 |
| Новые хроники | Егор Холмогоров | 02.07.2008 |
Я, сперва, не относился к числу сторонников извержения владыки Диомида из сана, несмотря даже на то, что выступил с критикой его заявлений еще тогда, когда многие «вкупе неключимы быша». Чисто административно-управленческие меры наряду с открытой полемикой, казалось мне, как-то надежней. Но, как обычно и бывает, Церковь оказалась мудрее «церковных публицистов» — суровые меры собора стали вполне объяснимы после того, как епископ Диомид отказался подчиняться, а среди «публики» четко обозначилось политическое и психологическое лицо его симпатизантов.
Кто сегодня громче всего возмущается принимаемыми против внесшего смуту иерараха мерами? Представители той части общества, которая самозванно присвоила себе титул «интеллигенции». Люди, которые в Бога не веруют, в бесов — тем более, к обедне не ходят, Евангелие читают только в переложении Пьетро Паоло Пазолини, зато очень любят порассуждать об исихазме и синергии, и обо всех церковных делах знают всё лучше иерархии. Еще не так давно ультраконсервативные православные, позицию которых выражает Диомид, являлись для этой публики предметом ненависти и насмешек. Сама же она тяготела к униатству, к обновленчеству «протестантизма восточного обряда», на худой конец к либерализму Фанара. Напротив, «борцы с ИНН» были как нельзя более им чужды.
И теперь вдруг холеные эстеты дружной и шумной толпой вступились за «фофудьеносца» каких на свете мало. Что тому виной? Неужели они поверили, что ИНН — это печать антихриста, или что советский паспорт лучше нового? Или искренне прониклись ненавистью к католикам и либеральному экуменизму? Или хотя бы выступают за отмену 282 статьи (самый здравый пункт во всей диомидовской программе)? Ничуть по большей части речь идет о людях либеральной или левацки-радикальной ориентации, которым содержательная сторона диомидовской программы глубоко чужда и антипатична и они, если бы Диомид победил, первые пришли бы в ужас.
Тогда в чем дело? Дело в том, что основой основ самосознания нашей «интеллигенции» и тем более оппозиционной интеллигенции является антицерковность. Если с Православием, если понимать его как некую культурологическую абстракцию интеллигент готов еще заигрывать, то Церковь он ненавидит нутряной ледяной ненавистью, ненавидит даже пожалуй сильнее, чем само Российское государство (с последнего можно хотя бы иногда бабла срубить и от него можно по шее получить, а вот Церковь этими «достоинствами» не обладает, её можно ненавидеть безопасно).
Церковь «интеллигент» ненавидит как покушение на свою свободу и на свою монополию на духовность и готов причинять Ей неприятности всеми методами — клеветой и травлей, расколами и непослушанием, всевозможным «обновленчеством» и «ревностью не по разуму». Лишь бы не слушать Её голоса и не подчиняться Её дисциплине, в том числе и канонической.
Почему Церковь ненавидят с такой остротой? Сознание секуляризованного человека, хомо секуляриуса, может еще смириться с предположением, что «истина где-то рядом», но никак не с тем, что Истина предстала здесь на земле в определенных, ясных, отчетливых, исторически осязаемых формах. Секуляриус готов поверить в то, что Христос был «хорошим парнем», но никак не в то, что вот эта вот конкретная Церковь с её бабками, нищими у паперти, толстыми и порой пьющими попами, суровыми порой до жесткости архиереями и есть «Тело Христово», и есть то мистическое вторжение Царства Божия на Землю, и что гражданство именно в этом земном воплощении Царства и гарантирует нашу судьбу в вечности.
Ненавистней чем историческая Церковь — для «интеллигента» только одно — это сильная историческая Церковь. То есть Церковь, которая проникла во все поры общества, которая подчинила социум своей благодатной силе, которая установила «созвучие» с государством и определила для государства именно религиозную цель в качестве высшей. Церковь осуществляющая на земле православное общество оказывается для секуляриусов врагом из врагов против которого все средства хороши.
И в данном случае таким средством и оказался владыка Диомид, который никогда бы не стал «звездой» новостных сайтов и салонно-блоговых разговоров, если бы не массированная и напористая поддержка интеллигенции. Доктрина самого Диомида представляет собой причудливую смесь ностальгии по православному обществу и самого отчаянного алармистского эскапизма. Автора этих строк, как «фанатика и мракобеса» в общем разделяет с владыкой Диомидом не так много — я тоже считаю самодержавную монархию высшей формой осуществления русской государственности, я тоже не приемлю экуменизм и глобализацию, я тоже категорический противник русофобии и 282 статьи. Мало того, по причине всех этих взглядов я, к несчастью, побывал именно там, куда чукотский архиерей стремится сейчас на всех парах — то есть в расколе. Слава Богу, мне несколько меньше лет, чем владыки Диомиду и у меня было время разобраться…
Что решительно разделяет большинство «правых» и даже «ультраправых» в Русской Церкви с пока еще епископом Диомидом это не декларируемые цели и ценности, а средства. Большинство нашего церковного движения стоит на почве борьбы за общество, на почве трансформации, пусть медленной, но верной, современной России в православное государство, в наследницу традиций, духа и силы священной православной империи. И бегство от общества, провоцирование конфликта с ним, уход православных в совсем необоснованные катакомбы — это путь капитуляции Церкви перед тем самым секулярным обществом, воплощение всех мечтаний Вольтера, Ленина и Троцкого…
Кстати о катакомбах. Почему-то многие до сих пор уверены в том, что древние христиане прятались и скрывались от язычников и, собственно говоря, «катакомбы» являются подлинным местообитанием православных христиан. Это убеждение ложное и невежественное. Христианство в первые века своей истории было религией прежде всего свободных горожан, вслед за первыми «немощными мира», к нему обратилась городская интеллигенция — преподаватели, врачи, юристы, мелкие землевладельцы — все уставшие от секуляризма и магизма поздней античности. Христиане не только не скрывались от язычников, но и всячески старались заслужить с их стороны доверие и похвалу, активно принимали участие в общественной жизни, если она была не связана с идолослужением.
И катакомбы были не столько местом убежища, сколько плодом компромисса христианства с языческими законами, которые давали христианам возможность легализоваться только в качестве похоронных коллегий, занимавшихся отправлением погребений и поминовением умерших. Именно гробницы других христиан были вызывавшим наименьшее количество претензий со стороны закона местом сбора верующих в эпоху конфликта с языческой империей.
Поэтому интерпретация «катакомбника» как «подпольщика» — это новодел ХХ века, зачастую принимавший сектантские формы — собственно почти все, за редким исключением сегодняшние «катакомбники» являются сектантами, самозванцами, а чаще всего и самосвятами. И напротив, большинство новомучеников пало за Христа в борьбе за возможность христианам не только тайно, но и открыто, во весь голос и исповедовать Христа, и совершать богослужение и участвовать в общественной жизни имея свой голос. И это — в самые страшные годы террора. Большинство новомучеников пострадало именно потому, что они не уклонялись от диалога даже с самой безбожной властью и при этом проявляли принципиальность в этом диалоге — именно такую независимую открытость больше всего ненавидели враги Церкви.
Представляет ли владыка Диомид такую принципиальную и открытую к диалогу духовную силу? Отнюдь, уже его действия после запрещения священнослужении — лукавство, самоволие и самооправдания говорят, что — нет. Да и сама фигура «епископа ревнителя» из владений Романа Абрамовича выглядела и выглядит довольно нелепо. Будь Диомид тем, за кого он себя выдает, он бы первым отрекся от большей части поддерживающей его оппозиционной публики, но он это не делает, напротив — весьма грамотно участвует в информационном скандале. И становится понятно, что подлинный главный герой этой истории — совсем не он.
Кто — догадаться не трудно. Это митрополит Кирилл. Именно в него направлены и стрелы «праведного гнева» диомидовцев, и камни поддерживающей и подзуживающей их публики. Именно его представляют тем Голиафом, которого стремятся сокрушить всевозможные самозваные Давиды. Причем ни для кого не секрет, что митрополит Кирилл неудобен именно тем, последовательно представляет позицию активной, утверждающейся в обществе и преображающей общество Церкви. Церкви, которая не боится свидетельствовать о Себе, что она есть Путь, Истина и Жизнь, а не частное мнение.
Кто-то, когда-то с какой-то глупости обозвал митрополита Кирилла «церковным либералом». Нет, пожалуй, суждения более далекого от истины. Унаследованная и развитая митрополитом Кириллом традиция митрополита Никодима (Ротова) меньше всего может быть названа «церковным либерализмом». У митрополита Никодима это было, скорее, организационное «филокатоличество», то есть стремление создать сильную и эффективную современную церковную организацию по образцу Ватикана. Весь Никодимовский экуменизм был нацелен именно на эту практическую задачу.
Однако заслугой митрополита Кирилла является не столько продолжение, сколько пересмотр и воцерковление никодимовского наследия, связанное именно с отвержением либерализма, игр в открытое общество, компромиссов с духом века сего. Всё то время, которое мы можем говорить о митрополите Кирилле как о самостоятельном и зрелом церковном деятеле, было временем последовательного перехода политики нашей Церкви по отношению к обществу на рельсы национальные, государственные, консервативные и в вопросах общественной морали, и в вопросах церковно-государственных отношений и в вопросах собственно межконфессиональных отношений. С конца 1990-х именно под руководством митрополита Кирилла шел последовательный переход от экуменической политики Московской Патриархии к политике последовательной защиты чистоты Православия и канонических границ Русской Православной Церкви.
Митрополиту Кириллу не могут простить не мнимого «либерализма», а того, что подлинный церковный консерватизм поставлен им на рельсы эффективной политики, эффективной административной деятельности, привлечения к церковной политике лучших интеллектуальных сил русского общества. Ему не могут простить того, что при его весомом вкладе Церковь из оборонительной позиции по отношению к еретикам, раскольникам, сектантам и антиклерикалам перешла в решительное и успешное наступление на всех фронтах — политическом и агиополитическом, культурном, интеллектуальном, богословском, образовательном, публицистическом, экономическом. Хотя, конечно, и нельзя абсолютизировать заслуги отдельных людей — вклад многих других, начиная с самого Святейшего Патриарха, многих епископов, священников, диаконов, активистов-мирян был не менее существенен, поскольку объективно сегодня РПЦ превратилась в самую мощную в России «фабрику смыслов».
Так или иначе — именно вектор на сильную Церковь в развитом государстве является одним из важнейших исторических векторов 2000-ных годов. И именно он вызывает наибольшее напряжение, наибольшую ненависть и у атеистствующих и у христианствующих секуляриусов. И епископ Диомид является не более чем их оружием, не более, чем попыткой совершить диверсию в тылу врага, — не случайно они не стесняясь именуют его «диссидентом». Будь сам владыка Диомид искренним приверженцем тех идей, которые составляют основу его посланий, будь он «зилотом» в подлинном смысле слова — ему следовало бы бежать от такой поддержки. Но, увы, «зилотство» давно уже превратилось в Православной Церкви в доходную политтехнологию на службе у секулярного (а никак не Христова) мiра.
Да и сомнений в неискренности епископа Диомида всё меньше. Его действия и действия поющей ему осанну тусовки являются ничем иным как апофеозом антицерковности.
