Татьянин день | Алексей Варламов | 24.09.2009 |
Непонятый и непризнанный современниками, сейчас Андрей Платонов только открывается перед нами. И ещё долго читатель будет удивляться глубине и точности платоновского взгляда на Россию прошлого века и на всю человеческую жизнь, — уверен писатель Алексей Варламов.
— Что вы думаете о языке Платонова? Он ведь очень труден для современного читателя.
— Я не думаю, что Платонов настолько уж труден. Конечно, он требует усилий — с этим никто не спорит. Это нелегкое чтение. Но сказать, что это «запредельно» трудно, вряд ли можно. Любой крупный писатель требует, чтобы его осваивали, но про Платонова можно точно сказать, что усилия читателя будут вознаграждены. Будут ли вознаграждены усилия читателя, который осваивает, например, джойсовы «Поминки по Финнегану», я не уверен, но Платонов не обманет. «Котлован» — страшная вещь, но когда его читаешь в пятый раз, над какими-то местами хохочешь. Там бездна юмора. Он показывает сложную ткань бытия, и чтение это сильно обогащает. Платоновская «трудность» — устойчивый стереотип, который пора бы разрушить.
У Платонова удивляет разница между тем, что человек хочет сказать, и тем, что в итоге у него получается. Его «далеко заводит речь» — это о Платонове. «Чевенгур», например, — книга с одной стороны совершенно нежная, с другой — жутко страшная. Фактически это история красной банды, которая захватила несчастный город и принялась убивать его жителей во имя своих высоких целей; но ничего создать у них не получилось, потому что они умели только разрушать. И если бы не неизвестный вооруженный отряд, который поубивал всех чевенгурцев, они бы умерли от голода. Но такой пересказ «Чевенгура» не полон: смысл этого произведения намного богаче.
— Как вы «вышли» на тему Платонова?
— Я долгое время не хотел заниматься Платоновым, хотя всегда его очень любил. Но здесь можно провести параллель: когда в 1930-е годы появлялось много работ о Сталине, более или менее бездарных — стихов, поэм и прочего — Платонов-критик очень деликатно высказался, что написать о Сталине может только человек, чей гений как-то отдаленно со сталинским сопоставим. А поскольку такого человека нет, то написать о Сталине можно только коллективными усилиями. Переиначивая эту мысль, могу сказать, что о Платонове тоже невозможно писать одному человеку. И я уверен, что о нём будет еще много биографий.
Те книги, которые уже написаны — явно неполные. Вот, например, на Западе в начале 80-х годов вышла книга Михаила Геллера «Андрей Платонов в поисках счастья». Если вы посмотрите эту 400-страничную книгу, то 350 страниц посвящены Платонову до 1936 года. Платонов после 1936 года автора не интересует — это просто какой-то продавшийся, сломленный писатель. Но это же абсолютно неверно! Его поздние произведения не менее, а может быть, даже более совершенны. «Река Потудань», «Июльская гроза», «Фро», «Третий сын», «Корова», «Никита», «Возвращение» — это прекрасная русская проза, и говорить о ней можно не меньше, чем о «Котловане». А военный период!..
Ошибка в том, что люди, которые писали о Платонове, пытались встроить его в какую-то схему. Но Платонов — абсолютно свободный художник, самый свободный писатель в России своего времени. Если он писал о коммунизме, это не значит, что он продался и искал в нем какой-то выход. Если стал пушкинистом, это тоже был его свободный выбор.
Задача не в том, чтобы бежать впереди Платонова и судить, что он сделал хорошо и что плохо, а в том, чтобы смиренно идти за ним, пытаться понять его жизненный путь во всей полноте.
— А как вы поступаете, когда открываются какие-то неприглядные моменты в жизни ваших героев?
— Я не могу обманывать читателя. Были скелеты в шкафу — эти скелеты надо описать, потому что без них писатель не может быть понят. Но одно дело — скелеты в шкафу у человека постороннего, другое дело — у того, кого ты считаешь для себя очень дорогим. Поэтому я очень опасался этих скелетов в шкафу у Платонова. Сказать, что их совсем у него нет, нельзя…
— Например?
— Я не думал, что он зайдет так далеко в своей ранней публицистике. Он ведь прямо говорил, что коммунисты должен взять на себя кровь буржуазии, должны ее пролить, и фактически призывал к социальному геноциду. Мне казалось, кровь его остановит, — не остановила. По крайней мере, на словах. Платонов никого не убивал, но он к этому призывал. Прямо написал черным по белому: их надо убивать, потому что они буржуи. Но опять же, важно, что написав это, он пошел не в ЧК, а землю копать и строить каналы.
Еще — Платонов делал такие вещи, попадал в такие ситуации, что его должны были посадить. Но не посадили… Я не смею рассуждать об этом, не имея полного материала, но, видимо, там что-то очень непросто. Он был груб, жёсток, несдержан, порой высокомерен, известно, что много пил. Но никакого «криминала» в личности Платонова я не нашел.
— Чему, на Ваш взгляд, мы могли бы поучиться у Платонова?
— Вопрос очень платоновский, потому что Платонов относился к литературе в большой степени утилитарно. Он считал, что литература должна выполнять нравственную задачу, и не стеснялся морализаторства.
Чему он может научить? Я думаю, это вопрос не столько Платонова, сколько того человека, который будет у него учиться. Мир Платонова представляет собой весь круговорот человеческого бытия. То, от чего русская литература XIX века уходила — физическая любовь, энергия низа и энергия верха, их соотношение — все это мы встречаем у Платонова. Он пытался этот состав сложной человеческой жизни со всеми ее этажами, со всеми ее составляющими в литературе изобразить. И в этом свете вопрос, чему мы научимся у Платонова, получает такой ответ: мы должны учиться жизни в ее совокупности, жизни во всей ее полноте.
Я думаю, что никто из русских писателей XX века полноту бытия не выразил так, как это сделал Андрей Платонов. И это движение от низа к верху, этот вектор от тьмы к свету, от разрушения к созиданию, от отрицания к приятию Бога — это тоже у Платонова есть, он через это прошел. И если говорить об истории — когда происходит некая попытка реабилитировать Сталина (это частный вопрос, но тем не менее), у Платонова очень хорошо показано, какая цена была заплачена народом в переходе от сохи к атомной бомбе. И поскольку он сам был — по крайней мере, в молодости, — сторонником этого перехода, то разница между тем, что было задумано и тем, что получилось, тоже показана Андреем Платоновым. В его прозе мы можем найти глубокий и точный ответ на вопрос, что произошло с Россией и с русским человеком в XX веке.
Елена Пахомова
Мария Хорькова
http://www.taday.ru/text/218 944.html