 |
| Радонеж | Наталья Ларина | 16.09.2009 |
Не так давно я была в составе международной экспедиции журналистов в Ханты-Мансийском крае. Проехали мы по прекрасным дорогам многие сотни километров, вдоль которых нас как бы приветствовали горящие факелы, вырывающиеся из-под земли. Как человек несведущий, я любовалась этим завораживающим зрелищем ночью на фоне кромешной тьмы, а днём — на фоне раскалённого солнца. Игорь Олегович моментально спустил меня с романтических небес на реальную землю.
-То, что вас тогда так восхитило, называется попутным газом, вырывающимся из земли, преизобилующим в Сибири и на Крайнем Севере. Этому газу цены нет. Достаточно сказать, что в России в пустую сжигается этого бесценного топлива от восемнадцати до пятидесяти миллиардов кубометров в год. Столько потребляет Франция, Италия, Испания. Научись мы перерабатывать эти огромные объёмы, страна получила бы немалые деньги.
-Так в чём же дело, — кипячусь я, — надо же бороться с такой бесхозяйственностью.
-Дело не в бесхозяйственности, — поясняет Игорь Олегович, — тянуть газопровод от сотен малых месторождений совершенно нерентабельно, а то и невозможно. Переработка же попутного газа в жидкий углеводород достаточно сложная процедура.
И тем не менее, институт, где работает Геращенко этой проблемой активно занимается. Уже сегодня есть экспериментальная установка, которая перерабатывает метан в жидкий углеводород, дизельное топливо, бензин. Такой вот мини-завод, единственный не только в России, но и в Европе. Вице-президенты всех крупных нефтяных и газовых компаний высоко оценили новинку.
Поскольку залежей газа в России более одной четверти всего газа планеты, коллеги Геращенко во всю проектируют первую промышленную установку мощностью в… десять тысяч тонн.
Можно сказать, что сегодня это ключевое направление в газохимии не только российской, но и мировой. Как скоро первая промышленная установка заработает, зависит и от Государственной Думы. З аконопроект (справедливости ради, он технологически очень затратный), по которому штраф за факела резко возрастёт, подготовлен. Но если бы Госдума его приняла, колес о завертелось бы быстро. Но как мы знаем, преодолеть госдумовскую косность трудно.
Было бы не плохо, если бы наши «зелёные» помогли протолкнуть этот закон. Так нет же. Они лучше будут бороться с воронами, которых в Москве действительно недопустимо много.
* * *
А пока с воронами, этими летающими крысами, как считает Игорь Олегович, борется он сам: мужчина должен быть охотником. Сам он пенрвого медведя убил, когда ему исполнилось восемнадцать лет. Было это на Камчатке в экспедиции вулканологов. Медведей там видимо-невидимо. Запах еды притягивал их к лагерю и днё, и ночью. Один из них, особенно наглый, попёр прямо на Геращенко. Пришлось стрельнуть. Двустволка была слабенькая, шестнадцатого калибра с двумя патронами. Первый выстрел Игорь Олегович сделал с расстояния восьми метров. Заряд попал прямо в сердце и несмотря на это разъярённый медведь пробежал ещё м етров сто к своему убийце. Когда расстояние между ними критически сократилось, Геращенко сразу выпустил вторую пулю. Не окажи сь её, неизвестно, чем бы дело кончилось. Теперь же можно было спокойно вздохнуть.Я спросила Игоря Олеговича, что он испытывает, убивая зверя.
-Эйфорию, — он ни на секунду не задумался, — эйфорию. Охота — это состояние души, единение с природой. Тот, кто не охотник, природу не понимает. Вот недавно с сыновьями охотились на ворон, разных птиц. Ничего, экзамен выдержали.
Меня такая мысль несколько шокировала: «А для чего вы пташек-то убили?»
-Как для чего? Это же дичь, её есть можно. Вы разве гусей, куриц не едите?
-Так эта птица Богом определена для человека. А вы убиваете птиц вольных, лесных.
-Ну вот смотрите, — продолжал Геращенко, — в лесу одно животное убивает другое. Рыба пожирает ту, которая меньше и слабее. Работает естественный закон выживания явно и не явно выраженных хищников. А человек это тоже хищник. Если он задавливает в себе этот инстинкт, то он проявляется в уродливой форме. Мы видим это на примере многочисленных сериальных убийц. Вот они уж точно не охотники.
-Значит, — делаю вывод я, — когда вы охотитесь, даёте выход своим хищническим инстинктам?
-Нет. Просто я люблю это мужское занятие. В молодые годы я работал в Ак адемии наук в том числе и над созданием оружии я. И я горжусь, что приложи л руку к работам, связанным с подводной лодкой «Тайфун» с крупнокалиберными дальнобойными пушками.
И пацанов своих к охоте приучаю. Хотя до восемнадцати лет им своё собственное оружие не положено по закону. А на мой взгляд оружие — это мираж свободного человека.
До 1861 года ограничение на ношение короткоствольного оружия касалось только крепостных. Свободный человек мог носить оружие безо всяких ограничений. А в 1917 году снова крепостное право — запрет оружия — -Ну и правильно, — защищаю я закон, — даже страшно подумать, что будет, разреши всем иметь его, да перестреляют друг друга, вот и всё.
Геращенко со мной не соглашается и приводит в пример Эстонию, Израиль, Швейцарию… Ношение оружия резко сокращает преступность. В Эстонии, например, с тех пор, как запрет был снят, за два года преступность сократилась в пять раз. И это не я говорю, а их министр. А почему в Израильской и Швейцарской армии нет дедовщины? В том числе и потому, что у каждого есть оружие.
В семье Геращенко два шестнадцатилетних замечательных воцерковлённых сына — Олет и Сергей. Как я поинмаю из нашего разговора, они в армии служить будут.
— Однозначно, — твёрдо отвечает их отец. — Мужчины должны иметь хотя бы элементарное военное образование, чтобы быть готовым защищать свою Родину. А отношение нашей так называемой интеллигенции — пусть армия меня защищает, а я и мои дети будут музицировать, рисовать, танцевать… - нет, это не мужской взгляд.
-А вы что, себя интеллигентом не считаете?
Меня, что называется, зацепила несколько презрительная интонация, с какой он произнёс «интеллигент».
-Не считаю, — с вызовом открестился он, — согласен с Львом Николаевичем Гумилёвым. Интеллигент, считал он, это человек, который ничего не знает, ничего не умеет, кроме как сострадать народу. Давайте трезво посмотрим на роль этой самой интеллигенции в истории нашей страны. Именно она унавозила почву для революции. Именно она всегда чужда народу. На самом деле, так называемые интеллигенты, — это разночинцы, которые получили некую видимость высшего образования и вообразили из себя нечто значимое.
Считается, что эта категория людей во всём должна сомневаться, это даже как бы в достоинство возводится. И пока идёт процесс познания явления сомнение возможно, но когда в сё выяснено, зачем же перманентно сомневаться. Это уж болезнь какая-то. Вот мне интересно, почему в советское время ни офицеры, ни священники не считались интеллигенцией. Они были куда более образованы, чем какие-то разночинцы. Да я встречал гораздо более здравомыслящих, достойных людей и в среде высококлассных рабочих.
-А кем же вы, Игорь Олегович, считаете себя?
-Мастеровым мужиком. В советское время интеллигенты устраивались сторожем, дворником, а я — слесарем-инструментальщиком. До шестого, самого высокого разряда дошёл. Делать штампы высочайшей точности, — это, скажу я вам, всё равно, что на скрипке играть.
-Да какой же вы талантливый человек! — восхищаюсь я.
-Ну не кумирьте, как теперь говорят, меня. Просто руки у меня растут, откуда надо. Что касается инструментальщика, им надо родится, научиться нельзя. Если вы возьмёте тысячу мужчин и будете обучать их этому ремеслу, то четвёртый разряд осилят человека сто, а шестой — гораздо меньше.
Хороший инженер обязательно должен уметь работать руками. Когда я что-то проектирую, скажем, для установки, я не только умом понимаю, как это должно быть, но и сам могу сделать ту или иную деталь. Опыта должно набираться не только от работы ума, но и рук.
* * *
Да, действительно руки у Геращенко золотые. Он принёс несколько коробок, открыл их и перед моими глазами предстало пиршество колечек, брошек, браслетов, серёжек…В Англии, куда семью Геращенко выслали после освобождения из Мордовского лагеря его жены Ирины Ратушинской (смотри очерк «Россию спасти ещё можно») Игорь окончил факультет ювелирного дизайна в Лондонском Университете. И как человек основательный, доводящий до совершенства за что бы не взялся, достиг в новой для себя профессии немалых успехов. Настолько значительных, что стал членом Британской гильдии ювелиров, а потом и членом Союза художников России. Он сподобился сделать Панагию Армянскому каталикосу. Точно такую панагию, какую сделали в 1453 году. Когда Константинополь разрушили, пропала и та единственная реликвия. Конечно, потрудиться пришлось немало, но и результат налицо.
В качестве ювелира, он не раз выручал и своего духовника митрополита Антония Сурожского. Однажды Владыко позвонил Игорю, пригласил к себе. Вытащил из кармана обычный наперстный крест:
-Игорь, он у меня один-единственный. Можешь мне сделать несколько экземпляров, — спросил владыка, — только бронзовых.
Через две недели Игорь Олегович принёс шесть серебряных крестов.
-Каюсь, владыка, — оправдывался он, — обманул.
Замечу, что на каждый крест ушло двести грамм серебра. Конечно, накладно получилось: финансовое положение семьи было тогда не из лучших. Но речь шла о просьбе митрополита Антония и этого было достаточно, чтобы всё остальное не и мело никакого значения.
-А как вы к вере пришли, Игорь Олегович, — вопрос был ко времени.
-Через физику, — неожиданно ответил он, — что действительно повлияло на моё мировоззрение, так это глубокое изучение физики и, в частности, второго закона термодинамики. Человек, знающий его, ну никак не может быть атеистом, потому как из него со всей очевидностью следует бытие Божие.
Закон этот достаточно сложный и мало кто понимает его даже среди физии ков. Если сказать очень просто, есть некая высшая сила, которая находится за пределами нашей вселенной, где существуют совсем иные нежели на земле законы, сотворившие наш мир.
Когда я поехал на преддипломную практику, отец дал мне книгу об этом законе и сказал: «Выдели себе полчаса в день для чтения и час для размышления над прочитанным.»
Два месяца ушло у Геращенко на эту работу при прекрасной научной подготовке и далеко не средних умственных способностях. И когда он уверовал, то принял православие, учитывая традиции и культуру народа, из которого происходил. И с тех пор он православный человек и очень рад этому обстоятельству…
Можно было бы рассказать и о других умениях, нет, точнее сказать, профессиях Игоря Олеговича, — юридической, стеклодува, мебельщика, но рассказ мой и так затянулся. Сегодня для него главное, что работает по специальности на своей Родине.
-И это чудо Божие, — признаётся он, — я ни разу не пожалел, что вернулся из благополучной Англии на свою Родину. Ни разу. За границей совершенно иные люди, иные нравы, там всё не своё
Я спросила, почем у же не многие возвращаются в Россию.
-Я бы так не сказал, я бы так не сказал, — ответил Геращенко, — очень многие устроились там абы как и им не с чем возвращаться. Я имею в виду финансовую сторону. Это миф, что все уехавшие процветают. Многие ли имеют собственный дом? Да пара процентов. А те, кто имеют, всю жизнь выплачивают немалые проценты, это же вечная кабала.
Что же касается обеспечения разными товарами, то в России, что в Англии сейчас одинаковая ситуация. А вообще-то жизненный уровень сравнить достаточно трудно. Если, предположим, в Англии человек зарабатывает две тысячи фунтов стерлингов в месяц, то после уплаты налогов за медицинскую страховку и жильё, у него останется настолько незначительная сумма, что он не сможет послать своего единственного ребёнка в частную школу, а уж о высшем образовании и говорить не приходится. А теперь переведём эти две тысячи фунтов в рубли. Получится сто тысяч рублей. За пачку сигарет мы заплатим, грубо говоря, полдоллара, а они — десять. ФУ нас с этой суммы возьмут тринадцать процентов налога, а в Англии — сорок. Вот и считайте, сколько рожек и ножек останется от двух тысяч фунтов.
Во многих направлениях у нас свободы значительно больше, чем в Америке и Европе. А вот пресловутой политкорректности, которая довела значительную часть Европы и Америки до крайности, к счастью, меньше. К сожалению, под натиском либеральных настроений в нашем обществе и СМИ у нас тоже в этом смысле ситуация ухудшается.
В России сейчас надо с оздавать, а не разрушать. Правозащитники, хельсинские группы привыкли к разрушению, созидать же они не умеют, не могут. Ну посмотрите на адептов этой свободы. Я помню, как Людочка Алексеева, маленькая девочка, которая бегала на побегушках при хельсинской группе, а между делом преподавала историю КПСС. Приехав в Америку, она не смогла освоить английский язык. Я с ней встретился там, подарила она мне свою книжку «История инакомыслия». Прочитал. Дак это же переписана «Хроника текущих событий». А сегодня эта Людочка Алексеева провозглашена основательницей Хельсинской группы. Ну, просто абсурд! Какая Хельсинская группа, когда от самого хельсинского соглашения, основанного на признании послевоенных границ, остались рожки да ножки. Да ничего от него не осталось, а группа работает.
На этом я и закончу рассказ о физике Игоре Олеговиче Геращенко. История его жизни может быть поучительна для нас. Сын выдающегося украинского учёного, не ставшего академии ком только «по вине» свободолюбивых сына и невестки. Сам Игорь с красным дипломом окончил Киевский Университет, но уволен с работы за правозащитную деятельность и из-за жены, известной поэтессы Ирины Ратушинской, приговорённой за «не те стихи» к семи годам тюрьмы. И не только не потерявшегося в этой жизни, но, напротив. Нашедшего в себе силы, характер, возможности издать три сборника стихов жены, переданных каким-то чудом из-за колючей проволоки. Овладевший множеством профессий, которые помогли его семье безбедно существовать в Англии. И, наконец, найти с илы вернутсья с женой и двумя сыновьями на Родину. И стать здесь счастливым.
