гостеприимстве, которое испытывал всякий человек, который приходил к нему и переступал порог его келии, — это чувствовалось по его подлинному отношению к человеку. Его любовь была лишена сентиментальности, какой-то слащавости, сюсюкания. Эта любовь была настоящей любовью отца к своему ребенку, отца к детям. Она была строгой, подчас суровой…
Сам момент погребения отца Матфея, день, когда произошло отпевание, сейчас хранится в памяти и сердце тех людей, которые приехали на это торжество. Торжество перехода удивительного человека из жизни земной — в жизнь, к которой он стремился всю свою земную жизнь. И удивительное чувство каждый из нас вынес после участия в молитве у гроба почившего пастыря. Это чувство смешано, конечно, и со слезами скорби. Это чувство, с другой стороны, некоего единения, которое произошло в Боге через отца Матфея.
Он никогда не вел к себе, он никогда не пытался быть каким-то гуру, авторитетом. Он никогда не заявлял о своем духовничестве. Но это был по-настоящему старец и особого рода духовник, который собрал у своего гроба тысячи людей, тысячи учеников.
Я не помню за свою, может быть, небольшую жизнь, никогда такого отпевания, которое видел, когда отпевали отца Матфея. Когда тысячи (тысячи, без преувеличения) голосов пели «Со святыми упокой…» и «Вечная память"… Пели в только ему присущем стиле. А его братский хор пел на этом отпевании так, как будто им управлял сам почивший отец архимандрит Матфей!
Мы все понимаем, что, рано или поздно, нам придется отсюда уйти. И, может быть, не это печалит нас сегодня. А нас печалит очень сильно то, что, скорее всего, отец Матфей унес с собой тот потенциал, который давал возможность петь так, как хотел этого он. Петь в той манере, которая стала идеалом русского церковного пения в XX столетии. Он сохранил монастырские напевы многих обителей, закрытых в те страшные годы, а потом, когда эти обители снова возвратились к своей молитвенной жизни, — эти напевы как бы плавно перетекли и на Соловки, и на Валаам, и в Киево-Печерскую Лавру…
Отец Матфей удивительно трепетно относился к Преподобному Сергию. Я даже могу сказать: у них были какие-то свойские, личные, что ли, отношения. И когда, я помню, было распределение певцов по хорам при поступлении в семинарию и Академию, и каждый из нас, регентов, конечно же, хотел себе взять лучшего, — отцу Матфею доставались те, которые не были разобраны нами. И он всегда говорил: «Ничего, я пойду к Преподобному, попрошу у него, и он всегда даст мне людей…» И, действительно, Преподобный ему давал. И даже из тех, кто, может быть, не совсем смог раскрыть свои таланты при поступлении, он делал прекрасных певцов.
Но, что самое главное, он воспитал совершенно замечательных священнослужителей — священнослужителей, которые полюбили богослужение, полюбили Церковь и любят Бога. Это была особая школа.
И скорбь не оттого, что он ушел в мир иной: я твердо верю, что он достиг той цели, к которой шел. Он соединился с Тем, Кого искал всю свою жизнь, к Кому стремился и при Имени Кого горело его сердце. Ради Кого он отдал все свои силы, все свое здоровье, может быть, подчас не щадя себя совершенно.
Но мне бы, конечно, очень хотелось, так же, как и многим, чтобы его дело продолжилось, чтобы эта школа сохранилась. А когда Господь, может быть, пошлет человека еще такого же талантливого (который, конечно же, рождается, может быть, даже не раз в сто лет), чтобы эта школа снова взошла на ту высоту, на которой она оказалась благодаря трудам, таланту и, что самое главное, любви и личному подвигу отца Матфея. И здесь, наверное, дело даже не столько в таланте, потому что он уповал не на собственный талант и не на собственные силы. Он уповал всегда на помощь Божию, на молитвы Преподобного Сергия.
И поэтому я верю, что тот преемник, который будет так же уповать на помощь Божию и на молитвы Преподобного, сможет сохранить это великое достояние, которое нам оставил отец Матфей. И церковно-певческую школу, и, конечно же, тот дух любви к службе, к Богу, и то удивительно современное и правильное, лишенное всякого ложного мистицизма отношение к духовной жизни, которое было реализовано сполна в руководстве людьми — в незаметном, совсем нецеленаправленном — руководстве людьми, руководстве к Богу, ко спасению почившим пастырем.
Мы должны за него молиться, молиться о упокоении его бессмертной души. И, конечно же, сколько живем сами, будем хранить в своем сердце о нем вечную и благодарную память.
Николай Григорьевич Денисов, кандидат искусствоведения, доцент Московской государственной консерватории, начальник Отдела филологии искусствоведения Российского государственного музыкального фонда, член Союза композиторов России.
Много десятилетий я занимаюсь изучением церковной музыки. Без ложной скромности могу сказать, что я горжусь тем, что именно мне принадлежит самая значительная публикация об отце Матфее именно как о регенте.
Отца Матфея (Мормыля) я впервые увидел в 1994 году на Первом семинаре преподавателей церковной музыки семинарий и духовных училищ Русской Православной Церкви. Он присутствовал на нем и комментировал выступление каждого человека. Это было неповторимо: его можно было слушать с открытым ртом до конца, и, сколько бы он ни говорил, нельзя было отвлечься.
Он поразил меня своей музыкальной эрудицией, и я никого не знаю из людей, которые знали бы так историю русского церковного пения Синодального периода. Он знал все издания музыкальных сборников: в каком городе этот сборник издан, в каком количестве экземпляров, для какого хора — женского, мужского, смешанного, в узком или широком расположении голоса в этом сборнике представлены…
С того времени у нас возникла дружба, мы с ним неоднократно встречались на всех этих семинарах, в итоге в 1998 году это вылилось в то, что я провел с ним пятичасовую беседу. Никогда не забуду этой встречи! По результатам этой беседы появилась статья: «На чужом основании я никогда ничего не строил». Я без ложной скромности могу сказать, что горжусь этим, поскольку больше никому не удавалось столько с ним побеседовать и добиться того, чтобы он столько о себе рассказал.
Феномен отца Матфея заключается в том, что он не имел музыкального образования, и это еще больше поражало! Поражало всех — и дирижеров, и музыковедов, и историков. Поразительно то, что он все это держал в памяти устно: всех иерархов, священников, которых он встречал в своей жизни с детства, он мог реально воспроизвести, их тон, возглас… Он мог дать всегда емкую характеристику каждому явлению: каждому священнослужителю, каждому хору, каждому церковному произведению.
Мы с ним дружили пятнадцать лет, периодически созванивались. И, какой бы вопрос я ему ни задавал, он всегда на это кратко, точно отвечал. Но что в нем еще было поразительно: он всегда мог пошутить, всегда мог привести какое-то образное сравнение.
Никого не могу поставить рядом с ним! Не хочу обижать Священноначалие, священников, регентов, дирижеров, и как специалист, могу сказать, что ушла эпоха. Ушла эпоха, когда в Русской Церкви молились, и эта молитва была облечена в музыкальные звуки. Отец Матфей сделал великое дело: он создал музыкальное лицо Русской Церкви советского периода. И подвиг его заключался в том, что он на этом поприще подвизался в трудные советские годы, когда это не поощрялось, когда это не приветствовалось. Он был титанического трудолюбия, у него постоянно ведь менялся состав поющих. Это были обычные семинаристы, часто без музыкальной подготовки. И за короткое время он добивался таких потрясающих результатов!
И главное, что отличало его хор: это было не исполнение церковной музыки, это была молитва в музыкальных звуках! Можно однозначно сказать, что он — солнце, которое сияло эти полвека, и это солнце от нас ушло. Я не могу никого поставить вровень, рядом с ним… Это Апостол церковной музыки вот этого, самого сложного, советского периода ее истории.
И если очень кратко сказать, как бы я охарактеризовал отца Матфея (Мормыля), я бы это выразил такими словами: отец Матфей велик, и он таким великим останется навсегда!
Николай Сергеевич Георгиевский, профессор, первый регент Патриаршего кафедрального собора Храма Христа Спасителя:
Я получил печальную весть о том, что скончался один из виднейших представителей самых профессиональных, самых лучших монастырских регентов нашей Святой Церкви отец Матфей (Мормыль). Очень жаль, и очень, конечно, тяжелая утрата. Отца Матфея я хорошо знаю очень долгое время — с 1960-х годов, когда он сам еще учился, регентствовал у нашего общего, я считаю, учителя — Николая Васильевича Матвеева. Самое главное то, что он сумел взять все лучшее, все самое личное, которое было у Николая Васильевича. И надо сказать, что у него вышло все прекрасно.
Пение отца Матфея было для нас всегда тем мерилом церковности монашествующих в стенах Святой Лавры. Я прекрасно помню юбилей — 50-летие архиерейского служения Святейшего Патриарха Алексия (Симанского), когда к этому времени, к 1963 году, было выпущено две пластинки. Одна пластинка — Матвеева, вторая пластинка — отца Матфея (Мормыля). И то незабвенное первое впечатление, которое было от его исполнения, незабываемо по сегодняшний день!
Я никогда не забуду братские молебны у раки Преподобного Сергия в раннее время. Надо сказать, что там пели именно монашеские сердца. И это очень важно, и это очень лично все было, и это было, конечно, наполнено той монашеской жизнью — ее спецификой, ее переживаниями, ее крепкой верой, ее полной отдачей Русской Православной Церкви в ее сердце, которое тогда билось, конечно же, в стенах Лавры, у раки Преподобного Сергия.
Я встречался много раз и много общался с отцом Матфеем, поэтому я всегда знал, что это настоящий монах, прежде всего. Глубоко верующий, глубоко почитающий все каноны Церкви, все законы Церкви, всегда скромный и, я бы сказал, емкий человек как личность. Если сейчас еще и есть такие люди, то их очень мало. Мы понесли невосполнимую утрату. Самое главное, я не вижу его преемника в Троице-Сергиевой Лавре.
Особенно помнится мне наше сотрудничество в Храме Христа Спасителя, где я был первым регентом Патриаршего хора, организованного мной. Мы с ним проводили все важнейшие богослужения, которые благословлял Святейший Патриарх Лавре петь вместе с нашим хором. Это, как правило, вечерня на Рождество, вечерня на Пасху. И это тоже было незабвенно, потому что Лавра как бы начинала себя проявлять в стенах Храма Христа Спасителя. Это было удивительно и незабвенно!
Все записи своего хора в других государствах, которые отец Матфей сделал, сопровождая Святейшего Патриарха, по благословению Священноначалия, будучи в Германии, например, или во Франции, и тот успех, который сопутствовал его хору, говорит об очень многом. Потому что специфика монастырского хора резко отличается от профессионального, и поэтому здесь именно дух преобладал над пением. И у отца Матфея всегда дух преобладал над пением! Дух Православия, дух монастыря, дух монашества в самых лучших формах, в каких он только был.
Вечная ему память! Вечная ему слава! Дай, Господи, ему Царствия Небесного!
Он приобщил нас, и приобщал всех нас к тому монашескому деланию, которое существовало всегда в Лавре, и выливалось особенно в пении.
Особенной трудностью было то, что постоянного состава у отца Матфея не было, и я как регент хорошо понимаю, каких трудов стоило ему влить новых членов в свой музыкальный коллектив — как в смешанный хор, так и в монашеский хор, и составить возможность пения на хорошем монастырском уровне. Царствие ему Небесное!
Лина Мкртчян, певица, лауреат Пушкинской премии:
«Его ищу, за нас Умершего. Его желаю, за нас Воскресшего. Моя Любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество. Но вода живая и говорящая во мне, изнутри взывает мне: «иди к Отцу!»
Мыслить, жить и говорить так мог лишь тот, на расширенном сердце которого начертано имя Христа. У гениального русского музыканта архимандрита Матфея (Мормыля) было такое же, как у Игнатия Богоносца сердце, такая же всепобеждающая любовь, такой же дух неопалимый. Все выстоял, все вынес — кроме смерти Святейшего и человеческого равнодушия. Он создал лучший в мире хор, оживотворил его той самой «живой водой», «говорящей» и «поющей» в нем. Исконно русское богатырство Батюшки пронизывало все составы его.
За год до смерти Батюшке подарили уникальную икону Преподобного Илии Муромца, весь образ которого был навеян им, отцом Матфеем.
Пушкин говорил, что нация — это вера и ландшафт. Воистину, день и место рождения определили характер и путь Батюшки Матфея. Рожденный 5 марта, он унаследовал необыкновенные Божии дары и огненную веру от своего Небесного покровителя епископа Льва Катанского, в честь которого и был назван. Вспомню также, что в этот день отмечается память великого князя Ярослава Мудрого, основателя русской православной культуры.
Обретя в монашестве имя Евангелиста Матфея, до смерти нес свое апостольское служение, а рожденный в Терской станице, под градом креста, — всю жизнь, до последнего вздоха, был воином-крестоносцем.
Говорят, хор должен петь так, чтобы не мешать молиться. То есть, молчать? Но отчего же лик (хор) изображается на иконах? Хор Свято-Троицкой Сергиевой Лавры под управлением архимандрита Матфея пел так, что камень начинал молиться! Он дарил возможность каждому, стоящему в храме, выстрадать свою молитву, заслужить ее, как высшую радость, утешить ею свою скорбь и укрепиться на подвиг.
Дай Бог, чтобы по его святым молитвам Великий Лаврский хор не утратил, сохранил все то, что в течение полувека отдавал ему гениальный дирижер, композитор и педагог незабвенный и незаменимый Батюшка Матфей!
И — совсем уж личное. Создав более тридцати монографий программных русских композиторов и поэтов и исполнив их многократно в лучших залах мира, скажу: ушел последний великий русский музыкант, сравнить которого, как я уже говорила неоднократно, по масштабу личности можно только с Георгием Васильевичем Свиридовым.
Да, увы, повторюсь: он не объявлен национальным достоянием, не награжден орденом «За заслуги перед Отечеством». Он был сердцем Лавры! А Лавра — сердце нашей Родины!
Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма Св. Николая Чудотворца в Пыжах:
«Блаженны умирающие о Господе, ибо дела их идут вслед за ними».
Не только непрерывные панихиды по всей России сопровождают сейчас новопреставленного архимандрита Матфея. Все праздники, все литургии, которые он пел — Пасха Господня. Мы говорим, что Троице-Сергиева Лавра — столица нашей Церкви. Можно сказать, что хор, который создал отец Матфей — голос Лавры, голос всей Церкви.
Он слышен везде, его узнают, он неповторим как все, рожденное подлинным талантом и, тем более, благоговейной молитвой. Он сам вдохновляет на молитву ищущих спасения, на истинную христианскую жизнь. Это — проповедь для внешних, в мире, который больше не поет. Потому что нельзя же назвать пением то, что сегодня чаще всего они поют… В мире, погибающем от уныния, Церковь поет, как пела она от начала, от Христа, от апостолов, и как будет петь до конца.
Церковь не может не петь, потому что всегда сердца христиан переполнены радостью хвалы Господу за дар Его жизни. «И от избытка сердца глаголют уста».
Целожизненный труд отца Матфея — это событие и явление. Иконопись называют «богословием в красках», а здесь богословие — в звуках, в пении. Отец Матфей был богословом, поэтому он и исполнил заповедь: «пойте Богу разумно».
Скажу несколько слов о своем личном общении с отцом Матфеем. Не все, наверное, знают, что отец Матфей был еще и преподавателем, заслуженным профессором Московской духовной академии. И преподавал он не церковное пение, а Священное Писание Нового Завета, которое, у меня было впечатление, он знал на церковнославянском языке наизусть! На церковнославянском. На языке богослужебном.
Помню, года два назад на защите то ли дипломной работы, то ли кандидатской диссертации он давал отзыв на сочинение выпускника, посвященное богослужебным и певческим традициям Успенского кремлевского собора.
Отец Матфей не зачитывал, как это обычно делают, а говорил, во многом импровизируя на ходу. Какое удивительное знание, какую глубину и тонкость, какое благоговение перед святыней обнаруживал он в своих рассуждениях и замечаниях. Как будто речь шла не об очередном незначительном эпизоде в нашем рутинном учебном процессе. Он, все более увлекаясь, вдохновенно погружался в ту живую стихию, где Слово Божие, богослужение и пение сливаются в одно. И он чувствует себя в ней, так и напрашивается сказать, как рыба в воде.
Невольно вспоминается еще, как принимали мы с ним экзамен по Новому Завету. Было три группы четвертого курса семинарии, более семидесяти человек, и к каждому отец Матфей обращался не по фамилии, а про имени: Саша, Сережа, Костя, Володя… Меня это поразило: чтобы знать всех по имени, надо, по крайней мере, иметь достаточное общение с ними, а на занятиях с этими студентами он встречался лишь два раза в неделю! Отмечу, что это обращение по имени у отца Матфея было очень естественным, как естественно это бывает у отца к родным детям. Эта естественность, эта простота, эта открытость были, наверное, его определяющими чертами. В подтверждение известной истины: чем значительнее человек, тем более он прост, тем естественней в общении. Видно было, что отец Матфей любил молодежь, и молодежь любила его: то ли он, заражаясь от нее, то ли заражая ее духом не знающей старения веселости. Той веселости, которая знает, что есть Бог. «А кто весел, тот да поет», говорит апостол.
Благодарю Бога, что Он сподобил меня общения, хотя бы самого малого, с этим человеком. А его общение было необычайно огромным: от Патриархов и архиереев до самых простых бабушек.
Что касается молитвенного общения, то не будет преувеличением сказать, что это было общение со всею Церковью — через его хор, через записи песнопений, которые распространялись повсюду. А теперь это общение будет все более возрастать…
Да, с уходом таких людей уходит целая эпоха! Ушел Патриарх Алексий, ушел и отец Иоанн (Крестьянкин), ушел отец Матфей (Мормыль). Но, как говорил еще святой Иоанн Златоуст, «Не плачьте обо мне. Не мной началась проповедь в Церкви, не мной она и кончится». Отходя ко Господу, отец архимандрит Матфей заповедует нам бережно, не жалея никаких усилий, хранить сокровище Церкви, однажды врученное нам. Золото мы приняли, золото и должны другим передать. Не допуская обмена его на медяки, то и дело предлагаемые нам. Потому песнопения отца Матфея звучат сегодня, как его молитвы со всею Церковью и как молитвы Церкви о нем. Вечная память!
