 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 11.09.2009 |
В человеческих поступках есть объективная и субъективная сторона; или, говоря по другому, мы должны разделять личность и поступок. Субъективно многие люди в СССР имели самые веские основания ненавидеть Сталина и, на его фоне, рассматривать любую антисталинскую силу как освободительную. Сталин был бесчеловечным тираном, одним из самых страшных тиранов в человеческой истории. То, что так много — неожиданно много — советских граждан перешли на сторону врага, есть прямой результат сталинской политики — коллективизации и репрессий, беззаконных казней и гонений на Церковь, насаждения тотальной лжи, доносительства и раболепства. Безбожный большевизм, упомянутый в письме синода РПЦЗ, был настолько чудовищен, что многие люди и в самом СССР, и беженцы из него, были готовы приветствовать любую антикоммунистическую силу, которая могла бы дать надежду на освобождение от безбожной тирании.
В то время люди еще не знали — и не могли знать — что Гитлер окажется еще худшим тираном, и гитлеровские злодеяния надолго затмят сталинские. Заблуждение тех, кто готов был видеть в Гитлере «освободителя» можно было понять в историческом контексте — зло большевизма было им знакомо, в то время как злу нацизма еще предстояло проявить себя. Это сейчас нам очевидно, кто такой был Гитлер, тогда, особенно поначалу, это могло быть неясно. Попав в плен, многие советские воины могли столкнуться перспективой неизбежной голодной смерти и соблазниться на предложения вступить в антисоветские вооруженные формирования. В любом случае, эти люди жили, страдали и умирали в страшное время, и нам лучше предоставить судить их Богу.
Однако есть объективная сторона поступков. Дурное дело, совершенное под давлением невыносимых обстоятельств или под влиянием заблуждения, ложных надежд и ожиданий, не перестает быть дурным. Одно дело — воздерживаться от суда над людьми, другое — над поступками. Человека можно пожалеть, ему можно искать извинений и смягчающих обстоятельств; оправдывать сам поступок — значит отсюда, из нашей безопасности признавать его приемлемым. А то, что сделал Власов и иже с ним — неприемлемо. Они перешли на сторону врага, который вовсе не думал освобождать Россию от большевизма, а думал ее уничтожить, врага, уже развернувшего геноцид на оккупированных территориях, врага, который, как ни трудно было в это поверить, был хуже Сталина.
Объективно их поступок был предательством — не по отношению к Сталину, а по отношению ко всем тем людям, которых нацисты пришли убивать в видах расчистки «жизненного пространства» для «высшей расы». Поэтому помолиться об упокоении душ этих людей, жертв страшной исторической трагедии — можно и нужно. А вот пытаться обелять то, что они сделали — нет.
Мы можем с пониманием и сожалением отнестись к тем, кто оказался в эпицентре невиданной до тех пор исторической катастрофы, к тем, кто в беспросветной ситуации поддался ложным надеждам, к тем, кто не смог противостоять давлению невыносимых условий, и мы можем почтить их память как память жертв войны и тирании. Но мы не можем почитать их как героев — героями они не были. Они заслуживают сострадания — но никак не восхищения. Яростная полемика, в которой одни, из ненависти к большевизму, призывают почитать власовцев как героев, другие — проклинать их как предателей, предлагает нам ложный выбор. Этих людей не следует ни прославлять, ни проклинать; их ужасную судьбу следует оплакать.
Не нам судить людей, которые совершили ложный выбор — но нам следует признать, что этот выбор был ложным. Из людей военных для нас символами исторической России для нас могут быть святые Александр Невский и Дмитрий Донской, Суворов, Кутузов и Нахимов, но никак не генерал Власов.
Россия нуждается в осуждении большевизма, в ясном и недвусмысленном признании злодеяний того времени — злодеяниями, в том, чтобы с наших площадей и улиц исчезли наконец, имена кровавых злодеев и террористов. Но этому необходимому делу может только помешать попытки сделать генерала Власова его символом.
