 |
| Православие.Ru | Василий Жданкин | 12.09.2009 |
 |
| Василий Жданкин |
И.М.: Вы были в каком-то ансамбле?
В.Ж.: Ансамбль один, другой, третий… Разные были.
И.М.: А с каким ансамблем вы попали в Германию, где произошла та история, о которой я прошу вас рассказать?
В.Ж.: В Германию я попал уже один, когда профессионально работал на большой сцене. Но от Православия я тогда был далек, очень далек — занимался по системе Иванова. Мало того: я отвечал за Западную Украину.
И.М.: Это тот Порфирий Иванов, который всем советовал обливаться?
В.Ж.: Да-да-да… И хочу сказать, что если на первый взгляд это — безобидное учение, на самом деле — страшная вещь. По сути, скрытая форма сатанизма.
И.М.: А чему «старец» Порфирий учил? Наверно, не только обливаться холодной водой?
В.Ж.: Ну, знаете, лукавый он потому и лукавый, что использует метод полуправды. Естественно, в воде, в воздухе, в земле есть своя благодать, которой Господь наделил все эти стихии, и они, конечно, влияют на человека целительно. Даже у святых отцов написано, что «колодезная вода — вода исцеления и покоя». Но тут произошла подмена. Иванов заявил, что это все от него. Только через него, обращаясь к нему, люди получают от стихий здоровье, силу, особые способности. Теперь-то мне понятно, какую силу и какие особые способности. Если отрекаешься от Бога, от кого они? От лукавого.
И.М.: Конечно. Вообще, можно сказать, что это была секта.
В.Ж.: Это и есть секта.
И.М.: И вы там числились кем?
В.Ж.: Третьим по значимости человеком. Ни много ни мало — «апостолом». «Апостолом» Западной Украины.
И.М.: Вы ведь живете на Западной Украине?
В.Ж.: Да. В городе, который называется Кременец. Но в то время я жил во Львове.
И.М.: И народная песня уже тогда стала вашей профессией?
В.Ж.: Это все было на волне националистического подъема. И, естественно, народные песни я пел в основном украинские и такого национал-патриотического содержания. Уже позже, к моменту поездки в Мюнхен, я начал понимать, что в политике происходят лукавые подмены.
И.М.: А какие это были годы?
В.Ж.: 1990−1991-й.
И.М.: Что за инструмент у вас тогда был?
В.Ж.: Кобза. Мне ее подарили в 1987 году. Вот с этого момента я начал серьезно заниматься народной музыкой.
И.М.: И вы приехали в Мюнхен уже с сольным концертом, так?
В.Ж.: Да. Меня пригласила на католическое Рождество благотворительная организация, которая собирала средства для людей Чернобыля.
И.М.: И вы, наверно, приехали, несмотря на декабрьский холод, легко одетым? Я знаю, что члены секты Иванова даже в морозы ходили в ковбойках, в майках.
В.Ж.: Именно так я и выглядел: с бородищей до пупа, в рубахе с коротким рукавом, в легких брючках и сандалиях на босу ногу.
И.М.: Люди оглядывались?
В.Ж.: Ну, конечно! Мало того, пытались еще деньги совать, чтобы я оделся. Немцы, конечно, сердобольные люди…
И.М.:…и при этом очень заботятся о своем здоровье, поэтому я представляю, в какой ужас они приходили! Какая погода там была тогда?
В.Ж.: Для Мюнхена холодно: минус девять.
И.М.: Это и для нас не очень тепло. И снег был?
В.Ж.: Немножко был, сантиметров семь-восемь. Концерт мне устроили на улице, и я босой пел прямо на площади.
И.М.: Много украинцев пришло на концерт?
В.Ж.: Ну, естественно. Украинцы принимали в моем визите большое участие. По Мюнхену меня возила, знаете, кто? Вторая жена зятя Бандеры. Немецкая мэрия мне ее выдала, потому что она хорошо говорила и по-украински, и, естественно, по-немецки.
И.М.: И это она вам рассказала, что в Мюнхене есть такой необычный человек?
В.Ж.: Нет, не она. Незадолго до моего отъезда домой на торжественном ужине в мэрии после очередного концерта один клерк из мэрии мне и говорит: «У нас в Олимпийском городке живет такой же чудак, как и ты. Из твоих краев. Он сам себе церковь построил». А я себе думаю: «Если для немца смешной, значит, нормальный человек. Интересно…» Говорю: «Отведите меня к нему». Приезжает утром за мной эта родственница Бандеры, и мы с ней едем. Кстати сказать, она сторонилась политики, потому что их семью постоянно донимали этой политикой, они не знали, куда деваться.
И.М.: Она вас привезла в Олимпийскую деревню?
В.Ж.: Да. И вот я иду и думаю: где тут, среди этого стекла и бетона, может обитать мой соотечественник?
И.М.: Когда все это было построено?
В.Ж.: В 1978 году, если я не ошибаюсь.
И.М.: А то, о чем вы рассказываете, произошло больше, чем через десять лет.
В.Ж.: Ну да. И вот иду я по этому Олимпийскому городку, смотрю: снежок на газонах лежит, все так чистенько, гладенько, все вылизано. Где его искать — непонятно. Подхожу к полицейскому, кое-как объясняю. «О, — заулыбался немец, — еремит Тимофей!» «Еремит» в переводе с немецкого «отшельник». Говорит: «Зайдете за стадион — увидите.» Иду за стадион, в самое сердце этого Олимпийского городка, и открывается такая картина… Ну, в общем, глазам не верю, что такое может быть. Посреди этого всего модернового великолепия стоит мазанка — такая, как на Украине, немножко перекошенная. И часовенка, сбитая из досок, с крестиком наверху, украшенная фольгой. Ну, совершенно по-детски. Заборчик по колено, тоже перекошенный немного…
И.М.:…через который можно было перешагнуть?
В.Ж.: Да.
И.М.: То есть не функциональный.
В.Ж. (смеется): Как оказалось, он был функциональный, но об этом потом. Захожу в этот дворик, стучу. Слышу «аминь» — ну, значит, можно. Захожу. У меня от всех привезенных в Германию сувениров осталось одно пасхальное яичко-писанка (так у нас называют расписные яйца) с образом Пресвятой Богородицы. А поскольку мне сказали, что мой земляк — христианин, естественно, я его взял. Христианину, думаю, это должно подойти. Открываю дверь, вижу окно и напротив окна силуэт. Легкий полумрак, лица еще не видно. Хотел поздороваться. Но рот не успел открыть, а он говорит: «Проходи, Василий, садись, рассказывай, что там на Украине делается». Ну, я сначала удивился, потом думаю: «Наверно, немцы предупредили дедушку, что придет Василий, раз они его хорошо знают». И так осторожно начинаю рассказывать: мол, храмы возвращают, новые строят. Он меня разглядывает с ног до головы, а потом говорит: «Храмы вам вернули, а правды там уже нет». — «А в каких есть правда?» — «В тех, где оберегали мощи святых, не дали выбросить. И в тех, что построены благочестивыми руками». Потом смотрит на меня и говорит: «Это ты так и ходишь?». Я с гордостью: «Да».
И.М.: Посмотрел на босые ноги?
В.Ж.: На все. «Ничего, ничего, — говорит, — оденешься». А я себе думаю: «Какою властью он может заявлять такое?» Ну, разговариваем дальше, и я ему вручаю эту писанку. Надо было видеть, как он обрадовался, как целовал образ Богородицы и еще приговаривал: «Мамушка, родная…» Я сначала удивился: зачем эту картинку целовать? А потом, когда он расплакался, понял: что-то его тронуло. И смотрю, у него бутылка вина стоит на столе початая. А по системе Иванова ничего нельзя было пить, строго запрещалось.
И.М.: Потому что вредно для здоровья?
В.Ж.: Считалось, что это перечеркнет все усилия, вся сила уйдет. И я думаю: «Как так может быть? Этот человек обладает такой силой — и пьет вино». Спрашиваю его: «Дедушка, а вы что, пьете?». «Да, — говорит, — пью. (Как раз наше Рождество было.) А ты не пьешь?» — «Нет, не пью». Еще ничего о себе не сказал. Он говорит: «Ты же на концерты ездишь. Тебя люди принимают». Я говорю: «Принимают». — «Наливают тебе?» — «Наливают». — «И ты не пьешь?» Я говорю: «Не пью». Он так посмотрел на меня — знаете, как ребенок может смотреть в глаза? «И что же, — говорит, — ты считаешь, что ты лучше их?» Про себя думаю: «Действительно, так получается…» И говорю: «Дед, наливай!» Он мне налил, мы с ним выпили, и у меня вдруг слезы как хлынут! Я не понимал, что со мной происходит, и не заметил, как начал ему исповедоваться. Это все было настолько неожиданно и молниеносно. А потом я замолчал, а он мне стал про меня рассказывать — с самого детства. Тогда до меня дошло, что ему никто ничего не говорил про меня. Что это — нечто другое, нечто поразительное, необъяснимое.
И.М.: А он рассказывал без осуждения?
В.Ж.: Абсолютно.
И.М.: Хотя, наверно, называл какие-то грехи, проступки?
В.Ж.: Он сказал: «Ведь ты не со своей женой живешь». А я, действительно, тогда как раз бросил жену.
И.М.: Сколько вам было лет?
В.Ж.: В 1990 году мне было 32 года.
И.М.: И уже успел жену сменить!
В.Ж.: Да, потому что по системе Иванова, если жена не разделяет твоих взглядов, ты должен найти себе «духовную пару».
И.М.: И вы нашли.
В.Ж.: Очень быстро.
И.М.: Она была тоже «ивановка»?
В.Ж.: Нет, она не была «ивановкой», зато понимала, что если мне немножко подыгрывать, все будет в порядке. И вот я жалуюсь ему на жену, говорю, что, мол, она такая-сякая… Он улыбается и говорит: «Женщина». Дескать, что ты от нее хочешь? И от него такая любовь исходила — ну ни с чем нельзя сравнить.
И.М.: А как он выглядел? Он был маленького роста?
В.Ж.: Маленького.
И.М.: Сухонький?
В.Ж.: Нет, я бы сказал, крепенький. Помню, он сел за фисгармонию и начал петь такие детские песенки про Бога.
И.М.: Народные?
В.Ж.: Не народные, нет! Знаете, видимо они творились прямо в тот момент. Что-то там играет и поет. Это было настолько умилительно.
И.М.: Хороший голос у него был? Или слабенький?
В.Ж.: Старческий, но не слабенький. Такой очень простой. А у меня был с собой инструмент, и я ему тоже спел. Предварительно порылся в памяти: есть ли у меня хоть что-то, связанное с христианством. И вспомнил кант Киево-Печерской Божией Матери. Он послушал и говорит: «Ты, как приедешь домой, скажи своим украинцам, что нельзя отделяться от России». Спрашиваю: «Почему?» — «В большой семье легче прокормиться». Дал мне книжечку древних подвижников, первых пустынников — Патерик. Древний Патерик на русском. И говорит: «Иди с Богом». Я спросил: «Можно к вам придти еще?» — «Приходи, — говорит, — конечно». И напомнил мне молитву «Богородице Дево, радуйся». Еще сказал, что надо поститься, а я ему говорю, что и так пощусь — три дня ничего не ем и не пью по системе Иванова — это уже была определенная степень посвящения. «Голодовка, — говорит, — от сатаны». — «Чем же, — спрашиваю, — отличается пост от голодовки?» — «В посте есть молитва. Если молитва не живет в душе, туда входит сатана».
И.М.: И когда же вы пришли в следующий раз?
В.Ж.: Через день, потому что я прочитал сразу всю книжку. Прибегаю к нему и заявляю: «Отец Тимофей, я хочу получить бесстрастие». А он смеется. Я говорю: «Чего вы смеетесь, я серьезно хочу». — «Попостись, — говорит, — денька четыре ради Христа без еды и без воды, а я помолюсь, и ты молись, может, что-то и получится». Я ушел и думаю: какая ерунда — четыре дня попоститься! Бывало, по шестнадцать суток ничего не ел, не пил… (По системе Иванова раз в год надо было такое «очищение» пройти.) В первый же день меня так скрутило! И желудок и голова… В общем, я быстро понял, что это нечто другое. Понял, чем отличается пост от голодовки.
И.М.: А вы молились, как он сказал?
В.Ж.: Да, «Богородице Дево, радуйся», «Отче наш» я помнил. Ну и, как мог, молился. На другой день немножко полегчало. Ночью сны снились ужасные. Это было что-то страшное. И после трех ночей «ужастиков» снится мне на четвертую моя матушка покойная, которая никогда мне не снилась, пока я занимался «ивановством». Она благословляет меня и целует. И я слышу голос, сильный голос, который по-немецки почему-то говорит: «Grоss Got» — «Великий Бог», или «Бог велик» по-баварски. Это баварское приветствие. И я просыпаюсь. Ощущение такое на пятый день, будто тела нет, будто хожу, не касаясь земли. Я всех любил: полицейских, арабов, негров… Мне было абсолютно все равно, что есть. Съел что-нибудь, насытился — и все, не было никакого различия. Но меня хватило ровно на один день. Вечером я кого-то осудил. И почувствовал, как с меня будто кожа слезает. Почувствовал, как уходит благодать. Естественно, я не был готов к этому состоянию, просто старец дал мне попробовать, к чему надо стремиться…
И.М.:…чтобы получить бесстрастие. И как это сложно. А еще раз вы вернулись к отшельнику Тимофею?
В.Ж.: Конечно, я пришел к нему в третий раз и вот тогда уже начал у него интересоваться, как он попал в Германию. Спрашиваю: «Сколько вам лет? Вы ведь такой уже древний дедушка». Он отвечает: «Две тысячи». — «Как так?» — «Ну, раз ты не смеешься, — говорит, — я тебе расскажу, а то немцы смеются».
В 1944 году он воевал в Красной Армии, уже немцы отступали. Он попал в плен и в тот же день, вернее, в ту же ночь бежал из лагеря, и ночью, по дороге домой, ему явилась Пресвятая Богородица и говорит: «Тебе назад дороги нет, ты должен идти на запад и там строить церковь». Он взмолился, говорит: «Матушка, у меня жена, трое детей, четвертым беременна…»
И.М.: А как же она была беременна, если он на войне?
В.Ж.: Его призвали где-то в конце войны. И Она говорит: «Иди туда, куда Я тебя посылаю, за детей не тревожься». Ну, он послушал, пошел с каким-то обозом, который отступал с немцами. В Австрии у них проверяли документы, а у него не было, их же забрали, когда арестовали. И его продержали в тюрьме около года — не знали, что с ним делать. Даже подослали к нему киллера, чтобы тот его просто придушил. Но по Божией милости он с киллером справился. Понял, что дело не шутейное, и решил взять на себя строгий пост, пока его судьба не решится. Начал поститься — без воды, без пищи. И пропостился двадцать дней. Собирался продолжить, потому что уже вошел в пост, нормально себя чувствовал. Но на двадцать первую ночь является ему Пресвятая Богородица и говорит: «Прекращай пост. Каждый должен нести крест, который ему по плечу. Тебя скоро выпустят — твоя молитва услышана, твое место в Мюнхене. А за каждый день поста ты прожил сто лет».
И.М.: Поэтому он вам и сказал, что ему две тысячи лет.
В.Ж.: Да. «И вот с того момента, — говорит, — я уже знал, кто и с чем ко мне идет». Он уже обладал ведением. Его выпустили через два дня.
И.М.: Наверно, война уже кончилась.
В.Ж.: Да. Выпустили, и он пошел в Мюнхен. Мюнхен был разбомблен. На пустыре, на окраине города, он поставил себе эту хибарку и часовенку начал строить. Естественно, молился, и на молитву потянулись люди. Это и немцы, и англичане, и американцы, кого там только не было!
И.М.: Войска победителей.
В.Ж.: Ну да, это же американская зона была. И он всех приводил к Православию. А в начале 1970-х проектируют там Олимпийский городок. Приезжают к нему масоны из Олимпийского комитета и говорят: «Нам эта земля нужна».
И.М.: А это были масоны?
В.Ж.: Ну, естественно. Кто может быть еще в Олимпийском комитете? Говорят: «Мы тебе даем шикарную виллу на другом конце города». Он говорит: «Меня Господь тут поставил». Они посмеялись и уехали. А он огородил территорию 30 на 40 метров и каждый день обходил с иконочкой вдоль заборчика этого.
И.М.: Крестным ходом?
В.Ж.: Крестным ходом, да. Через пару дней приезжают два бульдозера сносить его домик, а вокруг домика уже стоят человек восемьсот его духовных чад со всего мира. В том числе из Америки, а там и дипломаты, и юристы… И из американского Конгресса кто-то. В общем, скандал. Эти (из Олимпийского комитета) поняли, что им ничего «не светит», и решили строить вокруг хаты. Так старец оказался в центре событий. И, конечно, сотни людей могли с ним пообщаться.
И.М.: Может быть, и во время Олимпиады?
В.Ж.: Да, в 1978 году. Рассказывал, что такое было скопище бесовское. «Даже ночью пришли два беса во плоти и меня избили». Повредили ему позвоночник. То есть он уже не мог их удерживать, такая была концентрация бесовщины.
И.М.: Именно во время Олимпиады?..
В.Ж.: Да. Помню, он мне это рассказал и так смотрит на меня и говорит: «А что ты здесь делаешь?» Я говорю: «Так вот и так, приехал концерт давать». — «Деньги зарабатывать?» — «Ну, и деньги зарабатывать». — «Нечего, — говорит, — тебе здесь делать, езжай на Украину». И велел на Запад ни ногой, не только на Запад — вообще за границу. Я спрашиваю: «А к вам приехать нельзя?» — «Не надо». В тот момент к нему пришла немка, которая, видимо, стирала ему, убирала… И вот эта немка со мной прощается и говорит мне на ухо (она по-русски разговаривала): «А у нашего батюшки в келье сияние, каждый вечер сияние». И потом мы с ним выходим из дому, подошли к заборчику, он меня перекрестил, а я попросил его проводить меня еще немножко, потому что хотелось побыть с ним подольше. А он говорит: «Не могу». — «Почему?» — «За этот заборчик выйду — меня бесы разорвут». Так что заборчик функциональный.
И.М.: А что было с вами потом, когда вы приехали домой?
В.Ж.: Все в моей жизни и, прежде всего, во мне старец Тимофей перевернул. Что было потом? Вернулся к жене. Естественно, начал мерзнуть. (Смеется.) Бесы вышли по его молитвам.
И.М.: Значит, стали одеваться нормально?
В.Ж.: Оделся. И начал ходить в церковь, но просто так. Мне еще было трудно пойти на исповедь. И меня позвал по старой памяти в свою предвыборную кампанию Черновил — был такой деятель, не самый худший из них.
И.М.: Диссидент, который сидел в лагере при советской власти?
В.Ж.: Да-да. И вот его пресс-секретарь мне звонит и говорит: «Вячеслав Ефимович хочет видеть вас в предвыборной кампании». Я ведь вот еще чем отличился: первый спел гимн Украины, когда вроде нельзя было, на фестивале в Черновцах. Решил этим отомстить советской власти за родственников. Они все пострадали во время репрессий в 1939 году и потом — после войны. В общем, отомстил таким образом. Ну, а тут я понял уже, что все эти выборы — дело гнилое. Но у него в столе, у Черновила, лежало мое заявление на квартиру: мы во Львове снимали, своего жилья не было. И я не знаю, что делать. Думаю: «Не поеду — жена съест. Поеду — будет противно жить, что за квартиру продался». Это было вечером, я прочитал на ночь «Отче наш». Думаю, лягу спать…
И.М.:…утро вечера мудренее.
В.Ж.: Ночью мне снится, что я в Почаевской лавре, в Успенском соборе. На амвоне стоит монах, такой высокий, худой, и людям говорит проповедь. «Сначала, — говорит, — на Святую Русь пришли коммунисты, а теперь идут националисты». Люди сгрудились вокруг него, а я в стороне стою. Он ко мне поворачивается, на меня пальцем показывает и говорит: «А ты их дорогами не ходи». Ну, естественно, наутро я ни в какую кампанию не поехал, а поехал в Почаев. И там встретил другого старца, своего будущего духовника.
И.М.: Он жив еще?
В.Ж.: Уже упокоился. Отец Димитрий. Он тоже меня сразу раскусил. Говорит: «Ты, брат, наверно, артист». Я говорю: «Да». — «На сцене поешь?» — «Да». — Говорит: «И тебе люди аплодируют? И ты дуреешь?» — «Да». — «Нечего, — говорит, — тебе там делать, уходи оттуда». — «А почему? Я ж такие песни пою…» Он говорит: «Или душу продашь, или голову снимут». И запретил мне пение на пять лет.
И.М.: И что ж вы должны были делать эти пять лет?
В.Ж.: Вот и я как-то растерялся от таких запретов и даже роптать начал: «Что же я буду делать?» — «Учись что-то делать руками», — сказал отец Димитрий. «Я ничего, — говорю, — не умею». А у моего отца была столярная мастерская, но он меня туда не пускал: боялся, что я руки пораню.
И.М.: Ну да, музыканту руки надо беречь особо.
В.Ж.: И вот я иду по коридору монашеского корпуса такой разбитый весь, голова пухнет от мыслей. Ведь никаких сбережений нет, легкие деньги от шоу-бизнеса — они как приходят, так и уходят. И тут навстречу монахи ведут старичка; как оказалось, это был отец Богдан, сейчас он уже схиархимандрит Тихон. Я к нему подхожу под благословение. Он меня благословляет, посмотрел на меня и говорит: «Ты, брат, наверно, столяр». Я спрашиваю: «А с чего вы взяли?» — «Что-то, — говорит, — мне так показалось». И пошел дальше. Я думаю: «Какой столяр? Меня же не допускали до этого всего». Через две недели мне владыка Августин Львовский предлагает поехать ко Гробу Господню в Иерусалим. Естественно, бесплатно. А у меня первая мысль: «Ведь старец Тимофей запретил мне ездить за границу». Потом успокаиваю себя: «Раз владыка благословляет, и в такое святое место…» Но в день отъезда отца моего разбивает паралич, и он умирает. Понятно, я никуда не поехал. Он умирает, и остается столярная мастерская.
И.М.: Пришлось-таки стать столяром?
В.Ж.: Ну, сначала, первые пару месяцев, я только дерево портил, потом что-то начало получаться, а через полгода меня пригласили в женский монастырь в город Кременец…
И.М.:…где вы сейчас и живете.
В.Ж.: Да. Я начал делать киоты на иконы, и через некоторое время мы купили новый дом, а в этом новом доме уже не было мастерской. Я сначала заметался, но тут отец Геннадий (отец Геннадий Ботенко, настоятель храма архистратига Михаила в киевском Медгородке. — И.М.) пригласил меня на Рождественские чтения.
И.М.: Это было когда?
В.Ж.: Лет восемь назад, что ли.
И.М.: Я вас тогда впервые и услышала — на заключительном концерте Рождественских чтений.
В.Ж.: Да, около восьми лет прошло. А у меня еще денег не было: новый дом, там надо было все делать… Ну как ехать в Москву?! И тут меня приглашает владыка Сергий, наш епископ Тернопольский и Кременецкий, выступить в епархии на Рождество. Мне сказали, что выступление безгонорарное, только дорогу оплатят. И я себе думаю: «Мне запретили не сцене выступать, но, во-первых, сам владыка приглашает, а во-вторых, ничего не платят, акта купли-продажи нет. Короче, можно и спеть» Ну, и я поехал, спел. Сижу после выступления, пью чай на трапезе и думаю: «Видимо, не получится у меня в Москву поехать». И тут подходит ко мне молодой человек, вручает конверт с деньгами и быстренько уходит. Там было 200 долларов — на то время деньги немалые. Я решил: значит надо ехать в Москву. И с тех пор снова начал концертировать, но уже в другом качестве. Единственное, что я стараюсь соблюдать: не вылезать на светскую сцену и на телевидение.
И.М.: А за границу?
В.Ж.: После того, что случилось с поездкой в Иерусалим, попытался поехать на Афон. Окончилось так же плачевно: я потерял все документы. А последняя попытка была, когда меня пригласили в Сербию. Я подумал: «Это же не заграница, это же свои люди». В общем, успокоил себя в этом плане. Уже сделал визу, купил билет, собрался. Сижу в кресле, вспоминаю, что я еще забыл. Заходит в комнату жена, и чувствую — что-то произошло. «Что случилось?» — спрашиваю. Она: «Вася, только не бей». — «Что такое?» — «Я постирала твой заграничный паспорт». И на этот раз до меня уже дошло окончательно…
И.М.:…что больше попыток делать не следует. А как вы узнали о дальнейшей судьбе мюнхенского отшельника?
В.Ж.: По радио «Свобода». Это не я слышал, мой друг мне сообщил сразу же. В 2005 году на Покров он преставился в возрасте 112 лет. И история имела продолжение. В Москве, на трапезе у отца Артемия Владимирова, я встретил женщину. Она, как выяснилось, была протестанткой, жила в Германии, ее тоже старец Тимофей «выровнял» и отправил к отцу Николаю Гурьянову на остров Залит.
И.М.: Значит, он каким-то образом знал о нем?
В.Ж.: Только духовным образом он мог о нем знать. Ни радио, ни телефона у него не было. Его земля не была никак оформлена. Можете себе это представить?! В одном из столичных городов Германии…
И.М.:…где так любят порядок.
В.Ж.: А в этом году на Успение у меня был концерт в селе под Кременцом. Организовал его один местный фермер, он же меня прямо с концерта вез на поезд, потому что мне нужно было в Москву. И вот по дороге стал он расспрашивать, как я пришел к Православию, почему ушел со сцены и все такое прочее — он был моим давним почитателем, следил за мной, начиная с 1980-х. Я ему рассказал про старца Тимофея, а у него глаза округляются, и он говорит: «Я сегодня ночью слушал „Русское радио“, и там прозвучала такая информация, что какой-то немец дарит России клочок земли в центре Мюнхена. Дескать, „эта земля должна принадлежать России, потому что здесь жил русский святой“».
И.Я.: А где могилка его?
В.Ж.: Могилка его была там, в Мюнхене, но от кого-то я услышал, что его дети прах оттуда забрали. Еще интересный факт. Помните, был скандал в 2006 году, когда несколько афонских монахов из монастыря Есфигмен отказались поминать патриарха Варфоломея? Греческие власти даже прислали туда войска, чтобы их разогнать, но у них ничего не получилось, потому что там в это время находились высокопоставленные паломники из Германии, которые были чадами отца Тимофея.
И.М.: А сейчас вы чувствуете его молитвы? Помогает он вам?
В.Ж.: Конечно.
И.М.: А как вы к нему обращаетесь?
В.Ж.: Я обращаюсь к Господу: «Господи, молитвами старца Твоего Тимофея помилуй мя грешного».
