 |
| Православие в Украине | Протоиерей Александр Авдюгин | 08.09.2009 |
 |
| Протоиерей Александр Авдюгин |
Отец Александр — известный для православной читательской аудитории автор. Является редактором православной газеты Юга Луганщины «Светилен». Пользуются популярностью его рассказы в ЖЖ (http://rebrik.livejournal.com/), статьи на православных сайтах; его с удовольствием публикуют в местных СМИ. Недавно была издана книга его рассказов «Приходские хроники» и не только в печатном, но и аудио-формате.
Исходя из сферы интересов батюшки и велась беседа с нашим гостем в редакции. В чем особенность шахтеров, как прихожан православного храма, откуда родом персонажи его книг и почему иногда бывает не вредно «выпустить пар» в Интернетовских спорах — об этом и многом другом читайте в беседе с нашим нынешним гостем редакции — протоиереем Александром АВДЮГИНЫМ.
Стало естественным, когда среди ночи звонят: «Батюшка, я возвращаюсь из шахты, хочу молебен отслужить, Бога поблагодарить, что живой остался!»
— Идея построить храм в честь погибших шахтеров — давняя, об этом еще в начале 90-х разговор шел, даже место определили, где он должен быть, но тогда было важнее строительство собора, ведь в 80-тысячном городе была лишь небольшая Свято-Никольская церковь. Окончательное решение построить храм-реквием сформировалось после очередной трагедии на одной из шахт угольного объединения. Практически одновременно, и генеральный директор, и терком, и шахтеры принимают решение о строительстве часовни памяти, где можно будет в любое время помолиться о погибших горняках. Когда обратились к правящему архиерею нашей епархии митрополиту Луганскому и Алчевскому Иоанникию, владыка идею тут же поддержал, но к небольшому начальному эскизу добавил алтарную часть и попросил епархиального архитектора сделать проект уже не просто часовни, а храма-часовни.
— В каком году это было?
— Шел 2004 год.
— Люди сами искали средства?
— Инициативная группа по строительству храма обратились в банк, добились, чтобы им открыли счет. И потом шахтеры перечислили на этот счет свой дневной заработок. Конечно, не все перечислили, только те, кто изъявил желание. Не было так, как в советские времена: решение, список и все по списку делают взнос. Никакой обязаловки.
Эти средства практически полностью покрыли строительство храма. И роспись, и отделочные работы — все! Хотя говорить, что строительство шло без проблем и искушений не приходится, ведь экономические и политические нестроения нас тоже не обходили, но тут силу и власть наш «генерал» (генеральный директор) проявил и довел, с Божьей помощью, задуманное до завершения.
Да и не могло быть иначе. Сегодня уголь очень дорогой ценой дается. Каждый миллион добытого черного золота уносит за собой две жизни. Такова печальная статистика и страшная реальность.
Наш храм и ночью открыт: почему? Да потому что шахтер, идя на ночную смену или возвращаясь из нее, заходит в храм и ставит свечу и очень часто просит помолиться. Да и горняцкая молодежь поздним вечером храм стороной не обходит. Мы специально сделали так, чтобы храм был открыт все время, постоянно. Было даже несколько случаев, когда среди ночи звонят: «Батюшка, я возвращаюсь из шахты, хочу молебен отслужить, Бога поблагодарить, что живой остался!» В нынешнее время это уже стало совершенно естественным. Раньше такого не было.
Дальше. Инфляция постепенно урезала шахтерскую зарплату, а нынешний кризис и к сокращению рабочих мест привел. У нас, правда, горняков, работающих непосредственно на добыче, Бог миловал, не тронули, но сокращения были, да зарплату с пенсиями частями давали. И вот приходит ко мне человек и спрашивает: «Что мне делать? Как жить? Что посоветуете?»
— И что советуете?
— Естественно, молиться. Без молитвы ничего не получится. Не отчаиваться, не дать обстоятельствам поставить себя в состояние апатии, когда ты постоянно в унынии. Ни в коем случае! Ведь мы, заболевая, ждем выздоровления. Как бы что ни болело, мы лечимся и рано или поздно выздоравливаем. Здесь точно так же — все это надо лечить. Как лечить? Само собой, молитвой. Кроме того, деятельной активностью на том уровне развития, на котором человек находится. Не нужно замахиваться на большее, но ни в коем разе не опускать руки! Если отчаялся, подняться потом будет очень тяжело.
— Отличается ли в духовном плане шахтер от обычного, традиционного прихожанина? Ведь мало того, что у этих людей труд тяжелый, так еще и смерть необычайно близка. Когда идет на работу офисный работник или продавец, например, он не думает о смерти, а когда идет шахтер, то ежедневно у него в сознании прокручивается мысль о том, что этот день может стать для него последним, что он, может быть, уже не вернется из забоя. Это как-то приближает к Богу? Или наоборот, делает людей более циничными?
— Я спросил у одного горняка, нашего прихожанина: «Почему ты раньше не ходил в храм, а теперь ходишь регулярно?» И правда, поначалу он просто ставил свечку в церкви, потом начал исповедоваться и причащаться. Правда, исповедуется он не у меня. У нас в храме трое священников, и этот мужчина идет к священнику помоложе. Я для него стар. Видимо, срабатывает стереотип, что более молодому священнику будут близки его проблемы и переживания.
Мне же он рассказал такую историю: «Я работаю, казалось бы, в самом безопасном месте в шахте. На обслуживании ленточных шахтных транспортеров. И вдруг как-то раз сходит с роликов транспортерная лента и ударяет по мне. Я упал. Открываю глаза: из носа у меня течет кровь, крыса подошла и эту кровь лижет». «И что, — говорю, — ты из-за этого в церковь пришел?» «Нет!» «А чего ж тогда?» «А я, — говорит, — подумал, что это ад! Когда я захожу в храм, свечку ставлю, то понимаю, что должен был это пережить…»
«Ругает меня отец Стефан за мои рассказы о нем!..»
— Больше половины — действительно пережитого, настоящего. Единственное, я просто в художественный текст добавляю немного динамики. А так, в большинстве случаев все события и персонажи реальны.
— И отец Стефан?
— Стефан — это вообще реальная личность. Только зовут его по-другому. Абсолютно реальная личность, может быть, в чем-то воплотившая мои личные переживания. Но такой человек есть. Мы с ним встречаемся, он меня ругает за эти рассказы, борется за восстановление истины, говорит, что-то, что написано, на самом деле было не так (смеется — ред.). Я же облекаю все события в художественную форму, чтобы это было интересно читателю. Потому что людям нравится, когда им рассказывают интересную историю. Но рассказать — это одно, а текстуально передать — это совсем другое.
Например, случай, когда перепутали покойника, это я лично присутствовал. Или когда бабка-покойница меня за руку схватила, это тоже я сам пережил. Разумеется, в готовом произведении события немного приукрашены, то есть, использован авторский домысел, без которого сюжет остается просто канвой, лишенной эмоциональных красок.
Сейчас я больше служу в городском храме. Здесь немного иная обстановка, чем на селе. Более откровенные люди, конечно же, в храме сельском. Людей там меньше, и ты знаешь их уже на протяжении почти двух десятилетий. Знаешь, откуда человек, кем он был, что у него на душе, отслеживаешь его преобразования через православие. И это очень интересно! Единственный нюанс — нужно обязательно видеть хорошее в каждом. Не надо предвзято относиться. Ищи, что есть Божьего, и тогда получается интересно. Мне так кажется…
Есть у меня знакомый парнишка. В школе учился он не очень, ходил к нам в храм, отдали его потом в училище. Там тоже учился плохо, можно сказать, не учился… Просто проходил три года. Компьютер ему купили, думали, будет в игрушки играться — нет других интересов у человека, читает мало. Уже, в конце концов, взрослый стал. И тут умирает у него бабушка, которая его очень сильно любила. И вдруг он берет и делает на компьютере удивительную подборку фотографий из жизни нашего храма! Сверху кладет песни протоиерея Олега Скобли. Я смотрел и расплакался! Он так подобрал тематику, отображение внутреннего мира человека, так прочувствовал эмоции и настроение! Показал людей, какими он их видел. Вот так бывает…
— Попадая в какую-нибудь жизненную историю, Вы думаете, как потом об этом написать?
— Сейчас уже думаю. Раньше не думал.
— И приведение какой-то реальной жизненной истории в литературную форму у себя в уме, вероятно, способствует иному мироощущению в обычной жизни?
— Сейчас уже стало тяжелее: я повсюду начинаю искать сюжетные истории. Любую ситуацию тут же пытаюсь втиснуть в рамки композиции. Так, думаю, это будет завязка, это — кульминация, а это — развязка. Отчасти происходит так и потому тоже, что подстегивают издатели: «Батюшка, где ваши рассказы?» Вот сейчас выходит моя новая книжка. Для нормального, полноценного ее издания там не хватает минимум пяти рассказов. Они в голове, в замыслах, может быть, есть где-то, но надо все это преобразовать в реальный продукт.
— Герои Ваших рассказов — это реальные люди, которых Вы видели, с которыми общались. Они действуют в невыдуманных ситуациях, происходящих с ними в жизни. На исповеди священник тоже слышит много интересного. Не было желания написать? Изменив имена, города, любые подробности, по которым можно восстановить персонажей и события. Сделать это с назидательной целью, чтобы извлечь нравственный урок.
— Знаете, я уже 20 лет служу. Порой думаю, ну что мне могут интересного на исповеди рассказать? — все одно и то же. Но, бывает, такое выдадут, что стою и думаю, как это вообще можно себе представить?!
Может быть, где-то такие мои впечатления и были использованы неосознано, но случаев, чтобы конкретно оформить в рассказ услышанное на исповеди, не было.
Есть много интересных фактов и жизненных коллизий, литературную ценность которых осознаешь спустя некоторое время. Вот, например, монастырские воспоминания, связанные с Оптиной Пустынью. Сейчас я вспоминаю какие-то события, людей, даже просто листая старые фотографии. И вижу: вот это и это могло бы быть интересно, вырисовывается какой-то сюжет. Так возникли мои рассказыо Сашке, который потерялся. Скоро появится еще один рассказ о нем. Один из оптинских монахов и сейчас живущий в этой обители, прочитав мою книжку, прислал письмо. Пишет, что еще был такой, такой и такой эпизоды. Я уж и позабыл многое, а он вот напомнил. Скоро выходит моя новая книга. В ней будет идти цикл историй о Стефане, а вот о Сашке подбирается подборка на отдельное издание.
«Не хочу, чтобы православие видели мрачным. Оно красиво, созвучно, многогранно!»
— Отец Александр, у Вашего творчества множество поклонников. А критики есть?— Да, конечно!
— И что критикуют в первую очередь?
— Основной аргумент против моего творчества: «Не должен священник этим заниматься!» Существуют не только критики. Есть и такие, кто перестал ходить ко мне в храм.
— Из-за рассказов?
— Из-за книжек, из-за того, что издаюсь то там, то там. Говорят: «Молиться Вы должны, батюшка. Молиться, дорогой мой, поклоны бить, а не книжки писать. С чего смеяться? Тут горе вокруг». Я же истории рассказываю зачастую с долей юмора…
Изначально были противники и среди священников. Меньше было тех, кто критиковал мою работу в Интернете, чем тех, кто выступал против существующих на сегодняшний день моих публикаций. Это надо пережить. В основном это старшие священнослужители, которые вышли еще из советской эпохи. Например, приезжал отец Сергий Киселев с концертами. У нас были священники, которые однозначно и категорично высказывались: «Не ходите! Священник не имеет права петь». Это люди именно того поколения. Отдавая им дань и благодарность за то, что они в те атеистические времена пережили, но все они, как правило, воспитаны в консервативной традиции: приход, ограда и все, дальше выходить нельзя. И таких людей много.
— Спорите с ними?
— Это ни к чему не приведет. Я просто воспринимаю критику как существующий факт, как еще одну грань, эмоцию, которую вызывает мое творчество. Почему много святых в любом помяннике, какой ни возьми? Не потому, что необходимо доказать массовость православия, а для того, чтобы сказать, что у каждого был свой путь к Богу, своя тропиночка у каждого святого. К Богу толпой не идут. Поэтому, если со мной не согласен какой-то священник или прихожанин, то пусть так и будет. У каждого свое мнение.
— Вам не кажется, что православным не хватает понимания, что точка зрения другого человека тоже имеет право на существование? Порой сталкиваешься с ситуацией, когда предлагаешь человеку задуматься над каким-то вопросом, а в ответ слышишь: «Мы думать не будем, мы святых отцов читаем».
— Для меня сегодня апелляция собеседника к святым отцам означает, что с этим человеком разговаривать неинтересно. Высказывания святых отцов — это прекрасно. А как ты говоришь, как ты думаешь? Господь дал тебе свой разум. Ну, прочитал ты святых отцов, сдал потом экзамен в академии, дальше-то не святыми отцами должен думать! Спасается человек не святыми отцами, а самостоятельными поступками, самостоятельным мышлением.
Да, это нужно знать, это ориентир. Возникает какая-то проблема, например, приходит ко мне женщина и спрашивает: «Что мне делать с моим сыном? Он наркоман». Я смотрю на нее и честно говорю: «Не знаю». И размышляю, кто же мне может подсказать? Сначала думаю, может, какого-то священника спросить? Потом думаю: «Нет! Может, святые отцы что-то об этом говорили?» Вот такая логическая цепочка вполне возможна. Но постоянно ссылаться на святоотеческие труды не получается. Я же не могу ей ответить: «Иди читай святых отцов!» Ведь в храм приходит все больше и больше людей не с какими-то глобальными проблемами, а с конкретными ситуациями: «Помоги сейчас!» И отсылать к святым отцам — значит просто отмахнуться от человека.
— К Вам приходят люди с конкретными проблемами. Как Вы думаете, может, не со всеми вопросами нужно идти к священнику? Или все-таки лучше идти со всеми, а дальше уже решать по ситуации?
— Можно идти со всем, что наболело, просто выбирать священника. Я, например, никогда себе не позволю давать советы в семейной жизни или в воспитании детей. Потому что у меня самого всего-навсего один ребенок.
Поэтому нужно искать священника, который может что-то посоветовать в вашей конкретной ситуации. У нас, слава Богу, такие священники есть. Я могу сказать, что на нашем приходе один батюшка поможет в вопросах воспитания детей, другой — бывший юрист, поможет в социально-правовых вопросах, и так далее.
В связи с этим, хотелось бы, чтобы священнослужитель сочетал в себе светское образование с духовным. У нас, к сожалению, не много таких духовников. Это во-первых. А во-вторых, у нас слишком молодые священники. Это очень плохо. Приходят они на приход и начинают исповедовать. Любят исповедовать, советы давать! Ему 21−22 года, а он не только исповедует, но еще и нотации читает, да «духовным руководством» занимается! Я уж посмотрю на него раз, посмотрю второй. Потом не выдержу, подойду, дерну за рясу, шепчу ему: «Нельзя так делать!».
— О большинстве сегодняшних верующих можно сказать, что все они родом не из православия, не воспитаны в нем. И когда человек попадает в православие, ему на какое-то время хочется вообще никуда больше отсюда не уходить: читать только православную литературу, интересоваться только церковными новостями, жить жизнью Церкви. Фактически, человек хочет «замкнуться» в церковной ограде. Ваши рассказы врываются в мир православия ярким, очень разнообразным, богатым, цветным лучом. Каким Вы видите взаимодействие Ваших энергичных, живых произведений с традиционным настроем православия?
— Я не хочу, чтобы православие видели мрачным. Особенно у нас неофиты отличаются повышенной жаждой подвига. Не надо желать никакого подвига! Православие красиво, созвучно, многогранно, оно в сплошном мажоре. У меня искреннее желание раскрасить его яркими разноцветными красками и позитивными эмоциями. И когда приходят темные, мрачные лица, стоят в церкви хмурые, «спасаются», это диссонирует с моим восприятием веры. Тебя ведь Господь создал!
Сколько раз в Евангелии сказано: «Радуйтесь!» А мы забываем, что в православии надо радоваться. Что Серафим Саровский говорил при встрече каждому? — «Радость моя!» Разве хорошо, когда стоит девушка, женщина в храме в какой-то юбке непонятной, все висит на ней, лицо мрачное: она спасается! На улице встретишь — красавица, любо-дорого взглянуть. Приходит в храм — как подменили человека. Так ведь нельзя! Я скоро буду объявлять конкурс на самую красивую девушку на приходе.
Православие — это, прежде всего, радость. Отсюда и мое желание показать его с точки зрения позитивного мировоззрения. Мы в церковь должны идти с радостью. Не с мыслью, что вот сейчас три часа буду стоять, кошмар!..
Есть еще такой нюанс. В городе утеряна, а на селе еще осталась приходская жизнь. На селе проще — там все друг друга знают. И, кроме того, что они все помолятся и пойдут к батюшке, «поисповедaются», как они говорят, и причастятся, у них еще 350 проблем. Они еще что-то сделают, приготовят, посидят-поговорят. Там это еще осталось. А в городе…
— Насколько вообще в селе на Востоке Украины развита церковная традиция? Ведь во многих селах все церковное было намертво вычеркнуто еще в советские годы.
— Вот «оно» и пьет, и ругается, и ведет себя отвратительно. А как праздник — «оно» все равно в церкви. Приходит и кается по-настоящему, совершенно искренне. В городе это не часто встречается.
Если в селе есть храм, то все с этим храмом связаны. Начиная с тех, кто Бога клянет и ругается. Но все равно они с храмом связан, все равно они у меня будут, никуда не денутся. Это при условии, что священник постоянно находится при храме, а не приезжает из областного центра за 100 километров на субботу-воскресенье, а то и только на воскресенье. У нас, кстати, очень мудро в этом плане поступает наш владыка. Он поставил священников на приходы, и в Луганской епархии практически нет переводов. Как назначил батюшку — все, он там постоянно! У нас в благочинии 16 приходов, на которых практически все одни и те же священники.
— А новые приходы создаются?
— Было два, сейчас шестнадцать. Есть, конечно, священники, которые, так сказать, не прижились. Но тех, как правило, всю жизнь перекидывают с прихода на приход.
У меня тоже был такой случай. Прислали мне одного отца молодого, а он пошел и украл елку на Новый год! Его поймал лесник. Потом я ехал лесника уговаривал, потом милицию. Бывает…
В селе и люди, и отношения намного искренней. Но сельская религиозность — все же особенная, с вкраплениями язычества, не без того. Сколько бы я им не говорил, что богоявленская и крещенская вода суть одно и то же, все равно вечернюю воду они будут использовать для одного, а утреннюю — для другого. Что я только ни делал! Книжки приносил, святых отцов цитировал — ничего! Все равно будет так, как у них в селе принято.
«Вот, — говорят, — иди, батюшка, освяти поле». «А что такое?» «Так ось, бачиш, хтось походив, колосся закрутилося». А уже знают, что «наколдовала» вот та-то. Я говорю, что она хорошая. А они мне отвечают: «Хорошая, только ты все равно пойди, освяти, окропи водичкой». Но, в то же время, люди без церкви никуда. Обязательно придут в храм. Когда на приходе остаюсь переночевать, то вечером всегда приходят, стучатся в окошко: «Отче, ми Вам їсти принесли!..»
Для человека священник — это еще и психолог
— К вопросу об Интернет-сообществах. Насколько много теплоты на приходе, в том числе на сельском, настолько разительным бывает отсутствие этой теплоты в Интернет-общении…И потом, как бы вы хотели, чтобы эта теплота появлялась? Чтобы приходили люди и говорили: «Как хорошо!..»?
— Вы сами были модератором на кураевском форуме, сейчас входите в руководство православного форума «Слово» и видели, сколько поступает негатива. На приходе ведь, в живом общении, люди так не ругаются. Речь идет о том, что все эти комментаторы и форумчане — православные люди, которые ходят в церковь. И куда девается вся эта православность, когда человек садится за компьютер? Ведь люди в таинствах участвуют, все имеют духовников…
— Давайте так говорить: сегодня компьютер для многих уже заменил мирское общение. При личном контакте мы придерживаемся каких-то нравственных установок и критериев. А в Интернете проявляются все недостатки, которые в живом общении человек вынужден скрывать. А когда идет заочное общение, тогда все равно. Для человека это психологическая черта: могу делать ненаказуемо все, что хочу. Даже если он православный верующий, все равно в нем присутствует доля агрессивности, которая должна где-то проявиться. И она проявляется именно здесь, в сети.
Кстати, вот почему нельзя исповедовать по Интернету. Католики поставили между исповедующимся и священником перегородку, чтобы те не видели друг друга. Якобы благодаря этому, человеку не будет стыдно говорить о своих грехах. В конце концов перегородка привела к появлению индульгенций.
Мы же утверждаем, что нужен контакт глаза в глаза. На исповеди это получается, а в Интернете нет. И человек все самое худшее без стеснения выбрасывает: весь свой негатив, все свои стыдания. Его сущность проявляется здесь абсолютно четко.
— Как Вы, духовник, священнослужитель, считаете, нужно ли каким-либо образом влиять на людей? Или же пусть высказываются по Интернету, выпускают агрессию, чтобы в реальной жизни потом этим не грешить?
— Здесь есть очень тонкая грань между духовничеством и чистой психологией — то, чего касается священник, и то, чего должен касаться психолог. И в Интернете зачастую не поймешь, куда отправлять человека. Или самому давать ему советы, или все-таки направить его к психологу. Если этот православный человек, даже со всеми его злобствованиями, изливаемыми в Интернете, в конце концов, приходит в церковь, к священнику, это уже хорошо. Но, на самом деле, мне трудно ответить. Злобствования много, я знаю. Может быть, пусть действительно злобствуют в Интернете, высказываются, а мы замечания будем делать.
— В комментариях на православных ресурсах встречаются такие замечания: «Почитаешь высказывания ваших верующих и диву даешься: где же ваша любовь и вера, чем же вы отличаетесь от остальных?..»
— Все люди грешники. Церкви же для грешников построены! Поэтому мы туда приходим, общаемся. И здесь точно так же. Сюда тоже приходят грешники, ничем мы не отличаемся от остальных. И что ж делать? Мы действительно обыкновенные люди, но верим в Бога. Всего-навсего. А это бесит других: что «оно» такое же, как и я, но еще и в Бога верит. Это нормально, и так было всю жизнь. Вспомним любые конфликты, известные нам из истории церкви. Почему они возникали? Это особенности людской психологии, элементарное проявление человеческих пороков. И будет это до конца дней наших. Все равно мы от этого никуда не уйдем. Это все страсти, которые бушевали и будут бушевать.
— Может, наоборот такие негативные высказывания очень искренни. Потому что в церкви человек бы постеснялся перед знакомыми прихожанами, священником проявить себя подобным недостойным образом. Может, и есть у человека это зло, он бы его и высказал, но мешают внешние факторы, чувство этикета. А в веб-пространстве он выплеснул негатив, а потом гляди, через какое-то время поймет и покается…
— Давайте честно, положа руку на сердце, скажем: сейчас, особенно в городских приходах, священник играет и еще одну роль — роль психолога. «Оно» приходит такое все, как струнка. Только тронь его… А потом постоял человек, свечку поставил, водички попил, подошел к исповеди, выговорился. Смотрю — все, жить будет. А как только зашел, притронься пальцем — лопнет, забрызжет, орать будет! То есть, священник все равно играет роль психолога. Особенно в храмах мегаполисов, в больших соборах.
Я нечасто бываю в Москве, Киеве, Донецке. Вот в Луганске недавно был, заехал на один приход, долго был на службе, стоял в сторонке, наблюдал, как исповедуют священнослужители. Много приходит молодых людей, около 30 лет, как раз продуктивный возраст. И они напряжены. После исповеди человек будто бы расслабляется, облегчив душу. Выходит, что для человека священник — это еще и психолог. Может быть, сам об этом совершенно не зная и не задумываясь об этом. И это правильно. Это хорошее сочетание.
Так и в Интернет-общении: протестуй, высказывайся, изливай свои эмоции, но, конечно, в пределах допустимой общечеловеческой нормы. Мы, как модераторы на форуме, ни разу никого не удаляли и не «банили» за то, что ругается, что не согласен, что из него искры летят. Но определенные нравственные рамки должны быть. Всего-навсего!
Беседу вели: Александр Андрущенко,
Юлия Коминко,
Ирина Опатерная
Материал подготовила Виктория Кочубей
http://orthodoxy.org.ua/ru/2009/09/02/26 166.html
