 |
| Фома | Алексей Соколов | 21.06.2007 |
Игры патриотов
Пятиэтажка на окраине Рязани, там где старый город с его тенистыми улочками и деревянными домами переходит в южные промышленные районы. Небольшая квартира на последнем этаже, узкая комната, где почти все стены заняты книжными полками. Книги, книги и… оловянные солдатики, которых здесь тоже великое множество.
Игоря Митрофанова можно назвать «реконструктором», только прошлое он воссоздает не в натуральную величину, а в масштабе, хотя и не менее скрупулезно. Средневековые русские дружинники и воинственные горцы, солдаты Второй мировой и бойцы современных армий стоят на фоне толстых томов истории Церкви, которую Игорь преподает в университете.
— Мне нравится военная история. Я патриот своей страны, — говорит хозяин квартиры.
Эти слова не пугают, потому что я знаю — он не из тех «патриотов», что нарисовали свастику на Рязанском кремле. Он — настоящий.
— Я ведь и в Церковь пришел через свой патриотизм. Десять лет назад все искали идею, способную сплотить общество, и мне показалось, что Православие как раз подходит для этой цели. Потом я понял, что это не просто «идеология» и не просто способ укрепления государства, а нечто гораздо большее. Церкви ведь не важно, сколько у тебя денег и какой ты национальности. Она существует для всех. Знаете, к нам тут приезжали люди из одной международной православной организации: чернокожие, арабы, европейцы… Я помню, там была девушка-сирийка с кучей сережек в ушах… Как красиво она пела у нас храме! В такие моменты понимаешь, что Бог один для всех…
К сожалению, эти слова сегодня нужно повторять постояно. Слишком уж часто приходится слышать, что Церковь — это нечто исключительно русское или что она давно стала оплотом национал-радикалов.
Тем ценнее разговор о ее настоящей сути не только с историком, но еще и с человеком, называющим себя русским националистом.
— Да, я националист! Я горжусь тем, что я русский! У моего народа великая культура, великое прошлое, да и современность я тоже не склонен хаять. Впрочем, это не значит, что наши пьяные хулиганы мне симпатичней моих знакомых кавказцев, с которыми я хожу в один храм. Человека нужно судить по тому, каков он сам, а не по тому, к какому народу он принадлежит. И наоборот: нельзя по конкретным людям делать выводы обо всей нации.
О том, «как спасти Россию» Игорь говорит коротко:
— Надо просвещать людей. А то мы совсем поглупеем…
Потому он и переживает, что из-за работы в университете не остается времени преподавать в отряде «Православные витязи». А ведь эта молодежная организация как раз и есть один из ответов на вопрос: что Православие может дать России и русским людям.
«Витязи» — рязанская достопримечательность. Все началось еще в 1999-м, когда отставной майор Виктор Тихонов, прихожанин одного из городских храмов взялся создать военно-патриотическую организацию на православной основе. С самого начала «Витязи» не скрывали главной задачи — воспитания детей в православной вере. Все остальное: занятия по истории и рукопашный бой, строевая подготовка и летние лагеря, — лишь дополнение к главному.
Сегодня в организации 137 мальчишек, а большинство выпускников прошлых лет удачно поступили в вузы. Некоторые выбрали военную карьеру, и их бывший учитель получает от командиров благодарности за то, что в армию пришло еще несколько нормальных людей.
Педагогический секрет «Витязей» прост.
— Моя задача — научить ребят думать. Это сложнее, чем развить человека физически или нагрузить какой-то информацией, но это нужно делать обязательно, — объясняет Виктор. — Все наши 90-е стали памятником сильному дураку. Сколько их сейчас на кладбищах по всей стране? Искали удачу, а нашли пулю. Я хочу, чтоб мои ребята были другими.
В день нашей встречи «Витязи» выступали на празднике в университете культуры. Показывали класс в рукопашном бою. Зал был полон детьми и подростками. Было шумно, не протолкнуться. А в толпе то здесь, то там мелькали серьезные мальчишки в похожей на военную форме, которой все они очень гордились.
— Я тут тест увидел школьный. Ответьте на вопрос: какого цвета были глаза у Обломова! — возмущается Виктор. — Надо с ребятами говорить про то, что такое обломовщина, а не просто содержание книжки с ними зубрить! Вот это мы и пытаемся делать…
Естественно, я пообщался и с ребятами. Говорили обо всем подряд: о городе, о том, кто кем хочет стать, о том, зачем они пришли в «Витязи"… Обычные ребята — веселые, живые. Их руководитель, позируя перед камерой, шутил с одним из старших:
— Так, давай для достоверности встань туда, а я буду тебя ругать. Готов? Начинаю! Ты почему до сих пор не подстригся? Я тебе говорил — подстригись! Давно говорил! Давай, к понедельнику чтобы был стриженый! Снято уже, да?
Учитель и ученик вместе засмеялись.
Наверное, про затею с «Витязями» можно наговорить и много нелестного. Так и слышатся голоса: зачем Церковь во все лезет? Дети на «Зарницу» собрались, а им в нагрузку Закон Божий! Вот подрастут и сами разберутся в религии, а пока…
Но я точно знаю, что это не ребята из «Витязей» нарисовали свастику на Рязанском кремле. Ведь они умеют думать, и им не надо нацистских речевок, чтобы гордиться своей нацией.
Пожалуй, для одного только этого детей стоит воспитывать, а не просто нагружать информацией.
Золотое время
В Никольской церкви города Касимова покоятся мощи священоисповедника Сергия. Отец Андрей, городской благочинный, показывая небольшой, слабоосвещенный храм, единственный не закрытый здесь в советские годы, первым делом повел нас именно к мощам.
— Вот, мой дедушка! — приложившись к ним, не без трепета сказал он.
Из тридцати касимовских новомучеников пятеро носят фамилию Правдолюбовы. Древний поповский род выкорчевывали изо всех сил. Кого-то гнобили в лагерях, кого-то расстреливали сразу. Но ничего не вышло, и в огромной семье не нашлось ни одного человека, отступившего от Церкви. Наоборот, уже в советские годы новые поколения Правдолюбовых пополняли ряды рязанского и московского духовенства.
— На нас в школе рукой махнули, — вспоминает отец Андрей. — Поповские дети, что с них взять? Помню, в третьем классе задали учить отрывок из «Кем быть?» Маяковского. Я все не мог понять, почему там нет про священника, а потом решил, что выучу про врача, ведь он лечит тело, а священник душу. Как же учительница возмущалась, когда про это узнала! «Вы, что же, — говорит, — попами быть хотите? Людям врать станете, что Земля плоская?!»
Правители Касимского ханства, татары на службе Московского царя, оставили после себя город с удивительным колоритом. Смешение русской и татарской архитектур, старая мечеть на берегу Оки, древние мавзолеи ханов… Веками люди двух разных культур и религий жили здесь вместе. Их судьбы переплетались, рождая уникальные традиции и ни на что не похожий касимовский быт.
Двадцатый век почти не оставил памяти прошлого, почти уничтожил здесь старую татарскую культуру, но целых шесть храмов, рассыпанных вдоль изгиба Оки, продолжают действовать и звоном собирать на службу людей. В городе много постоянных прихожан: стариков и молодежи. Церкви не стоят пустыми, как это, увы, часто бывает сегодня, особенно в маленьких городах.
Когда пять лет назад в Касимов должен был приехать Патриарх, оказалось, что городской собор не успевают привести в порядок после ремонта. На призыв о помощи, брошенный по местному ТВ, собралось множество народа.
— Конечно, не все здесь верующие. Но все знают: нельзя чтобы посреди города стояли руины церкви, — объясняет этот порыв отец Андрей.
О массовом воцерковлении людей в Касимове никто не помышляет. Слишком труден путь к Богу. У каждого он свой, личный, неповторимый. К вере нельзя привести насильно или обманом. К ней можно только прийти самому.
Отец Андрей говорит об этом неожиданно резко, зато правдиво. В духе своей фамилии:
— У нас в районе есть деревня, там перед выборами депутат настоял, чтобы церковь начала действовать. Это еще в конце 80-х было. Прислали священника, ремонт сделали, но ведь не ходит туда никто! Потому что так нельзя. Люди сами должны захотеть открыть храм. Веру сверху не насадишь, она только снизу растет.
Впрочем, это не значит, что воспитывать детей в вере и рассказывать о Боге взрослым совсем бесполезно. Иначе откуда взялись бы такие семьи, как род Правдолюбовых, где детское воспитание совпало со взрослым осознанным выбором.
Да и весь православный Касимов — еще одно подтверждение того, как важно ни в коем случае не прекращать говорить о Христе, изо всех сил стараться поддерживать в людях дух настоящего Православия. Пусть тебя услышат не все, но хотя бы кто-то…
— Нам повезло, что здесь всегда был действующий храм. Но еще важнее, какие в нем были священники, — говорит отец Андрей. — Тут в 60-е прислали одного служить, он больше года не задержался, а воцерковленная женщина, у которой его поселили, потом пятнадцать лет в храм не ходила. Вот такой поп был. Простой. «Батюшка, самоубийцу отпоете?» — спрашивают. А он: «Да хоть собаку, только за требу платите!»
В истории Касимова такой случай — редкость. Городу всегда везло. Во многом, потому что Москва отсюда не слишком далеко, но в то же время и не близко. Здесь, «на дальних подступах», селились после ссылок столичные священники, наиболее не угодившие власти. Ближе к духовным чадам их все равно не пускали.
— Мы во многом живем тем, что они создали, — говорит мне отец Михаил, брат отца Андрея, пока мы едем с ним по центральным касимовским улицам на его старой «Оке». — Вся наша духовная жизнь — от того поколения священников. А мы все больше прорабы — храмы восстанавливаем. Так что по-хорошему нам сегодня каждому за двоих нужно работать. Иначе увлечемся внешним и упустим внутреннее.
Центр города — соборная площадь. За ней, чуть ближе к реке — здание торговых рядов, какие можно увидеть во многих русских городах. Аккуратный ряд колонн, покатая крыша. С торца на желтой стене в свете вечернего солнца красуется надпись «Менты — козлы! Шансон — круто!». На случай, если кто-то отвлечется от повседневного, залюбовавшись застывшим во времени городком…
Касимов не избежал проблем, терзающих сегодня всю нашу страну. Впрочем, только ли сегодня?
— Я, знаете, не верю в «золотое время», — говорит отец Михаил. — У нас тут есть одна женщина, которой около ста лет. Она вспоминает, как в царские времена гимназисты должны были перед началом занятий справку о причастии приносить. Так ее братья покупали эту справку у священника за деньги. А чтобы все ходили в храм и жили благочестивой жизнью — такого никогда не было и не будет — это все сказки.
Конечно, это так. Наш народ православен по духу, Православие отпечаталось в его культуре, но он никогда не был полностью и до конца воцерковленным. Всегда были верящие больше, верящие меньше и не верящие совсем. Потому что как бы государство ни относилось к Церкви и Православию, вера все равно растет снизу, из человеческих сердец.
— По-вашему, сейчас все так же как и раньше?
— По-моему, даже лучше. Церковь впервые свободна. Нет ни обер-прокурора, ни совета по делам религий. Наше время нельзя упускать, и жалко, когда люди тратят его на ерунду, вместо того, чтобы рассказывать всем о Боге.
Мы стоим на холме над Окой и смотрим вниз, туда, где вдоль берега в ярком солнечном свете разбросаны улицы старого Касимова. Деревянные и каменные, русские и татарские дома перемешались друг с другом. Так же, как двадцатый век перемешал наш народ, попытавшись привести его к одному знаменателю.
Но не стоит думать, что это удалось и не осталось никого, кроме любителей шансона. Есть еще, как минимум, те, кто регулярно ходят в церковь и живут совсем не той жизнью, которую любят изображать в депрессивных криминальных драмах.
А еще в наших городах и поселках есть такие священники, как семья Правдолюбовых. Не просто «служители культа», но настоящие русские интеллигенты, люди замечательного воспитания, с прекрасным гуманитарным образованием, которое и в столице-то редкость.
На них, потерявших столько родных людей, но все же вытерпевших натиск прошлого века, держится не только Церковь, но и вся страна с ее ускользающим и совершенно неповторимым российским духом.
Колхоз Иоанна Богослова
Стереотип наших дней: провинция — это разрушенные села, одинокие старухи, да деревенские алкаши, которых уже не спасет ни барин, ни сельсовет. То, что так везде и всюду, конечно неправда. Но там где это есть, ситуация кажется совершенно безвыходной…
Двадцать лет назад в Пощупово не было ничего. От Иоанно-Богословского монастыря, пережившего набеги татар и смутное время, осталась лишь колокольня с табличкой «Охраняется государством» и складом горючего внутри. В таком виде его и вернули Церкви.
Первые монахи нашли на месте кладбища яму и кучу перемешанных костей: в 20-е годы могилы разоряли в поисках кладов. Установить личности покойных не получилось, так были перепутаны все останки. Тогда, по афонской традиции, в подземном храме устроили костицу — сложили черепа на одну полку, а кости на другие…
Трудами первого наместника обители, архимандирта Авеля, монастырь буквально преобразился. Храмы, братский корпус, колокольня, покрашенная финской краской и каштаны вдоль аккуратных тропинок. А еще главный признак любого монастыря — кошки, точнее коты.
— Мышей не ловят, — сетует монах Мелхиседек. — Один тут только профессионал, да и тот в амбаре живет, а эти не умеют. Еще у нас кот есть, ценитель искусства. Целые дни сидит в мастерской, смотрит, как иконописец работает. Даже, когда есть зовут, не всегда выбегает…
Впрочем, ни благолепие храмов, ни внешняя красота обители с ее красной стеной, сбегающей вниз по холму — все это не главное. Основным завоеванием отца Авеля стала братия, в которой сегодня двадцать человек — немало по меркам современного монастыря.
В начале 90-х сюда приходило множество людей, но лишь немногие оставались. Сегодня идут меньше, зато теперь уже точно знают зачем. И почти все остаются.
— Самое важное для монаха, конечно, его духовная жизнь, — говорит нынешний настоятель игумен Мефодий. — В монастырь идут только за этим. Человек, когда он болен, пьет таблетки, а когда ему совсем плохо — бежит в больницу и говорит: «Возьмите меня, я умираю!». Так и здесь. Мучимый душевной болью, ощущающий свои грехи — вот идеальный монах. А потому и задача у нас одна — молиться, искать путь к Богу. Только запираться от мира, как когда-то отцы-пустынники, мы сегодня не можем. Слишком много дел, и не только в монастырских стенах.
Монахи преподают в университете, распространяют в городе духовную литературу. В планах — открытие просветительского центра. А кроме миссии пришлось заняться еще и сельским хозяйством, причем вовсе не в коммерческих целях.
От Пощупово рукой подать до Константиново — родины Сергея Есенина. Уютное, ухоженное село живет во многом за счет памяти великого поэта, но стоит отъехать от него всего на пару километров, и взору предстанет поистине страшная картина. Разбитые деревенские дороги, уродливые конструкции брошенных амбаров и гаражей, люди в пугающе бедной одежде. По дороге идет девочка лет тринадцати, курит сигарету и сосредоточенно говорит по мобильнику. Сотовая связь с ее бесконечными вышками — единственный признак цивилизации.
В остальном — руины. Как после ядерной войны.
— Ко мне участковый приходит, говорит: отец-игумен, дай своих! У меня тут бабушка умерла, я могилу выкопал, а гроб нести некому, — вспоминает отец Мефодий. — По кладбищу деревенскому ходишь — все молодые мужики похоронены. Народ кругом пьет, а, главное, люди уже не помнят, что такое работать! Их здесь отучили от труда!
И вот, словно в насмешку над советскими учебниками, все возвращается вспять. На развалины колхоза пришел монастырь, как главный работодатель. Во всей округе только он и платит нормальную зарплату, развивая свой скотный двор и пасеку, осваивая окрестные поля. Проблем с этим нет, активности монахов здесь рады, и власти уже просят монастырь забрать себе больницу, прозванную местными «В последний путь» за качество медицины.
Отец Мефодий вздыхает, что экономика — не монашеское дело. Но отказываться от своего «колхоза» не хочет, потому что главное в нем — не прибыль, а помощь людям.
— Отец-игумен, а может, так оно и надо? Ведь не все спиваются — большинство уезжают. Сегодня считается, что аграрная культура — это только для третьего мира, а в развитых странах все в городах давно…
— Может быть. Но я боюсь, что мы не сможем жить без деревни. Это такая национальная черта. Ведь смотрите, как интеллигенция часто бежит у нас за город. Если в других странах этого нет, это еще не значит, что у нас тоже не будет. Мы все-таки русские, а не саксонцы и не немцы. У нас свои проблемы, свои достижения. Все свое. Так что нужно бороться за деревню. А пьянство… Оно ведь от отсутствия цели. Тоже, кстати, национальное. Наш человек, должен кому-то служить. Иначе есть у него деньги или нет, хорошо он живет или плохо — будет все равно страдать и лезть в бутылку. Деревенские тут ничем не хуже городских. У нас профессора из Москвы в монастырь приезжают, просто на земле поработать, так мы не знаем, что с ними делать — тоже пьют по-черному.
— А Церковь? Разве это не служение?
— А вот ходили бы они в храм, все бы по-другому было, я уверен. С теми, кто ходит, подобного не случается, я видел. Ведь те же местные работают у нас, а на Литургию даже не заходят. Не знаю, почему. Может, уже привыкли во всем искать выгоду, а в Церкви ее нет. Может, мы виноваты — не подаем должного примера, не объясняем, зачем все это нужно. Вот и выходит, единственный способ хоть кому-то помочь — не только миссионерствовать и ждать, что к тебе кто-то придет, но и просто нагружать работой, а потом строго за нее спрашивать.
Так и живет обитель. В храм никого насильно не тянут, но стараются приучить к себе людей, искоренить гору сказок о Церкви, придуманных за семьдесят лет. И верят в лучшее.
— У нас такая новая тенденция в стране пошла. Говорят: всех хороших убили, остались одни плохие, дети палачей, да серость всякая, — рассуждает отец Мефодий. — Наверное, если так посмотреть, то России точно конец. Но ведь есть же еще и христианский взгляд. Все эти люди, наши новомученики, погибли не зря. Сейчас они там молятся о нас, и потому у нас есть шанс. И ведь если присмотреться: сколько у нас хороших людей! С такими людьми все у нашей страны получится, только не нужно бросаться в крайности.
— Как это?
— У нас ото всего ищут только панацею, универсальный метод, который можно ко всему приложить и везде использовать. А еще красят мир в черный и белый цвет: эти все плохие, значит те — хорошие. Так нельзя, пора уже понять, что мир гораздо сложнее.
… До ворот обители нас провожал отец Мелхиседек. Неожиданно я заметил, что на месте бывшего кладбища высятся старые надгробные плиты.
— А это откуда? — вспомнив, что погост когда-то разорили мародеры, спросил я.
— Это мы собрали со старых кладбищ. Там надгробия все травой поросли, про них уже все забыли. Вот мы их сюда и принесли, чтобы об этих людях все-таки помнили…
Возвращение
Найти церковь в поселке Александро-Невский довольно сложно. Она стоит на пустыре недалеко от железной дороги. С одной стороны нависают огромные заброшенные склады, с другой подступают деревья, так что увидеть храм издалека — невозможно. Сперва нужно покружить поселковыми улицами, минуя кирпичные пятиэтажки и липнущие друг к другу дома частного сектора.
Маленький деревянный храм вмещает совсем немного народу, но и прихожан пока мало. В основном это переселенцы из Казахстана, русские многодетные семьи. Их здесь семнадцать.
Однажды они решили вернуться на Родину. Приехали на рязанскую землю, поселились, обустроили быт. И первым же делом восстановили в Александро-Невском разрушенную когда-то церковь.
— Я сперва сам в Россию поехал, — рассказывает мне Станислав Виноградов. — Искал, где нас могут принять, где лучше поселиться. Везде был, даже в Москве, но оттуда как раз быстро сбежал. Слишком шумно, не для нас.
У Станислава и его жены Натальи семеро детей и все девочки. Старшая уже вышла замуж и живет в Питере, а младшая еще не умеет ходить. Станислав работает телемастером, копит денег, чтобы построить террасу — дом пора расширять — старшие девочки скоро попросят себе отдельные комнаты.
Вообще, появление переселенцев вызвало в Александро-Невском настоящий демографический бум. Долгое время детский сад поселка работал лишь благодаря им.
— Мне порой кажется, что нас впереди ждет нечто важное, вот Господь и собирает русских обратно в Россию, — говорит мне Станислав.
Наверное, стоит добавить, что не просто русских по крови, но тех, кто помнит свою культуру. Переселенцы вспоминают историю, произошедшую как-то еще в Казахстане. Служивший панихиду священник-казах заметил вдруг, что многие из собравшихся, причем именно славяне, стоят и озираются по сторонам — боятся прилюдно креститься. В какой-то момент он не выдержал и остановил службу:
— Чего вы боитесь? — спросил он. — Это же вера ваших отцов!
Тут можно много рассуждать о том, что русский — не обязательно православный, так же как казах не обязательно мусульманин. Но все-таки очень легко понять человека, сказавшего эти слова. Он пришел из другой культуры, наверное, это далось ему не просто, но тем сильнее была его радость от обретения Христа. Как же было ему обидно видеть тех, кто могли получить Православие просто «по наследству» от своих родителей, от бабушки с дедушкой, да просто потому, что им пронизана вся жизнь их народа… Могли, но постеснялись…
В Александро-Невском к приехавшим из Казахстана отношение сперва было слегка настороженным, но это быстро прошло. Что ни говори о нашей духовной жизни, но сложно глядеть искоса на людей, которые начали с того, что восстановили храм.
— Главное уметь прощать, — говорит настоятель новой церкви отец Аркадий. — Даже если тебе сделали что-то плохое, все равно прости — здесь это очень ценят. Ты моментально завоюешь уважение.
Он сам из числа приезжих, священником стал уже на рязанской земле. И даже его семья какое-то время вызывала подозрения у соседей.
— Совсем детей на улицу не выпускают! — шептались кругом.
А дети просто сами не хотели выходить, слишком были увлечены играми друг с другом, было не до улицы. Наоборот, соседские ребята и одноклассники старались как можно чаще бывать в гостях у большой и веселой семьи отца Аркадия.
Дети — частые гости и в семье Виноградовых.
— Мне в школе ребята только завидуют, — говорит старшеклассница Настя Виноградова. — Все говорят: здорово, сколько у тебя сестер! А вот учителя, я знаю, за глаза иногда судачат. Все говорят, что меня по дому много работать заставляют…
О том же говорит и Настина мама. Реакция молодых женщин при встрече с многодетной почти всегда одна и та же: «Бедная! Как ты справляешься?!». Зато старики завидуют и все чаще повторяют:
— Что же мы-то столько детей не завели?..
Дом Виноградовых выходит к самой дороге. Строящаяся терраса, узкая кухня, несколько комнат. Еще есть гостиная, стены которой украшают картины. На одной из них — берег Каспийского моря. Станислав признался мне, что немного скучает по Каспию, но обратно в Казахстан его все же не тянет.
— Мы здесь дома, — говорит он о рязанской земле. — Сегодня часто можно услышать о том, как трудно людям из бывших советских республик переезжать в Россию. Как вы считаете, вам повезло?
И Наталья, и Стас в один голос отвечают:
— Это не везение. И не наша заслуга. Все что мы делали, мы делали ради Бога, и только благодаря Ему у нас это получилось.
Россия, которую мы не ищем
Наверное, современные православные и есть те самые новые русские без кавычек. Те, от кого во многом зависит будущее нашей страны.
Конечно, Православие — это путь к Богу, а не средство возрождения и укрепления государства. Но получается, что люди смотрят на Небо, а земля вокруг них начинает оживать! Видимо, потому что они не пытаются осуждать, а просто любят ее, как еще одно из великих произведений Творца. Для них это действительно родная земля, а не просто грязь под ногами.
В жизни таких людей может не быть каких-то великих подвигов, они могут просто работать, но именно такой труд и нужен сегодня нашей стране.
Чтобы понять это, стоит вместо чтения криминальных отчетов в газетах самому поездить по нашим городам, пообщаться с православными русскими людьми. И станет ясно — Россия жива. Она есть, и найти ее очень легко. Просто искать нужно не политических идей или универсальных моделей экономики, которые спасут всех буквально в одночасье.
Искать надо Бога.
