 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 29.09.2009 |
Златоверхие терема
Какой именно была первая резиденция московских правителей, сказать в точности трудно. Бесспорно, что Юрий Долгорукий в апреле 1147 года давал «обед силен» своему союзнику князю Святославу Ольговичу в деревянной княжеской усадьбе, где были и жилые хоромы, и хозяйственные дворы, то есть в традиционном русском жилище. Уже в 1156 году княжеская усадьба была обнесена первыми крепостными стенами, и в том же столетии на Боровицком холме появилась первая московская церковь, освященная в честь Рождества Иоанна Предтечи.Основателем первого великокняжеского дворца исследователи считают Даниила Московского, при котором Москва стала постоянным местом проживания князя. Он же, вероятно, основал в Кремле и домовый Благовещенский собор в 1291 году, и деревянный собор Спаса Преображения на Бору. Великий знаток русской старины Иван Забелин полагал, что тип государева двора явился из обычного русского дома, только был богаче украшен. Он представлял собой целый комплекс помещений, стоящих отдельно и связанных между собой сенями: клетей — жилых летних покоев с горенками, спальнями, гридницами (столовыми), зимних отапливаемых изб, домовых храмов. Сени разделяли жилище на два этажа; наверху были домовые церкви, горницы и княжеские покои. Иногда над клетями ставили терема. В древности обозначилась и структура великокняжеского дворца, состоявшая из трех разделов: жилые покои князя и княгини с детьми (отдельные), хоромы «непокоевые», предназначенные для разных собраний, которые затем превратятся в парадные залы, и хозяйственные службы.
Первый великокняжеский дворец подобного рода появился при Иване Калите, когда Москва получила ярлык на великое княжение и стала церковной столицей России. С тех пор местоположение государева двора в Кремле не менялось. До времени Петра Великого предки редко меняли заветы и обычно возводили по старине, так что даже позднейшая каменная архитектура отчасти вторила деревянной. А что касается убранства дворца, то, по мнению Забелина, стены были украшены росписью на церковные сюжеты, наподобие храмовой росписи, ибо древнерусский человек был набожен и видел в назначении росписи назидательное поучение на душевную пользу, а не эстетическое услаждение взора. Когда во дворце впервые появились такие изображения, неизвестно, ибо сохранившиеся относятся к XVI веку. Однако Забелин исключал возможность принесения этого обычая византийской принцессой Софьей Палеолог в конце XV века и считал, что священными изображениями украшались древнейшие великокняжеские хоромы, возможно, по примеру покоев церковных иерархов.
В эпоху благоверного князя Дмитрия Донского появились белокаменные стены Кремля. Русские княжества сплачивались вокруг Москвы для отпора врагу. Возросшей власти московского государя должен был соответствовать и его дворец. Дмитрий Донской выстроил его близ храма Спаса Преображения на Бору. Крыша дворца, как и храмовые главы, была покрыта золотом — знаком Божественной истины. Так в Кремле появился златоверхий Набережный терем, обращенный фасадом к Москве-реке, — отсюда и его название. Расписанный Феофаном Греком терем поражал великолепием гостей и послов, ибо здесь проходили торжественные приемы.
А для своей любимой жены Евдокии Дмитриевны великий князь построил терем близ Фроловских (Спасских) ворот. Оттуда она провожала мужа на Куликовскую битву, глядя в окно на удаляющееся войско. А после смерти супруга в память о нем и великой победе основала при дворце церковь Рождества Богородицы на Сенях, ставшую домовой для женской половины Кремля. Ныне это старейшая из сохранившихся церквей Москвы, ее белая главка на фоне Большого Кремлевского дворца хорошо видна с Моховой улицы. На месте же своего терема княгиня основала Вознесенский монастырь, в котором приняла постриг и упокоилась.
Хозяином дворца стал Василий I, который повелел установить на его вышке первые городские часы, предшественники курантов. В росписи Благовещенского собора, которая проводилась тоже при Василии I, исследователи увидели образ святого Василия Великого, небесного покровителя великого князя, и изображение деревянного великокняжеского дворца, который простоял в Москве до конца XV века.
«И распространится царство треугольное»
Ко времени правления Ивана III Москва стала могущественным центром созидания русских земель и собирала силы для окончательного отпора монгольскому игу. В 1453 году пал Константинополь вскоре после подписания Флорентийской унии с католичеством, которую Москва не признала, и с этого момента начинает свою историю идеология «Москва — Третий Рим»: Москва виделась прямой преемницей и наследницей Византии, новым Константинополем. Мессианской идеей Москвы стало сохранение Православной Церкви в оплоте государства. Идеология Третьего Рима воплощалась в московском градостроительстве символами, заимствованными и со Святой Земли, и из апокалиптического описания Небесного Иерусалима — Града Божия, и от исторических предшественников Москвы — Рима и Константинополя, и от своих отечественных предтеч — стольных Киева и Владимира.Замысел перестроить Кремль и создать себе величественную резиденцию, п 1одобающую правителю великой державы, появилась у Ивана III сразу после вступления на престол. Тогда он начал перестройку Успенского собора и заказал Василию Ермолину, первому известному русскому архитектору, каменную статую Георгия Победоносца — как считают теперь, для эмблемы на вратах великокняжеской резиденции. Закономерным шагом стала и женитьба на Софье Палеолог. Византийская принцесса привезла в Москву не только православные святыни, государственные регалии и легендарную либерию — будущую библиотеку Ивана Грозного, но и новые понятия о государевом дворце. Деревянные великокняжеские хоромы, то и дело горевшие, произвели на нее самое неблагоприятное впечатление. По легенде, однажды Софье самой пришлось спасаться от огня, после чего она будто бы и попросила мужа построить каменный дворец. Конечно же, такая мысль посетила и самого Ивана III. Великому князю всея Руси и наследнику византийских василевсов требовалась новая резиденция, где послы иноземных государств смогли бы увидеть все величие Третьего Рима. Софья посоветовала мужу пригласить итальянских мастеров, но он и сам неминуемо должен был обратиться к мастерам Рима Первого в знак преемственности традиций — к лучшим мастерам Европы, переживавшей расцвет Ренессанса.
Строительство стен и башен современного Кремля. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI век. Фрагмент
Ученые видят в приглашении итальянских мастеров желание московского князя сознательно следовать библейским пророчествам: стены нового града «созиждут сынове инороднии». И Первый, и Второй Рим строили разноплеменные мастера, но Третий Рим отличался тем, что его возводили свободные, а не рабы и он созидался на христианской идее человеческого равенства. В остальном же Москва подражала своим великим предшественникам, в том числе и в облике государева дворца. Идея исторической преемственности означала и преемственность государственной власти, осененной симфонией. Царя на Руси еще не было, но уже было понимание государства как оплота Православной Церкви, как державы Третьего Рима. Оттого государев дворец сам становится сакральным символом.
Крупнейший знаток истории градостроительства Третьего Рима М.П. Кудрявцев отмечал, что архитектурный ландшафт Москвы органично вписан в природный, естественный. И священная треугольная форма Кремля была обозначена формой мыса близ устья Неглинной, где две реки образовали треугольник, словно сама природа помогала рукотворному началу. В сакральной градостроительной модели Третьего Рима треугольная форма главной городской крепости — Кремля — символизировала Святую Троицу и Ее Царствие, по слову пророчества о Москве: «На сем месте созиждется град превелик, и распространится царствие треугольное, и в нем умножатся различных орд люди». Это было и символическим подобием Константинополя, построенного «на три угла» — также во образ Святой Троицы.
Семь холмов — тоже уподобление Риму и Константинополю. И хотя исследователи до сих пор не могут определиться в точной идентификации этих холмов, но первенства и главенства Боровицкого холма, на котором раскинулась государева резиденция, не отрицает никто. По мнению Забелина, каменный ренессансный дворец, воздвигнутый при Иване III, был репликой деревянного великокняжеского дворца. Однако в идее Третьего Рима квадратный в плане государев дворец был подобием Roma quadrata на главном Палатинском холме, как и акрополь Византия, где располагались императорские дворцы.
В 1487 году итальянский мастер Марк Руффо заложил в Кремле каменный государев дворец на месте деревянного, с огромным тронным залом для приемов и празднеств — Грановитой палатой, названной от ограненных каменных плиток, покрывавших ее фасад. Она была построена первой и наряду с церковью Рождества Богородицы остается древнейшим памятником Кремля. В том же году Руффо построил Набережную палату на набережной стороне близ Благовещенского собора. В ней проходили, говоря современным языком, дипломатические консультации перед переговорами с послами. В апреле 1492 года был заложен сам дворец, но его ожидали злоключения: он сгорел на следующий же год в печально знаменитом пожаре от копеечной свечи, после которого в Москве появилась Красная площадь — государь велел отодвинуть посад от восточной стены Кремля, чтобы обезопасить его от пожаров. Сам Иван III переселился из погорелого Кремля в загородный двор к церкви Николая Чудотворца в Подкопаях близ Солянки, и в мае 1499 года велел Алевизу Старому опять заложить дворец. Теперь князь испросил благословение на строительство дворца богатыми вкладами в Успенский собор, а Софья Палеолог подарила Троице-Сергиевой обители шелковую пелену с изображениями святых покровителей Ивана III — святителя Иоанна Златоуста и апостола Тимофея (по дню рождения).
Иван III умер, так и не увидев вожделенного жилища. Строительство закончилось при его сыне, Василии III, который торжественно переехал во дворец в мае 1508 года, подарив архитектору в награду восемь одежд со своего плеча. Летописец восторгался: «Новый дворец был таков, каково допреж не бывало, и не вем, будет ли».
Грановитая палата
О нем осталось мало сведений, и представление дает только уцелевшая с тех времен Грановитая палата. Дворец располагался с западной стороны Соборной площади, и его ансамбль ярусами спускался к воде, подобно террасам императорского дворца в Константинополе. Резиденция русского правителя состояла из парадных (Грановитая, Средняя и Набережная палаты), жилых (Постельные хоромы) и хозяйственных помещений, исполненных, соответственно, из камня и дерева. Все они были связаны между собой переходами, так что можно было из любой части дворца перейти в любое его помещение и домовый Благовещенский собор. Дворец имел внутреннюю площадь, где оказался собор Спаса на Бору, но об этом ниже.Парадный фасад дворца был обращен на Соборную площадь, на которую выходили Грановитая и Средняя палаты. Тронная Грановитая палата, площадью почти 500 м², представляет собой зал, перекрытый крестовыми сводами, которые опираются на столб, поставленный в центре: столб символизировал Бога как центр и опору всего существующего мира. Трон государя стоял, как икона, в красном углу, где соединялись наиболее почетные стороны здания: восточная, ориентированная, подобно алтарям, к области рая и спасения, и южная, смотрящая в сторону Палестины, земной родины Иисуса Христа. В Грановитой палате проходили приемы, заседания Земских Соборов, устраивались грандиозные пиры в честь побед: Иван Грозный праздновал здесь покорение Казани, Петр — Полтаву и победу в Северной войне. Наверху было сделано окошечко — «смотрильная палатка», откуда царица и царевны могли наблюдать торжества; правда, есть легенда, что его будто бы сделала царевна Софья Алексеевна, чтобы следить за своим сводным братом Петром.
О росписи Грановитой палаты во времена Ивана III нет сведений. По одной версии, первые росписи появились здесь только в конце XVI века, а изначально стены были намеренно чистыми. К палате вело Красное крыльцо, предназначавшееся для торжественных выходов государей, в том числе и на коронацию, а роскошные русские сени, где послы и бояре дожидались высочайшей аудиенции, именовались Святыми. Средняя палата, не сохранившаяся до наших дней, — другой, малый, приемный зал для посольств и обедов — получила название от того, что находилась между Грановитой и Благовещенским собором. Именно в ней Иван Грозный принимал знаменитого английского капитана Ричарда Ченслера. Позднее она именовалась Золотой, поскольку была расписана, и это второе имя подчеркивает преемственную связь московских чертогов с дворцом византийских императоров, где тоже была приемная Золотая палата.
Первая роспись дворца осуществилась при Василии III. Однако его убранство сгорело в 1547 году — через полгода после венчания на престол Ивана Грозного, когда идея «Москва — Третий Рим» стала государственной идеологией.
Москва — Третий Рим
Иван Грозный первым из русских князей венчался на царство в 1547 году. Москва стала столицей православного царства и мировым оплотом Православной Церкви, охраняемым властью государя-помазанника. Его статус еще более повышается, и чертоги государя Третьего Рима приобретают еще более священное значение. В их убранстве и самом расположении в Кремле эта идея выражалась воспроизведением библейских сцен Священной Истории и Нового Завета, символов Святой Земли, Рима и Константинополя, а также апокалиптического Небесного Града. По мысли Забелина, роспись дворца имела и чисто политическую сущность, напрямую связанную с жизнью самой Московии.Летом 1547 года, через полгода после венчания Ивана Грозного на престол, в Москве снова вспыхнул страшный пожар, занявшийся от Крестовоздвиженской церкви на Арбате. Царь испытал сильнейшее потрясение и, вернувшись в погорелый Кремль, провел несколько дней в уединении и потом принес на Лобном месте покаяние перед народом, каясь и за личные согрешения, и за боярское бесчинство, и за греховность государства, вызвавшего гнев Божий на Русскую землю. Царево покаяние было началом царствования, сулившим немалые подвиги. Иоанн Васильевич сам был полон веры и сил к преображению страны, что приписывают и его покровителю святителю Макарию, митрополиту Московскому, и протопопу Благовещенского собора Сильвестру, имевших сильное нравственное влияние на молодого царя. В это-то время, после 1547 года и до середины 1550-х годов, и расписывалась дворцовая резиденция, начиная с Золотой палаты.
Роспись продолжала древнюю традицию расписывать стены жилища церковными сюжетами и притчами, но здесь они были сделаны, вероятно, по указанию святителя Макария с невиданными новшествами. Как полагал Забелин, чуть ли не впервые церковные догматы излагались «приточне», притчами — в лицах. Например, добродетели и пороки представлялись в образах чистых дев и «жонок глумливых». Кстати, не всем современникам понравилось, что изображения «жонок» соседствовали с образом Спасителя. Однако святитель Макарий точно обозначил сюжет и назначение этих росписей: в Золотой палате написано «приточне Спасово человеколюбие еже о нас ради покаяния». То есть росписи должны были научать и напоминать, как велико милосердие Божие к кающемуся, — что напоминало о царевом покаянии 1547 года и имело назидательное значение для царя и всего православного народа. И не только.
При входе в Золотую палату в сенях была изображена фреска «Благословение Господне на главе праведного»: молятся два мужа, а вверху их благословляет летящий ангел. Таким образом, каждый входящий был осеняем благословением ангела. Здесь же образ Господа Спасителя и ангела, возлагающего на Него венец с надписью: «Благословиши венец лету благости Твоея». Далее следовала картина «Сын премудр веселит отца и мать», изображающая царя в палатах, обнимающего сына. Рядом другая картина «Наказанием приемлет источник бессмертия, изо уст праведного каплет премудрость»: молодой царь сидит на престоле, ангел возлагает на него венец, а перед царем предстоят нагие люди, препоясанные платами, на которых источается вода из царской руки. Здесь же образ царя Соломона, подающего милостыню. Следующая картина «Начало премудрости — страх Господень»: ангел возводит молодого царя на царское место и возлагает венец, а в знак того, что царь исполнен правды, рядом изображен другой ангел с весами и мечом в руках. Главная же картина в этом ряду — «Сердце царево в руце Божии»: здесь были изображены младой царь на престоле со скипетром и державой и благословляющий его Спаситель, причем десница Господа возложена на державу в знак утверждения царского сана. А по бокам изображены вельможи.
Все это, по мнению Забелина, не что иное, как образы молодого Ивана Грозного, повесть о нравственных достоинствах царя и его государственных идеалах, которым он тогда служил «путями правды и милости» и которыми началось его покаяние. Здесь был изображен и момент обращения царя на праведный путь поучением духовенства — в образах индийского царевича Иоасафа и пустынника Варлаама. А против царского места были изображены две сцены — о праведном царе Езекии и греховном царе Анастасии и притча о заблудшей овце; они располагались так, чтобы царь, сидя на троне, всегда мог видеть их перед глазами.
Не менее значима была вторая группа изображений, повествующих об исходе евреев из египетского рабства под предводительством Моисея, о битвах и победах Иисуса Навина, когда он въезжал в покоренный город по благословению Саваофа, об истории Гедеона, освободившего израильтян, то есть развивался сюжет освобождения от рабства, завоевания Обетованной земли и освобождения богоизбранного Израиля от врагов. Здесь прослеживаются аналогии с покорением Казани и Астрахани и полной победы Руси над монголо-татарами. И если в первой группе росписей представлены идеалы царства и царя, то здесь прославляются уже исполненные государем дела. Таким образом, царь изобразил в Золотой палате золотое время своего царствования. Библейская история служила молодому царю путеводной звездой. Как служить Богу и как истреблять врагов России, он видел в росписях своего дворца.
Русская история была представлена в третьей группе росписей, посвященных ее самым важнейшим событиям: крещению Руси и принятию киевским князем Владимиром Мономахом византийских регалий — для пояснения смысла венчания на царство Грозного. Так была запечатлена и идея «Москва — Третий Рим», представляющая историю богоизбранной России как часть священной и всемирной истории, а Москву — преемницей стольного Киева. На своде Золотой палаты был изображен Христос, обращенный к южному углу, где стояло царское место. Остальные росписи в аллегориях символизировали два пути человеческой жизни — праведный и грешный.
Ансамбль государева дворца был органично вписан в градостроительную эсхатологическую идею Кремля, которая разворачивалась на Соборной площади. Здесь не только присутствовали символы Святой Земли и Византии, но и сложился образ апокалиптического нерукотворного храма Небесного Иерусалима как архитектурной иконы Града Божия. Вот основные ее черты. Образом Софии Константинопольской был Успенский собор, ибо в русской мысли Святая София, Премудрость Божия, была связана с образом Богоматери. Византийская же традиция отождествляла Софию с Господом Иисусом Христом, Логосом. Оттого храм Святой Софии в Константинополе был посвящен Спасителю и его престол освящен в честь Рождества Христова. София Константинопольская, в свою очередь, была символом храма Воскресения Господня в Иерусалиме. Таким образом, в ней запечатлелось и Рождество Спасителя, и Его Воскресение. Этот византийский образ Софии воплотился в другом памятнике Соборной площади — в Рождественском и Воскресенском престолах Успенской звонницы при колокольне Ивана Великого, которая символизировала и образ Святой Земли. Московский государь, несомненно, хотел иметь в Кремле храм по образу иерусалимского храма Воскресения Господня. И освящение Воскресенского храма в Успенской звоннице свидетельствует о сознательном воспроизведении на Соборной площади символа храма Воскресения Господня в Иерусалиме и об уподоблении Москвы во образ Святой Земли.
По мнению академика Г. Я. Мокеева, ансамбль кремлевской звонницы был и апокалиптическим символом. Храмовая глава и барабан символизируют Престол Господень. Глава собора Воскресения Христова в Успенской звоннице символизировала 25 престолов Горнего Иерусалима. Нижнюю половину барабана окружает колончатый пояс с 24 островерхими огоньками-кокошниками: это символизирует 24 престола старцев, предстоящих Престолу Божию, — судий человечества на Страшном суде. Колокол же знаменует Божий глас, проповедь Евангелия, звук ангельской трубы на Страшном суде. Во время больших праздников богослужения переходили на Соборную площадь. Она превращалась в огромный храм под открытым небом, где алтарем был Иван Великий с Успенской звонницей и ее главными для христиан храмами Рождества Христова и Воскресения, «мужской» половиной — Архангельский собор, «женской» — Успенский собор. А Благовещенский собор символизировал вход в этот грандиозный молящийся храм, отворенный людям через Благую весть о Спасителе. По мнению М.П. Кудрявцева, так средневековые градостроители сумели воплотить и сложнейший апокалиптический образ нерукотворного храма Небесного Града. А вот о том, как в эту градостроительную модель, сложившуюся в середине XVI века, был вписан царский дворец, речь впереди.
Царствование Иоанна Грозного продолжалось. Когда влияние святителя Макария на царя ослабло, добрые дела стали сменяться злодеяниями.
В 1560 году, после смерти царицы Анастасии, царь повелел устроить для царевичей Иоанна и Федора отдельные хоромы близ Набережной палаты и при них основал Сретенский собор. В 1563 году умер святитель Макарий. И в 1565 году началась опричнина. Царь покинул Кремль и устроил себе Опричный дворец на Моховой, там, где теперь Московский университет со своей домовой церковью. Кремлевский же дворец сгорел в 1571 году при нашествии Девлет-Гирея и был восстановлен только при царе Федоре Иоанновиче. В его царствование была выстроена Золотая Царицына палата и расписана согласно предназначению служить парадной приемной русской царицы. Сюжеты были связаны преимущественно с женскими персонажами: обретение Животворящего Креста царицей Еленой, крещение великой княгини Ольги.
В конце XVI века была расписана Грановитая палата. Забелин полагал, что Федор Иоаннович возложил сие дело на своего шурина Бориса Годунова, фактического правителя России, а тот постарался, уготовляя себе трон. Общий принцип росписи, традиционный для государева двора, был соблюден. Наверху на самых почетных местах — образы Спасителя и Богоматери, картины из Ветхого Завета, на стенах — образы князей и царей Московских. В Святых сенях на самом заметном месте — видение императором Константином Креста в небе с надписью «Сим победиши», образы Давида и Голиафа, архангела Михаила. Стенопись сеней напоминала о всемогуществе Божием в победах над врагами православного царя — в назидание приходившим сюда иноверным послам.
Посреди свода самой Грановитой палаты против царского места — образ Отечество. За ним следуют сюжеты священной истории от сотворения мира до грехопадения первых людей и изгнания из рая, пророчества о Мессии, видение пророка Даниила и видение Иаковом небесной лествицы, образы праотцов и апостолов-евангелистов. И здесь Забелин подметил интереснейшую деталь. Изображение пророка Нафана, обличающего царя Давида в убийстве Урии и предрекающего ему смерть отрока-сына, помещалась около царского места. Давид изображен в раскаянии. Сюжеты, помещенные около царского места, символизировали царское достоинство и божественное происхождение царской власти, и если роспись проводилась Годуновым, то нет ли здесь годуновского обличения царствования Ивана Грозного, повлекшего, как кару, смерть царевича Дмитрия, последнего Рюриковича? А о том, что Годунов действительно имел великий умысел о собственном царстве, свидетельствует сюжет об Иосифе Прекрасном, разгадывающем сны фараона и за то возводимом в достоинство наместника Египетской земли. По мнению Забелина, так Годунов намекал о своем положении у царского престола. Росписи, представлявшие отечественную историю, символизировали прямое происхождение русской царской власти от римского императора Августа Октавиана, в правление которого в Палестине родился Спаситель, причем в надписях все князья Московские после Владимира Мономаха названы царями. Среди правителей России был изображен царь Федор Иоаннович, восседающий на престоле, а по правую руку от него — Борис Годунов. Есть здесь и портреты Ивана Грозного, и «крамолящихся» бояр, и образы судей праведного и неправедного. Вероятно, Годунов прославлял здесь самого себя, напоминая о своих щедростях и милостях народу.
Годунов не был потомком Рюрика, но стал первым царем из бояр, избранным Земским Собором, а законность его власти была освящена венчанием на престол, более того, впервые совершенном русским патриархом. Как известно, желание прославить свое правление привело его к замыслу воздвигнуть в Кремле Святая Святых — собор по точному образу иерусалимского храма Воскресения Христова и с символическим Гробом Господним. Современники сочли замысел чудовищной гордыней, но в какой-то степени эта идея осуществится в государевом кремлевском дворце в конце XVII века. А для себя Годунов выстроил Запасной дворец с огромными подземельями.
Дмитрий-самозванец, ставший на какое-то время хозяином Кремля, не пожелал жить ни в кремлевском дворце, ни тем более во дворце Бориса Годунова. Он построил для себя ближе к Москве-реке деревянный дворец в польском вкусе и поставил перед ним огромного медного цербера, лязгающего челюстями, чем, как объясняли неприятно пораженные москвичи, «предвестил себе жилище в вечности: ад и тьму кромешную!» По легенде, предвидя скорое разоблачение, Лжедмитрий будто бы устроил в подземельях Запасного дворца хитроумную мину: густо рассыпал по полу порох и поставил в середине статую с горящей лампадой. Когда масло сгорело бы, лампада должна была расколоться, и огонь упал бы в порох, но сей умысел был сорван восставшими москвичами.
Новая эра кремлевского дворца началась после победы над Смутой.
Предстояние Христу
Вид Средней Золотой палаты во второй половине ХVII в. Миниатюра 1673 г. из «Книги об избрании на царство Михаила Федоровича…»Государь приказал построить его в 1635 году для царевичей Ивана и Алексея Михайловичей. Архитекторы — знаменитый Бажен Огурцов, Антип Константинов, Трефил Шарутин и Ларион Ушаков — возвели его на фундаменте и двух этажах Алевизова дворца времен Ивана III, то есть Теремной дворец, увенчанный пряничным теремком, стал фактически надстройкой новых трех этажей на старой основе. Так появилось первое пятиэтажное и самое высокое гражданское здание в Кремле. В цокольном этаже разместились хозяйственные службы с погребами, выше — мастерская, где приготовляли белье и одежду для высочайших особ, а в трех верхних этажах разместились парадные и жилые покои — собственно Теремной дворец. Здесь впервые с использованием анфиладного принципа планировки расположились царские приемные, молельня, трапезная, думная, где собирались бояре, и кабинет — престольная комната со знаменитым Челобитным окном. Из него по веревке опускался вниз особый ящик, куда любой мог положить челобитную, и затем заполненный ящик поднимали прямо в царский кабинет: ящик в народе называли «долгим», поскольку челобитных подолгу не рассматривали, и отсюда возникла поговорка «положить дело в долгий ящик». По традиции в каждой комнате — по три окна, выходящих на юг. Есть мнение, что эту традицию заимствовали из жития святой великомученицы Варвары, которая повелела устроить в домашней купальне три окна вместо двух — во образ Святой Троицы.
При Михаиле Романове появились и новые домовые церкви Теремного дворца. Старшей из них оставалась церковь Рождества Богородицы на Сенях, а в конце XVI века к ней прибавилась Екатерининская церковь, также основанная для женской половины Кремля. В 1635 году для царей и царевичей возвели домовый храм Спаса Нерукотворного — Верхоспасский собор, именуемый еще Спас за Золотой решеткой. Здесь все овеяно тайнами и легендами. Одна из них гласит, будто решетка была отлита в 1670 году из пятаков, вышедших из обращения после Медного бунта. А сам храм, по преданию, основала сама Софья Палеолог. Византийская деспина действительно привезла в Москву образ Спаса Нерукотворного, который, согласно еще одной легенде, стоит в местном чине иконостаса Верхоспасского собора. Здесь приняли святое крещение сыновья Алексея Михайловича царевичи Федор и Иван, здесь же совершалось торжественное молебствие в день совершеннолетия царевичей, когда они объявлялись наследниками престола.
Первоначальное внутреннее убранство Теремного дворца не сохранилось. Известно лишь, что оно было исполнено в традициях XVII века: яркое узорочье, орнаменты, цветные изразцы отражали представления об идеальной, райской красоте и вечном цветении. Свод отождествлялся с небом и воспроизводил «всю красоту поднебесную». Царь Алексей Михайлович увлекался и астрономическими изображениями на западный манер, только входившими в дворцовую моду. В 1662 году в столовой были написаны «беги небесные» — небесное движение, светила ночи, кометы и звезды. По мнению Забелина, этот плафон служил руководством в первоначальном обучении Петра Великого. Жилые же половины дворца украшала роспись все так же на темы библейских историй и притч, евангельских сюжетов и апостольских проповедей.
Прообразом царских тронов был Соломонов трон из слоновой кости с позолотой, с тельцами и львами. Царь Соломон, строитель храмов и дворцов, всегда был идеалом царей, подражавших ему и в мудрости, и в чертогах, и в славе, и в великолепии. По библейскому образцу строилось царское место в константинопольском дворце — с рыкающими золотыми львами около трона. В московских чертогах львы, символы царской власти, были и на Красном крыльце, и на Золотом крыльце в Теремном дворце, а в Коломенском дворце львы рыкали. Один из русских тронов привезла в Москву Софья Палеолог. По выводу Забелина, московский царский дворец в XVII веке уподоблялся своим древнейшим идеалам — библейским дворцам, но особенно — константинопольскому.
Алексей Михайлович считал себя защитником Вселенского Православия. Московское царство стало главным покровителем восточных патриархатов, прозябавших под османским игом. Появилась сокровенная идея об освобождении Константинополя и создания мировой православной империи Третьего Рима на территории бывшей Византии и Балкан под властью московского царя. Алексея Михайловича на коне, убивающего копьем змия, даже изображали на груди двуглавого орла. Москву же называли и Новым Иерусалимом, что только развивало мессианскую идею Третьего Рима, согласно пророчествам книги Исаии об избрании нового народа и города, на который перейдет слава народа Божия: «Оставите бо имя ваше в насыщение избранным Моим, вас же избиет Господь; работающим же Мне наречется имя новое» (Ис. 65: 15).
И в эсхатологической идее Кремля сам дворец был образом Небесного Града. В плане дворец представлял собой квадрат, углы которого отмечены храмами: Рождества Богородицы, Спаса за Золотой решеткой, Благовещенским и Сретенским. На площади внутри дворца стоял собор Спаса Преображения на Бору. С каждой стороны дворца по сторонам света на площадь выходило по три входа, то есть всего 12 входов — по числу врат Небесного Града. К западу стояла церковь Рождества Иоанна Предтечи. Царский дворец знаменовал собой предстояние нового земного христианского царства пред Соборной площадью, где был запечатлен образ Горнего Иерусалима и его нерукотворного храма. А Предтеченская церковь в этой композиции осмысляется как предстояние Ветхозаветной Церкви в лице ее последнего пророка. Такой вывод сделал Михаил Петрович Кудрявцев.
Как уже говорилось, число 25 в московском градостроительстве символизировало число небесных престолов судей на Страшном суде. Придворный врач Алексея Михайловича, англичанин Самюэль Коллинс, оставил такое воспоминание о Кремле: «Дворец… обнесен высокой кирпичной стеной, за этой стеной находятся 24 церкви, очень живописные по своим позлащенным главам и большим крестам». По мнению Геннадия Мокеева, 25-й храм в этой эсхатологической модели — собор Василия Блаженного на Красной площади перед Кремлем, который тоже был символом Небесного Иерусалима. Шатровые башни Кремля, появившиеся в XVII столетии, были выложены зеленой черепицей под цвет ясписа, из которого устроены стены Горнего Иерусалима. По толкованию святого Андрея Кесарийского, яспис означает Божественное естество вечноцветущее, вечное цветение в раю. Эту же идею развивали кремлевские сады. Сад на Руси издревле назывался раем, и Москва уподоблялась раю и через свои благоухающие сады. В символике средневековой столицы Москва-река уподоблялась образу Реки Жизни, а поскольку в Апокалипсисе сказано, что Древо Жизни цветет в раю по обоим берегам Реки Жизни, то на обоих берегах Москвы-реки — в Кремле и Замоскворечье — были разбиты роскошные сады: Замосквореченский Большой Государев сад (символизировавший и Гефсиманский сад) и Набережные сады Кремля. Кремлевские сады назывались «красными», они услаждали красотой ярких цветов и необыкновенным ароматом: древние сады обязательно должны были благоухать и услаждать не только взор, но и слух, оттого в них висели клетки с певчими птицами. Нижний Набережный сад спускался до Тайницких ворот, но находился выше Москвы-реки, символизируя возвышенность над миром земным. Из кремлевского дворца виднелась церковь Вознесения в Коломенском, которая была символом Елеонской горы, где совершилось Вознесение Господне, и символом второго пришествия Христа, которое, по преданию, ожидали тоже на Елеонской горе.
Формирование священного дворцового ансамбля завершилось при царе Федоре Алексеевиче, сумевшем осуществить заветную мечту государей Третьего Рима — устроить в Кремле символический образ храма Гроба Господня и Воскресения Христова в Иерусалиме. На это его вдохновил Ново-Иерусалимский Воскресенский монастырь под Москвой, где стараниями патриарха Никона впервые было создано «великое подобие» главного храма Господня. Царя захватила идея воссоздания символов-подобий Святой Земли, «на которые переходила бы благодать первообраза». Считают, что он втайне уподоблял себя византийским правителям Константину и Елене, которые возобновляли Иерусалимские храмы. Для создания этого ансамбля в кремлевских чертогах Федор Алексеевич начал перестраивать домовые храмы Теремного дворца, только с благочестивым символическим посвящением, чтобы не копировать храмы Святой Земли. Церковь Евдокии была переосвящена в честь Воскресения Словущего, при ней на хорах основана Распятская (Крестовоздвиженская) церковь, расписанная на тему страстей Христовых и с Крестом в точную меру с Крестом Господним, а между Словущенским храмом и Верхоспасским собором устроена Голгофа. Там в пещере на большом камне установили кипарисовое Распятие и поставили символический Гроб Господень, над которым парили херувимы и горели 12 стеклянных лампад. Потом для Гроба Господня был устроен отдельный вертоград подле покоев царя Федора — ради постоянного молитвенного воспоминания о смерти и воскресении Христа.
Тема страстей Господних была главной в росписи женской половины дворца. Царевны жили, как пустынницы, проводя время в молитвах и постах. Изображения из Нового Завета и земной жизни Царицы Небесной напоминали им о смиренных женских добродетелях. В росписи комнаты царевны Софьи Алексеевны присутствовали образы души чистой и души грешной, тьмой помраченной. В конце XVII века она повелела сделать для домовой Екатерининской церкви новый иконостас во образ райского сада с присущими той эпохи религиозными аллегориями. Вьющиеся виноградные лозы символизировали Господа Иисуса Христа, яблоки напоминали о древе познания добра и зла и о запретном плоде, который вкусили Адам и Ева, треснувшие гранаты знаменовали страдания Спасителя.
В самом конце XVII века архитектор Осип Старцев устроил над домовыми церквями Теремного дворца единый верх с одиннадцатью майоликовыми главками на общем своде, представляющими собой три «сросшихся» пятиглавия. После петровского запрета каменного строительства в Москве старый мастер принял иноческий постриг. А последним владельцем Теремного дворца был царевич Алексей Петрович. Однако тема Третьего Рима неожиданно откликнулась и в дальнейшей истории кремлевского дворца.
Град Небесный и град земной
Петр I, по словам Н.М. Карамзина, «отнял у Кремля славу быть всегдашним жилищем царей». Кремль вызывал у него неприятные воспоминания о стрелецком бунте и раздоре Нарышкиных с Милославскими, оттого Петр предпочитал жить в своих загородных резиденциях. Когда же он перенес столицу в Петербург, кремлевские дворцы стали приходить в упадок, оживляясь лишь в дни коронационных торжеств. Разумеется, что облик дворца устарел для новых культурных традиций и представлений о царской резиденции. Когда Анна Иоанновна приехала в Москву на коронацию в 1730 году, то не сочла обветшавшее кремлевское жилище достойным императорского сана. Она приказала архитектору Б. Растрелли построить там деревянный дворец, прозванный Зимним Анненгофом, в отличие от Летнего Анненгофа в Лефортово. А в 1737 году Кремль и дворцы пострадали от очередного великого пожара, в котором погиб Царь-колокол. И только в 1749 году Елизавета Петровна, любившая Москву, приказала архитектору Растрелли построить в Кремле каменный Зимний дворец в стиле барокко, с фасадами на Соборную площадь и к Москве-реке. Однако творение Растрелли оказалось неудачным. Хотя дворец и имел грандиозный вид, но выглядел, будто только что выдержал вражескую осаду, как вспоминал современник. Конечно, Екатерина Великая таким дворцом довольствоваться не захотела.По мнению известного историка культуры Ю.М. Лотмана, сама идея Москвы как Третьего Рима имела двойственное значение: с одной стороны, духовная ориентация на Византию, с другой — политическая на мировую империю. И в послепетровское время, когда политика и идеология России устремились к западным образцам, «римская» идея в Москве зазвучала иначе, с ориентацией на Первый Рим, минуя Византию, то есть идея Третьего Рима выступила в секуляризованном варианте, без Православия и без христианской сущности первого ветхого Рима, который пал «ересью Аполлинариевой». Изменяются цивилизационные полюса. Рим теперь предстает не как первый мировой центр христианского мира, а как мировая политическая империя, как град земного могущества, где идеалом становится не Константин Великий, а «Август-кесарь». В духе подобных представлений был устроен Новый Рим — Петербург. Именно такая идея Москвы — Третьего Рима в «петербургском» варианте, по мнению исследователя Д.И. Бархина, была заложена в печально знаменитом Большом Кремлевском дворце по проекту В.И. Баженова. Кроме того, в идеях философии Просвещения были популярны образы идеальных городов «золотого века», то есть утопии, и, следовательно, намеренный отказ от исторического наследия средневековья. Таким образом, провозглашалось созидание нового на месте разрушенного старого. На наш взгляд, баженовский дворец и был синтезом секуляризованного Рима и утопии.
Просвещенная императрица не очень любила Москву, называя ее «столицей безделья», но хотела иметь роскошную кремлевскую резиденцию. Тем более что философ Д. Дидро советовал ей перенести сюда столицу и не жалеть денег на строительство новых зданий, ибо так она стяжает славу новой основательницы Москвы. Может быть, эта идея льстила императрице, но к тому времени, как Дидро написал ей эти строки, она уже милостиво разрешила Уложенной комиссии заседать в Грановитой палате и повелела построить новый кремлевский дворец — как символ своей просвещенной монархии.
В.И. Баженов делал проект дворца в духе своей эпохи, пытаясь спроецировать ее идеалы на древнюю Москву. С одной стороны, архитектор воплотил в проекте саму московскую идею о Третьем Риме, только на петербургский лад, а с другой — средневековая кремлевская архитектура в эпоху Просвещения особого уважения не вызывала. Баженов предложил создать дворец в виде гигантской крепости, во внутреннем дворе которой оказались бы соборы с Иваном Великим. Бархин выдвинул гипотезу, что в основу плана дворца был положен символический образ-проекция собора апостола Петра в Риме, который Баженов хотел процитировать в Москве с сохранением его пропорций. Таким образом, изменились бы духовные векторы Кремля: его государственным символом (в образе дворца) становится собор святого Петра, а следовательно, и ориентация России на сам город святого Петра — Рим.
Дворец представлял собой крепость, замыкавшую внутрь постройки Кремля, с внутренними площадями и проспектами, где все кремлевские сооружения соединялись в новый единый ансамбль, выдержанный в античном духе. Центральной становилась площадь под открытым небом, наподобие римского форума для народных собраний, напоминавшая и о древнерусских вече. Здесь стояли обелиски, триумфальная колонна и конные статуи трубящих слав. И как венец новой кремлевской идеи, Баженов вводит в дворцовую планировку Кремля трехлучие — символ императорского Рима и Петербурга, в котором трехлучие стало основой градостроительной модели.
Однако Бархин полагает, что Баженов использовал в своем творении прежние ориентиры Кремля, сохранив и их прежнее сакральное значение. Например, храм Спаса на Бору, будучи центром царского дворца, привязывается к центру проекции подкупольного пространства собора святого Петра, становясь на место сени собора (в свою очередь, символизирующего кувуклий над Гробом Господним храма Воскресения в Иерусалиме). Cоборная площадь тоже рассматривалась как собор под открытым небом. Бархин видит в баженовском дворце и цитату образа Москвы как Нового Иерусалима — в трехчастности плана дворца, которая была основой и для построения храма Гроба Господня в Иерусалиме, с ротондой над пещерой Гроба, храмом Воскресения и церковью Голгофы — Обретения Креста Господня. Эта трехчастность иерусалимского Воскресенского храма выразилась в трехчастной композиции Большого Кремлевского дворца, где в символической форме церковь Креста Господня — это царский дворец с храмом Спаса на Бору, храм Воскресения — Соборная площадь и ротонда над Гробом Господним — Овальная (Ивановская) площадь Большого Кремлевского дворца. Даже закрытие главным дворцовым фасадом, обращенным к Москве-реке, вида на кремлевские соборы со стороны Замоскворечья исследователь считает достоинством баженовского проекта, потому что Соборная площадь как храм под открытым небом должна была иметь свои стены, будь то крепость или стены дворца.
И все же это, скорее, можно назвать вольными вариациями на тему старой Москвы, потому что «детали», привнесенные Баженовым, свидетельствовали более о сознательном переориентировании Москвы на Петербург и град святого Петра, чем о следовании традиционному старому московскому градостроительству. И частичное разрушение кремлевской застройки и южной стены было вызвано, по мнению Бархина, тем, что Баженов не мог поступить иначе, задумав сохранить пропорции модели Ватиканского собора. Зато исполинский дворец мог превзойти резиденции западных монархов и снискать у них для России славу могучей европейской державы.
1 июня 1773 года состоялась торжественная закладка, ставшая национальным праздником. А.П. Сумароков и Г. Р. Державин читали свои оды в честь Екатерины, а на медной закладной доске среди прочего было вычеканено: «К славе Российской империи, к чести своего века, к бессмертной памяти будущих времен». Затем приступили к разборке старых зданий и части южной стены, стали рыть котлован, как вдруг Архангельский собор дал трещину. В этом многие исследователи видят первую и основную причину остановки проекта. По легенде, императрица сочла это дурным знаком, а может, и происками масонов, а Баженову пришлось спасаться бегством от разгневанных москвичей, ибо такие потери недопустимы даже для самого гениального творения. Возможно, Екатерина тогда же и остыла к дворцу, понимая, что авторитета в России он ей не прибавит, хотя, может быть, она просто переменила архитектурные вкусы. Основательна версия, что замысел Баженова вызвал «ревность» в Петербурге, ибо такое грандиозное сооружение в Москве могло потеснить его имперские претензии на статус нового Рима и лишить его должного престижа. Да и устремленность к Первому Риму, минуя Второй, не пришлась по сердцу московскому духовенству, так как Баженов привнес в облик Кремля тот самый образ Рима, которому не бывать.
В 1775 году императрица приказала засыпать котлован и поручила Баженову строить Царицыно, которое тоже повелела сломать. Невезучему Баженову ничего не оставалось, как, по легенде, развернуть дом Пашкова «спиной» к Кремлю — мол, недаром Екатерина называла Москву республикой. Позднее Н.М. Карамзин заметил утопию баженовского проекта: «Планы уподоблялись Республике Платоновой или Утопии Томаса Моруса: им можно удивляться единственно в мыслях, а не на деле».
Православие, самодержавие, народность
Елизаветинский Зимний дворец оставался главной резиденцией. В него и вступил Наполеон осенью 1812 года. По легенде, он торжествующе молвил: «Вот эти гордые стены! Наконец-то я в Москве, в древнем дворце царей!» Император намеревался спокойно перезимовать среди враждебного народа, изумив тем весь мир, а может быть, и отправиться отсюда на Петербург. Но спокойную ночь в царских апартаментах он провел только одну. Уже наутро он уныло глядел в раскаленное окно на бушующий пожар и восклицал: «Это скифы! Они сами поджигают столько прекрасных зданий!» По воспоминаниям очевидцев, именно тогда Наполеон впервые почувствовал, что его победили, ибо не ожидал такого сопротивления у покоренного города. Покидая Москву с позором, Наполеон задумал сжечь ее и взорвать Кремль, поручив это маршалу А. Мортье, но дождь залил подожженные фитили и мины. Один французский офицер утверждал, будто бы маршал Мортье выдал подмоченный порох, не желая производить такое бессмысленное разрушение.В 1816 году к приезду Александра I в Кремль спешно восстановили елизаветинский дворец, но он оказался ветхим и маленьким для членов августейшей фамилии. Тогда император подарил брату Николаю бывшие Архиерейские палаты митрополита Платона при Чудовом монастыре. Так появился Малый Николаевский дворец, прозванный Малым для отличия от собственно императорского дворца. Именно в нем состоялась знаменитая встреча Николая I с Пушкиным в сентябре 1826 года. А главный дворец так и стоял полуразрушенным.
Император Николай, вступив на престол, обратил внимание на Москву не только в связи с необходимостью построить новую дворцовую резиденцию, но и из-за строительства храма Христа Спасителя по обету своего покойного царственного брата. При нем петербургский архитектор Константин Тон создал новый проект храма в русско-византийском стиле, и в сентябре 1839 года он был заложен рядом с Кремлем, по легенде, на таком же расстоянии, как Исаакиевский собор отстоит от Зимнего дворца. Безусловно, что новый кремлевский дворец должен был сочетаться с храмом и в символическом ключе, и в художественном звучании. Так архитектором Большого Кремлевского дворца, который и сейчас стоит на Боровицком холме, стал Константин Тон.
К тому времени заветная идея «Москва — Третий Рим» жила только в пламенных сердцах самых патриотичных москвитян. Новой версией национальной идеи в петербургский период русской истории стала идеология Православия, самодержавия и народности, отчасти вторившая первой. Тогда в России наблюдался некий русский ренессанс после Отечественной войны, когда всколыхнувшиеся национальные чувства пробудили в обществе интерес к собственным историческим истокам. Этим и объясняется обращение архитектора Тона к русско-византийскому стилю. Более того, император Николай I пожелал, чтобы дворец, как и благодарственный храм Христа Спасителя, был памятником славы русского воинства. Так эти, казалось бы, совсем разные памятники, выполненные одной гениальной рукой, снова получили объединяющий смысл: как и в старой Москве, храм и царский дворец вторили одной идее. Дворец был призван символизировать повышение национального статуса Москвы, победившей Наполеона.
Это не была временная государева резиденция для пребывания на коронационных торжествах. Это — полноценный императорский дворец в Москве, как Зимний в Петербурге, с тронными залами императора и императрицы, сочетающий парадные залы и жилые покои — в соответствии с почетным статусом Москвы как древней столицы, в которой происходила коронация. Возведение этого дворца вкупе с Оружейной палатой увенчало замысел создания единого кремлевского ансамбля, сочетающегося и с великим храмом Христа Спасителя, и с русскими соборами в Кремле. Правда, для него пришлось расстаться с первой московской церковью Рождества Иоанна Предтечи, которая обветшала и закрывала парадный вид дворца со стороны набережной и Замоскворечья. Ее престол с благословения святителя Филарета перенесли в Боровицкую башню. Зато по благочестивому желанию Николая I в новом дворце не было собственной домовой церкви — таковыми официально оставались Благовещенский собор и церкви Теремного дворца. Архитектор встроил новый дворец в единый комплекс с сохранившимися к тому времени зданиями государева двора и с домовыми храмами. Из дворца по традиционным внутренним переходам можно попасть в любое здание, будь то Теремной дворец, Благовещенский собор или Грановитая палата. Сохранилась и старая общая планировка: каре с внутренним двором-площадью, где стоял собор Спаса на Бору. Снаружи дворец выглядит трехэтажным, но на самом деле в нем только два этажа. Просто парадные залы второго этажа имеют два яруса окон. Внутренняя планировка очень проста: верхний этаж занимают тронные и парадные залы, нижний — Собственная половина, то есть жилые апартаменты.
К. Тон еще раз доказал, что он — гений. Осуществляя главное желание императора — прославить воинские доблести русских, он спроектировал парадные залы в образе главных воинских орденов России. Так появились Георгиевский, Андреевский, Александровский, Владимирский и Екатерининский залы. Главным и первым орденом России был орден Андрея Первозванного, и потому Тон сделал Андреевский зал тронным. Это необыкновенно красивый зал, отделанный малахитом и золотом. Тронным залом императрицы был Екатерининский зал, устроенный по образу женского ордена святой Екатерины, тоже учрежденного Петром I в 1714 году с девизом «За любовь и Отечество».
Самым большим и известным был белоснежный Георгиевский зал. Его стены облицованы мраморными досками с именами Георгиевских кавалеров, а этим орденом награждали только за личную доблесть, проявленную в бою. В простенках и на своде зала помещены знаки Георгиевского ордена, а на торцах — барельефы Георгия Победоносца работы скульптора П. Клодта. Все это перекликается с мемориалом храма Христа Спасителя. Александровский зал — в честь ордена святого Александра Невского — был украшен картинами Ф.А. Моллера, изображавшими подвиги святого воина — небесного покровителя государя Александра Освободителя. Очень интересен Владимирский зал, самый маленький и необычный. Под его сводами почему-то вспоминается Петергоф, однако именно он связывает Большой Кремлевский дворец со старыми теремами и домовыми храмами. В ходе строительства резиденции были отреставрированы все старые памятники государева дворца. Палехские мастера расписали Грановитую палату по образцам Симона Ушакова, Ф.А. Солнцев — Теремной дворец, но истинное второе рождение пережили теремные церкви, как подобало домовым храмам роскошного дворца.
Архитектор Тон предложил установить в храме Рождества Богородицы на Сенях изящный серебряный иконостас. Идею одобрили, но по причине экономии средств хотели сделать его медным, а серебром украсить лишь нижний чин. Однако этого не разрешил митрополит, сочтя подобную экономию недостойной для храма, и тогда было решено доставить серебро из Министерства Императорского двора. Для нового иконостаса переплавили блюда, медали, сосуды и даже стопку, которую Анна Иоанновна хотела пожаловать герцогу Бирону.
Расписать храм сначала намеревались в строгом древнерусском стиле по образцу Успенского и Архангельского соборов, но из этой идеи ничего не получилось, иконы были написаны в греческом стиле и вышли очень мягкие. Cвод украшают звезды наподобие ночного неба. После постройки дворца службу здесь совершали по воскресеньям и в двунадесятые праздники. Прихожанами храма стали чиновники Московского дворцового управления и все кремлевские придворные служащие. Оттого в этой церкви Лев Толстой венчался с Софьей Берс, которая была дочерью кремлевского врача. Дворцовые храмы оставались действующими до революции. В 1903 году в Распятской церкви говели государь Николай II и императрица Александра Федоровна. А в Верхоспасском соборе слушали всенощную на Великий четверг и Пасхальную утреню.
На Пасху в апреле 1849 года святитель митрополит Филарет совершил освящение дворца. Императору дворец очень понравился, ибо «вполне соответствует окружающим его зданиям, священным для нас». Современники тоже замечали, что «от Большого Кремлевского дворца, как от музыки Глинки, веяло чем-то русским». А профессор Московского университета С.П. Шевырев, друг Гоголя, писал по этому поводу: «Пришла пора не одним наружным образом нам в Отечество возвратиться, но и внутренним». Навевало ли подобные мысли и восторги чудовищное детище Баженова? Большой Кремлевский стал последним дворцом в истории Москвы, а последним торжеством, чествуемым в его стенах, стало 300-летие Дома Романовых.
После революции дворец постигли трагические перемены. В его апартаментах поселились новые вожди: Свердлов, Луначарский, Рыков, Дзержинский, Каменев, Сталин, но главное, здесь проходили важнейшие партийные и государственные мероприятия. Оттого в 1933—1934 годах Андреевский и Александровский залы были перестроены в общий зал заседаний Верховного совета СССР со статуей Ленина в центральной нише. Убранства, конечно, никакого не сохранилось. До постройки Кремлевского дворца съездов здесь проходили партийные съезды, и именно в этих стенах Хрущев сделал доклад о культе личности Сталина.
Сталина в Кремле поминают недобрым словом. Одним из главных преступлений стал снос собора Спаса на Бору в 1933 году. По легенде, вождь однажды заметил кучу мусора во дворе рядом с храмом и, указав пальцем, повелел: «Убрать!» Наутро он будто бы хватился храма и сказал: «Дураки! Я имел в виду мусор!» Это, конечно, не более чем легенда. Кроме великих кремлевских обителей и храмов тогда же погибло Красное крыльцо Грановитой палаты, снесенное для постройки депутатской столовой. Оружейная палата попыталась спасти львов, украшавших крыльцо, чтобы установить их на лестнице у Патриаршей ризницы, но они были намерено уничтожены. Чудом уцелели все теремные церкви, а Рождественская церковь оказалась рядом с кремлевским кинотеатром. По легенде, Сталин, отправляясь смотреть кино, любил зайти в этот храм и побыть в нем в одиночестве. Может, оттого он и уцелел.
В наше время восстановлены не только Красное крыльцо со львами, но и оба уничтоженных зала Большого Кремлевского дворца. В Андреевском зале теперь проходит главное государственное торжество — инаугурация президента России.
Частично использованы материалы Г. В. Аксеновой, C.C. Подъяпольского, О.Г. Ульянова, Н.М. Аввакумова, Н.А. Иониной, И. Кондратьева.
http://www.pravoslavie.ru/put/32 081.htm
