 |
| Политический журнал | Епископ Женевский и Западно-Европейский Михаил (Донсков) | 16.09.2009 |
29 марта 1943 г. в Париже в русской семье родился будущий епископ Женевский и Западноевропейский Михаил (РПЦЗ), который 15 лет представлял в России Архиерейский синод Русской Православной Церкви за рубежом как епископ Бостонский — викарный епископ Восточноамериканской епархии. 13 декабря 2008 г. владыка Михаил стал одним из десяти лауреатов авторитетной общественной награды — Международной премии Андрея Первозванного «За Веру и Верность», которой он удостоен «за большой личный вклад в воссоединение Русской Православной Церкви и укрепление единства русского народа». С 25 июля 2004 г. по 28 февраля 2005 г., сопровождая мощи преподобномучениц Великой княгини Елизаветы Федоровны и инокини Варвары, он посетил 71 епархию Русской Православной Церкви в России (от западных ее рубежей до побережья Тихого океана), Белоруссии, Казахстане, Узбекистане, Таджикистане, Киргизии, Азербайджане, в странах Балтии. В мае 2006 г. решением Архиерейского собора епископ Михаил был назначен на освободившуюся после увольнения на покой епископа Амвросия Женевскую и Западноевропейскую кафедру, а 13 мая 2008 г. на Архиерейском соборе РПЦЗ он был избран запасным членом Архиерейского синода РПЦЗ.17 мая 2007 года мне довелось принимать участие в эпохальном событии, снявшем с церковной жизни большой груз. В тот день я и другие архиереи РПЦЗ и Московского Патриархата впервые сослужили на Божественной литургии в храме Христа Спасителя и причащали верующих.
— Как миряне за рубежом отнеслись к подписанию акта?
— Все с радостью приняли это, даже те миряне, которые прежде считали, что еще не готовы к этому. Не было никаких особых волнений по этому поводу.
— Владыка, Вы были одним из 198 архиереев, которые 27 января 2009 года на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви избрали 16-го Патриарха Московского и всея Руси Кирилла.
— Это был первый Поместный Собор, когда архиереи РПЦ и РПЦЗ вместе избирали нового Предстоятеля Русской Православной Церкви. Этот акт имеет очень большое значение для Церкви, для всего русского народа и для всего православного мира. До избрания митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла Патриархом мы встречались с ним и в Смоленске во время принесения мощей свв. преподобномучениц Елизаветы и Варвары, и на конференциях во Франции, Швейцарии, других странах. О чем бы ни говорил Святейший Патриарх Кирилл, о философских аспектах бытия или о социальных проблемах современности, никогда нельзя не согласиться с ним.
— Владыка, Вы говорите по-русски более правильно и красиво, чем сегодня некоторые русские. Как Вам удалось, живя за границей, так хорошо овладеть русским языком?
— Во-первых, все в моей семье дома говорили только по-русски, во-вторых, родное наречие помогала сохранить Церковь. Все регулярно ходили в храм, и я рос при храме с самого детства. Священники окормляли даже самых маленьких прихожан, не только уча нас молитвам, но и играя с нами в футбол. Я почти не пропускал богослужений, тем более на Пасху или Рождество, и я благодарю Бога за это. Когда я родился, и в самом Париже, и в пригороде уже существовала церковная жизнь эмигрантов — были приходские советы, старосты, батюшки. Везде строили маленькие храмы — из досок, из кирпичей, из чего попало. В 1927 году в окрестностях Парижа построили временный храм из материала, изобретенного одним инженером. Он смешал солому с цементом, и этот материал хорошо продавался. Инженер, сделавший большое пожертвование на постройку храма, считал, что он простоит от трех до пяти лет, а он простоял более полувека! Разобрали и перестроили храм лишь в 1980 году, когда опершийся о стену мальчик упал внутрь церкви. А до этого никто не хотел трогать этот намоленный храм.
Я начал ходить в церковь, расположенную в особняке недалеко от руин построенного русскими храма, от которого ничего не осталось после бомбардировок 1943 года. Я родился, когда английская бомба попала прямо в наш храм. Поэтому епископ Матфей, который через Францию ехал из Польши, крестил меня дома. А первая моя исповедь в семь лет прошла у святителя Иоанна Шанхайского, который исповедовал взрослых и вдруг подозвал меня. Под омофором Иоанна Шанхайского было светло и хорошо. Общение с владыкой Иоанном оказало на меня огромное влияние. Мы духовно укрепляемся благодаря его молитвам и чудесам.
— Расскажите о Вашем отце. Как Ваша семья оказалась в эмиграции?
— Мой отец Василий Семенович Донсков родился в 1898 году в России, где в станице Зотовской Хоперского округа провел первые 20 лет своей жизни. Наша фамилия говорит о том, что он был казаком Войска Донского. Опыт жизни в Российском государстве не мог не повлиять на формирование его мировоззрения, на его отношение к России, к своей семье. Отец был одним из молодых казаков, призванных генералом Красновым, атаманом Всевеликого Войска Донского, освобождать от красных всю донскую территорию. Тогда он объездил всю Донскую область. Однажды он вез в Таганрог 20 подвод пшеницы и пересек красный фронт. Его чуть было не наградили за то, что по пути он пожертвовал всего лишь две подводы, а остальные довез. Потом он командовал взводом офицеров. У нас была очень тесная духовная связь. Отец много рассказывал мне о донских землях, и когда я приехал в родные края, то некоторые места узнавал по его рассказам. Удивительная вещь — сила предания!
Выехав из России с частями под командованием генерала Врангеля, отец приехал в Константинополь и сел на пароход, где пассажиры голодали, питаясь лишь лепешками из пшеницы, которые жарили на горячей трубе, — ничего другого не было. Многие болели тифом. Отец заболел малярией, но выжил. В Константинополе русские буквально наводнили город, их было больше, чем турок, которые из страха заразиться все эти пароходы поставили на карантин. Потом отец перебрался на остров Лемнос, где были казачьи части. Оттуда небольшая группа казаков вернулась в Турцию. О своей недолгой жизни в Турции отец очень мало рассказывал, говоря, что и в Турции, и в Греции легко не было. В Греции он питался одними помидорами, что для него было совершенно ново. В 1922 или 1923 году он приехал в Прагу. В Чехии благодаря российскому послу отец получил бумагу о том, что он русский беженец, что было очень важно.
В Париже было то же самое. Во всех странах мира наши послы присягали Временному правительству, но отказывались присягать большевикам. Все русские посольства имели печати, признаваемые государствами до момента признания ими Советского Союза. Во Франции это произошло в 1924 году. Я знаю, что единственным государством, которое выдавало пособие русским беженцам, была нищая Сербия. Это удивительный факт! Таким образом, многие русские существовали за границей вполне легально, поступали в университеты, в сельскохозяйственные школы. В Праге отец поступил в агрономический институт, где встретил мою мать Анну, которая родилась на юге Моравии (это между Словакией и Чехией, где равноапостольные братья Кирилл и Мефодий основали первые церкви с богослужением на славянском языке). Там есть источник, куда приходило много паломников. Мама была очень благочестива и до конца своей жизни всегда молилась. Выйдя замуж за отца, она приняла православие.
Летом казаки работали на покосах в деревнях. Жизнь была веселая, но очень тяжелая, потому что за работу им очень мало платили. В городах, где были университеты, людей селили в бараки. В лагере один казак был портным, другой — парикмахером, третий — кем-то еще. Это была легальная жизнь в общине, хотя и очень скудная.
Работая несколько лет в поле и сделав кое-какие сбережения, отец сумел в 1928 году выехать в Париж, который стал центром эмиграции.
К тому времени туда уже переехал Донской атаман А.П. Богаевский, и его канцелярия оформляла бумаги казакам, приехавшим во Францию. Там уже были атаманы, многие наши писатели, российская интеллигенция. В 1929-м отец выписал туда мою мать, в 1930-м они поженились, а я родился в 1943-м. Оба моих брата всю жизнь прожили во Франции. Один почил о Бозе 16 мая 2009 г. Он был академик, энтомолог. Второй — доктор медицины, живет в деревне в Нормандии, у него большая семья, много внуков.
— Ваши родители были верующие?
— Мой отец был глубоко верующим человеком. Выезжая из России, он взял с собой, кроме своего мундира, лишь две вещи, которые уцелели, — фотографию своего отца (полученную им во время отступления через Новочеркасск от одной из его теток) и маленькую иконочку Тихона Задонского, которую дед привез из Задонска, когда было прославление святого. Она всегда была в красном углу в нашем доме. Однажды пуля попала в карман, где отец носил эту иконку из латуни, и она спасла ему жизнь. Когда отец отдал мне иконку, я еще не думал, что буду священником, и спросил: «Почему ты даешь ее мне, младшему сыну?» Но он почему-то вручил ее именно мне.
— Были ли в Вашем роду священники?
— Мой отец не помнил, чтобы у нас в роду были священники. Но известно, что мой прапрадед, будучи ктитором, вместе с казаками станицы Зотовской Хоперского округа строил в станице храм в честь иконы Знамения Божьей Матери. Век спустя на средства всех казаков Донской области в Новочеркасске был построен Вознесенский собор. 23 мая 2007 года я сослужил здесь архиепископу Ростовскому Пантелеимону на Божественной литургии. Это было первое совместное богослужение на Донской земле после долгих лет разделения. Когда я был в этом соборе лет 10 назад, то и мечтать не мог, что буду служить здесь. Мой прадед жил очень долго. В 80-х годах XIX века мой дед служил при атамане в запасной сотне в Новочеркасске, потом их полк стоял в Польше. Умер он глубоким стариком — в возрасте 50 лет (тогда считалось, что 50 лет — предел), когда красные начали на хуторе свои расправы. Мой отец был тогда с атаманом Красновым.
— Вашему отцу удалось вернуться в Россию?
— Один раз он приехал на месяц в 1968 году. Но чтобы вернуться — никогда не было речи. В станицу он попасть не смог. Все, говорит, перекопали, казаков нет, самое высшее звание в деревне — тракторист в колхозе. Из своего поколения он встретил лишь трех человек. Он помнил их имена и отчества! А они не хотели с ним говорить. Потом, когда он был один, кто-то из них подошел к нему: «Я тут в опале живу». Отец считал, что здесь, во Франции, он у себя, а для поездки в Россию он слишком стар, и он решил, что больше не поедет.
— Удалось ли найти могилы Ваших предков?
— Конечно, я искал могилу деда, но не нашел. На заросшем кладбище все было повалено, все кресты сломаны. Когда я был там первый раз, нашел могилу с надписью, что тут покоится Донсков. На могиле, в которой мог быть похоронен дед, установлен необычный памятник c крестом: по бокам — имена, а наверху — книга. Когда я видел подобные памятники в Петербурге, Феодосии, в других местах, мне говорили, что такие памятники ставили на могилах людей духовного звания. А на хуторе, где дед жил в конце жизни, есть могилы родственников.
— Расскажите о Вашей жизни во Франции.
— Я вырос в эмиграции, в особом мире, где был окружен людьми, среди которых были атаманы, генералы, полковники. Нам передавались и большая гордость за казачье звание, и особое понимание служения. Обычно русскому человеку за границей очень нелегко найти подходящий для себя образ жизни, но у наших людей было достаточно гибкости, острое чувство локтя. Когда нужно было что-то делать, всегда собирались вместе, участвовали в общественных местных организациях, в строительстве церквей.
— Вы себя ощущаете русским или французом?
— Помимо французской школы, я окончил еще и 10 классов русской школы Антонины Михайловны Осоргиной (принявшей позже монашество с именем Серафима), где раз в неделю мы изучали Закон Божий, литературу, русский язык, русскую историю. Благодаря этому в нас укреплялось чувство, что мы русские. По французским законам ребенок, родившийся на территории Франции, имел национальность отца. Значит, я родился русским. В 1940-е годы, когда над русскими нависла угроза, местный комиссар полиции убеждал отца сказать всем русским, чтобы они приняли французское подданство. Он принес бумагу на подпись, говоря, что они не требуют, чтобы мы стали французами: «Мы знаем, что вы русский, и никогда ничего требовать не будем. Просто подпишите!» Мой отец отказался. Спустя какое-то время комиссар вернулся с уже заполненной бумагой: «Подпишите, у вас три мальчика! Иначе административно мы уже ничего не сможем сделать». Он подписал. В десять лет в комиссариате мне дали мой первый документ. Так французы спасали русских.
Все школьные и студенческие годы у нас была очень активная общественная жизнь, были лекции, волейбольная команда, оркестр, хор, в котором я пел. Помимо учебы, экзаменов, мы всегда были очень заняты: летом отдыхали в детских лагерях, а зимой углубленно изучали русскую историю и культуру. У нас были такие юношеские организации, как, например, организация Витязей, с которой я был связан долгие годы. С 1959-го по 1966 год летом и весной руководил лагерями Витязей во Франции, а зимой в Австрии. В 1965 -1966 годах служил в санитарных частях, после чего получил так называемый Diplome de Moniteur de Colonies de Vacances, позволивший мне вести педагогическую деятельность в юношеских православных лагерях, в которых сам я участвовал с 1950 года.
Пройдя школу инструктора и руководителя Национальной организации Витязей (НОВ) непосредственно при ее основателе Н.Ф. Федорове, в 1994 -1995 годах руководил двумя лагерями в России, на Дону. С 1969 года работал в госпиталях Парижа и его окрестностях в реанимационном и детском отделениях, а с 1978 года, наряду со службой, преподавал в госпиталях и медицинских школах физику дыхания.
— Вы мечтали стать врачом?
— Еще в школе я ориентировался на медицину, как и один из моих старших братьев, который поступил на медицинский факультет. Получив среднее образование, я выбрал класс математики. Потом стал сотрудником одного профессора в институте физики на медицинском факультете. Меня привлекала экстренная медицина — реанимационные отделы, скорая помощь, дыхательные машины. На годы моей работы пришлось три поколения этих дыхательных машин. Мы развивали область, о которой тогда было мало известно, и это порождало множество медицинских конфликтов, потому что люди были еще не готовы воспринимать это. Я был не врачом, а специалистом по дыханию в реанимационном отделе.
В госпиталях я работал тридцать лет и одновременно служил в церкви. Прислуживать в алтаре начал с семи лет. С 1951-го пел в церковном хоре юношеских лагерей, с 1960 года служил псаломщиком и регентом. В 1979-м был поставлен архиепископом Антонием (Бартошевичем) в чтецы, а в 1980-м — в иподиаконы. В 1981 году архиепископ Антоний рукоположил меня в диакона, в 1991-м — во иерея. Отец, умерший в 1986 году, не узнал о том, что в 1996 году я был пострижен митрополитом Виталием (Устиновым) в монашество и возведен в сан игумена в Фомино воскресенье. В праздник апостолов Петра и Павла того же года хиротонисан во епископа Торонтского, викария Монреальской и Канадской епархии.
— Владыка, Вы все время в разъездах — Америка, Европа, Россия… Где Вы чувствуете себя дома?
— Везде, где есть Русская Церковь, а Русская Церковь везде.
— Русские эмигранты особенные?
— Вы знаете, русская эмиграция отличается от любой другой. Русский человек очень отличается от европейцев во всем, кроме одежды. Никогда нам не приходило в голову наряжаться как-то иначе, мы одевались как все. Но у русских есть специфические черты — это предание, культура и, в первую очередь, православное мировоззрение. Даже если человек мало посещает храм, у него все равно православное мировоззрение, впитанное через всю русскую литературу. Никакого русского не заставишь быть похожим на француза. Некоторые даже устриц не ели, чтобы не быть похожими на французов. Конечно, во французской среде русским было мало места, но они всегда искали и находили своих соотечественников. Помимо церкви, было очень много общественных организаций, например, полковые объединения. Но в храме собирались люди разных сословий и званий из всех регионов России. И все стремились получить высшее образование.
— В России много лет обсуждается вопрос, вводить ли в школах предмет «Основы православной культуры». У него очень много противников.
— Если бы не было противников, было бы даже подозрительно. Знаете, где действие, там и противодействие. Если противодействия нет, значит, нет и действия.
— Владыка, как воспитывать ребенка, если один супруг верующий, а другой нет?
— Все идет от семьи. И мы обязаны создавать условия для того, чтобы у каждого ребенка был семейный очаг. А все остальное — благодать Божья. Надо учесть, что люди греховны, привязаны к земному — хочется иметь свой холодильник, машину… А нужно уделять время и духовной жизни. Человек — верующий или неверующий — все равно создание Божье. Попробуйте найти людей без совести. Не найдете! Даже у ребенка есть чувство вины. У маленького ребенка нет цинизма, но он есть у подростков. Кроме любви и справедливости, подросток ничего не понимает. Для него главный авторитет — друг, а не родители! Поэтому не оскорбляйте его друзей, он этого никогда не простит. Он ненавидит несправедливость. Его нужно любить, уважать и полагаться на волю Божью. Дайте ему больше любви, внимания, как бы это ни казалось трудным. Брать на себя всю эту скорбь — это подвиг родителей, это самый трудный момент для них — отвечать за все, пока ребенок не станет взрослым. Дети могут вести себя очень скверно, если с ними не будут считаться. О них нужно как можно больше молиться. Так как они сами делают свой выбор, их нужно во всем поддерживать. А их совесть может сама заговорить.
Только родители могут воцерковить малых детей, нравственно их воспитать, привить любовь к церкви. Когда родители ведут своих детей в храм, те имеют живую связь с церковью. Подросток, с одной стороны, хочет остаться привязанным к родителям, с другой — стремится отойти от них, ищет себе друга. Для подростков надо искать нецерковные светские организации. У нас за границей это юношеские организации Витязей, Соколов и т. д. Это сложная проблема, но каждому человеку надо самому воцерковляться.
— Вы не раз участвовали в религиозной секции Мирового общественного форума «Диалог цивилизаций», проходящего на греческом острове Родос.
— Родос — место встречи и обсуждения некоторых вопросов представителями разных народов, разных религий. Общение необходимо, чтобы лучше понять и другого, и самого себя. Когда видишь, что творится в мире, приходишь к выводу, что кровь льется там, где есть языческое поклонение дьяволу — там теракты, грабежи и убийства. Это язычники.
— В московской школе N 717 с 2005 года действует Детское благотворительное общество во имя Великой княгини Елизаветы Федоровны, которое, например, проводит ежегодные благотворительные акции «Дорогою добра» в помощь онкобольным детям. В школьном театре «Робинзон» Е. Подосенова поставила первую в России детскую пьесу, посвященную Елизавете Федоровне. Что бы Вы передали ребятам, режиссеру и автору пьесы «Белый Ангел Москвы» Р. Кошурниковой?
— Я очень им благодарен. И дела милосердия, и спектакль — это их вклад, их лепта в просвещение детей и взрослых, которые мало что знают о преподобномученице Елизавете, которая, кстати, основала вне стен Марфо-Мариинской обители кружок «Детская лепта» для помощи бедным детям. Нужно по всей России распространять опыт детских благотворительных организаций, нужно напоминать, что при жизни Великой княгини в разных городах действовали ученические дружины, помогающие семьям погибших воинов и другим страждущим. А такие спектакли, как «Белый Ангел Москвы», нужно показывать не только в стенах школы и других учреждений, но и в театре, а запись — по телевидению. Да благословит Господь всех, кто занимается таким полезным делом.
— Каково ваше мнение о фильме «Страсти Христовы»?
— Показывать избиение Христа — это не реализм… Нельзя оскорблять чувства верующих, нельзя Божество подвергать издевательству, повторять то, что уже раз совершилось. Разве это не понятно?
— Достоевский говорил о том, что он «дитя века, дитя неверия и сомнения». А вам знакомы сомнения в существовании Бога?
— У себя я такого конфликта не помню, хотя подростком я был как все, но в церковь всегда ходил, прислуживал и пел в хоре.
— Какое произведение Достоевского Вы прочитали первым?
— Самое первое, что я прочитал у Достоевского, — это роман «Униженные и оскорбленные». В Париже, где я тогда жил, ставили пьесу по этому роману. В нашем окружении нам рекомендовали читать роман «Бесы». Хотя Достоевский переведен на французский язык, в школе его не изучают. Его везде уважают, но более восприимчив к нему русский народ. Если русские будут читать Достоевского, они к Церкви придут. Это мое мнение.
— Вы совершенно правы. Я испытала это на себе. О Боге я задумалась, читая Достоевского. И впервые пришла в храм, прихожанином которого был Достоевский. У чудотворной иконы Божией Матери «Старорусская» исцелился от язвы желудка потомок писателя Дмитрий Андреевич Достоевский, который пришел к Богу уже взрослым человеком.
— Да, каждый человек рано или поздно задает себе вопросы духовно-нравственного характера, и многие страдают оттого, что не имеют на них ответов. Достоевский, на мой взгляд, — единственный писатель в мире, который не только ставит эти вопросы, но и дает на них ответ, причем, что нам особенно близко, дает ответ с точки зрения православия. Достоевский — проповедник Истины. Он показывает, что человек, хоть и падший грешник, если он любит Бога, может через покаяние преобразить свою жизнь. Особенно ярко это видно в «Братьях Карамазовых», хотя примеров много во всем его творчестве. Люди недоумевают, почему Достоевский много описывает разврат, лукавство, разного рода падения. Но совершенно ясно, что он сам не любит это. Он указывает человеку путь, благодаря которому через покаяние можно искупить свои грехи и стать другим. Он открытым текстом говорит — только подойди к Богу, и у тебя все решится.
Еще митрополит Антоний Храповицкий считал, что Достоевский способен тронуть чувства и сознание людей из всех слоев русского общества, что русский народ через Достоевского придет к вере. Когда едешь в поезде с французом, он будет рассказывать о себе, своей семье, своей жизни. А садишься в вагон с русским, и узнаешь, какой он «негодяй и пьяница». Основная разница между русскими и иностранцами — открытая душа. Русский всегда без прикрас откроет свое сердце. С одним русским из СССР я беседовал в поезде 13 часов! Для меня это было открытие советского общества. У него была сложная жизнь. И спустя 12 часов он вдруг спрашивает: «Какая разница в том, быть ли хорошим христианином или хорошим коммунистом?» Я ответил, что христианин — это человек, принимающий в свое сердце Христа. «Это не так», — сказал он, вскочил и убежал, а через пять минут вернулся и за последний час совершенно раскрылся. Он казался на вид на 20 лет старше меня, а оказался на 20 лет моложе.
— Архиепископ Волоколамский Иларион (Алфеев) признался, что перечитал всего Достоевского в 14 — 15 лет. А как Вам кажется, в каком возрасте лучше читать Достоевского?
— Достоевский не писатель для определенной категории людей. Любой, кто возьмет в руки книгу Достоевского, найдет в ней ответы на свои вопросы. Это и юный, и пожилой, и образованный, и не очень. Тут закона нет. Это писатель универсальный. Кому в душу западет, тот сможет что-то духовно почерпнуть для себя.
— Близок ли вам «символ веры», который сложил для себя Достоевский, — «верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
— Я уверен, что мир делится на две части — на тех, кто со Христом, и на тех, кто против Христа. И не сомневайтесь, что те, кто против Христа, они с дьяволом. Так лучше быть со Христом!
Беседовала Ирина АХУНДОВА
http://www.politjournal.ru/index.php?POLITSID=960bc8543cd566aa5995aeb34805374a&action=Articles&dirid=103&tek=8473&issue=227
