 |
| Политком.ru | Наталья Нарочницкая | 19.06.2007 |
— Каково же наше историческое алиби?
— Нашей элите для начала не худо было бы „выучить домашнее задание“ — разобраться, что есть мир, куда он идет, что объединяет Россию с Западной Европой, что делает нас двумя рукавами европейской цивилизации. И разобравшись, понять, что не идеологемы и технические новинки XX века сообщают нам культурное родство, а вещи гораздо более глубокого порядка. Нагорная проповедь и „Отче наш“ — именно отсюда берет начало европейская цивилизация.
Мы же не обсуждаем сегодня перспективы объединения России с Китаем, а Европы с арабским миром. Слова о „демократическом устройстве“ присутствуют в конституциях всех государств мира, и формально нет никаких препятствий к тому, чтобы сделать цивилизационный выбор в пользу Китая и арабских стран. Однако никто, тем не менее, этого не предлагает, поскольку ясно, что наши цивилизации различны.
Россия не должна противопоставлять себя Западу. Но мы должны ощущать самоценность своей страны, без которой мир — не полон. Жизнь России развивается на масштабнейшем историческом фоне. Тысячу лет страна взаимодействовала и противоборствовала, сотрудничала — все это в нескончаемом потоке идей, геополитических изменений, людских потоков… Осознание нашей включенности в мировую историю и ответственности перед ней — одно из важнейших качеств, которым должны обладать российские элиты.
Неслучайно, на Западе образованию элит уделяется огромное внимание. При том, что общий уровень образования там неизменно падает.
— У нас соответствующая работа ведется?
— В России она имеет утилитарный характер. Будущих специалистов натаскивают в узкоспециальных областях деятельности. Даже не знаний, а именно деятельности, понимаемой как менеджмент. Элиту готовят лишь к решению сугубо практических задач. А в результате вырастают люди, которые очень плохо представляют себе общую историческую панораму. Наша элита не знает, как появились те или иные политические доктрины, в чем причины взлетов и падений тех или иных государств мира. Учитывая масштаб и характер задач, которые стоят перед Россией, такое положение дел не может быть признано нормальным.
— Какие это задачи?
— Безусловно, одна из главных на сегодня — модернизация. Но здесь возникает дилемма: как осуществить модернизацию, не уничтожив при этом смыслообразующее ядро российской цивилизации, которое делает нацию способной к историческому творчеству. Нынешним либералам свойственно эту проблему не замечать, они исходят из представления о политике как о политическом менеджменте, подразумевающем управление текущими процессами.
Естественно, профессионализм и „технологичность“ — качества, необходимые элите. Но не менее важно и другое — гражданская и культурная сопричастность своей нации, цивилизации, объемное мировоззрение и широта исторического кругозора. Технократы, оторванные от национальной истории и культурных корней, пренебрегающие интересами собственного государства и общества и чуждые его духовными ценностями, способны нанести огромный вред, впрочем, то же можно сказать о невежественных патриотах. И те, и другие могут быть движимы самыми благими побуждениями, но итоги их деятельности окажутся катастрофическими для страны.
Как-то в печати цитировались высказывания студентов одного нашего элитного заведения — Высшей школы экономики. Весьма показательно, что студенты пренебрежительно говорили о России языком отрицательных персонажей Достоевского. При этом сами того не подозревая, поскольку Достоевского не читали. Однако история XX века наглядно показала, к чему приводят нигилистические воззрения на историю. И большевизм, и крах СССР были духовным детищем интеллигенции, идейным содержанием которой было по выражению Петра Бернгардовича Струве „отщепенство“ от культуры, государства и его интересов.
Оговорюсь, что разрушает государство не критика. Она совершенно необходима, если исходит от людей, искренне заинтересованных в развитии своей страны. Разрушает — глумление и нигилизм в отношении ее самоценности и исторической преемственности. Единство национального сообщества подрывает не столько имущественное расслоение (хотя если оно переходит определенную грань как сегодня, о консолидации нации можно забыть пока это не остановим), сколько полное забвение понятий государства и Отечества, которые объединяют народ в единое целое. Именно поэтому большевики такое внимание уделяли тотальной критике российской истории.
— Нигилистическая линия, о которой вы говорите, идет еще с Чаадаева.
— Как мыслитель он был весьма неоднозначен. Можно привести его высказывания, которые по духу сильно отличаются от тех, которые так любят цитировать западники. Думаю, чаадаевская „раздвоенность“ всегда будет присутствовать в русской культуре. Западническое и славянофильское находятся у нас в диалектической зависимости.
— Всегда ли западничество — это нигилизм?
— Как профессиональный историк я могу сравнивать уровень великого спора между западниками и славянофилами XIX века с тем убогим дискурсом либералов, который в ходу сейчас. Западничество прошлого ни в коем случае не было отрицанием русского пути, напротив, оно являло собой богатую грань русского сознания. Приведу две цитаты — славянофила Ивана Киреевского и западника Константина Кавелина. Кавелин говорит: каждый думающий, интеллигентный человек не может не чувствовать себя одновременно славянофилом и западником, однако ни то, ни другое не способно разрешить проблемы русской жизни. Киреевский практически утверждает то же: как бы ни хотелось кому-нибудь искоренения всего западного или русского в нашей жизни и в сознании, этого никогда не получится. И поэтому нам поневоле приходится ожидать чего-то третьего, возникающего из взаимодействия этих двух начал.
А теперь посмотрите на наших сегодняшних западников, которые и Запад-то толком не знают, зато бесконечно уверены в выбранном ими пути развития для страны. Они и понятия не имеют о том, что великая европейская культура, которой в свое время отдавала дань и даже поклонялась русская интеллигенция и русские умы, родилась как пламень из Христовой истины.
— Сегодня что-нибудь изменилось по сравнению с 90-ми?
— В информационном пространстве освещение российской истории чуть меняется. Представители элиты стали более национально ориентированы. Даже обладатели крупных капиталов в целом оказались не такими уж нигилистами. Не говоря уже об их детях, которые во время обучения на Западе сталкиваются с отношением к нашей стране как варварской. Многих это оскорбляет, у них возникает желание доказать обратное.
Что касается антизападнических настроений в обществе, они, несомненно, усилились. И совсем не потому, что кто-то кого-то науськивает. Напротив, еще совсем недавно у нас доминировала прозападная точка зрения на все происходящее в мире. Однако Запад слишком уж нагло вышел за пределы морально допустимого, вызвав реакцию отторжения.
— Может быть, мы для Запада просто не свои? И вне зависимости от того, какие у нас будут правительство и тип государственности, отношение к нам не изменится?
— Я считаюсь представительницей скорее антизападнического крыла нашей интеллигенции. Однако принадлежу к тем, кто баллады Шиллера прочитал раньше Слова о полку Игореве. На Западе я чувствую себя как рыба в воде, и, вероятно, как никто ощущаю все наше и единство, и особость. Поэтому мне очень грустно говорить о том, что нынешнее отношение Запада к нам иначе как русофобским не назовешь. Запад сугубо европоцентричен. Если какой-то народ остается непохожим на него или, что еще хуже, смеет не хотеть быть похожим, его тут же зачисляют в разряд безнадежных варваров.
Вообще, западная цивилизация в последнюю эпоху претерпела эволюцию, которую я оцениваю совсем неоднозначно. Там сегодня гордятся исключительно материальным богатством. Само понятие культурного поиска, которое ранее отличало Запад, стало неактуальным. В этом смысле Россия, до сих пор отказывающаяся выставлять денежный эквивалент вещам духовного порядка, является для Запада большой проблемой.
Хотя, конечно, неприятие нашей страны там было всегда. Н.Я. Данилевский в книге „Россия и Европа“, писал, что „Европа не признает нас своими“, поскольку видит в нас такое, „что не может служить для нее простым материалом, из которого она бы могла извлекать свои выгоды“. Далее следуют провидческие слова, подкрепленные событиями ХХ века: „Как ни рыхл и ни мягок оказался верхний выветрившийся и обратившийся в глину слой“, — это про „элиту“! — Европа понимает, что под ним лежит „твердое ядро, которое не растолочь, не размолоть“, которое притязает „жить своею независимою, самобытною жизнью“. Итак, „не крестом, так пестом“ надо „не дать этому ядру окрепнуть и разрастись… Для священной цели не все ли средства хороши?“ Будет ли тот или иной кусочек европейской территории датским или германским, в конечно счете, он останется европейским, надо быть снисходительными между своими». Но как дозволить расширение влияния «чуждого варварского мира?» — «Не допускать до этого — общее дело всего, что только чувствует себя Европой. Тут можно и турка взять в союзники и даже вручить ему знамя цивилизации».
Но подставьте вместо турка середины XIX века чеченского террориста — и вы увидите, что с тех пор ничего не изменилось. Русофобские настроения на Западе существуют, и отрицать их настолько же близоруко, насколько неумно трактовать всю мировую политику как заговор против России.
— И все же, почему так происходит? В конце концов, на европейской арене Россия пусть мощный и достаточно самостоятельный, но всего лишь один из игроков?
— Мы представляем собой самобытную ветвь христианской цивилизации, и византийское наследие имеет такое же вселенское значение, как и латинская ветвь, которая сейчас с точки зрения продвижения великих ценностей нравственно-философского и культурного характера давно находится в стадии «заката» — технократической целесообразности. Мы же сначала были в одночасье отрезаны от традиции революцией, но на путь ползучей саморехристианизации вступили гораздо позже — после того как оттаяли после почти векового замораживания марксизмом. Оттаяли и затосковали по традиционным ценностям, а циничная и нигилистическая либертарная Европа смотрит на нас с вольтерьянской гримасой. Но европейские консерваторы, носители подлинной европейской культуры и ценностей — с надеждой, и я это знаю. Наконец, мы по-прежнему огромная величина, и происходящее у нас имеет мировое значение. Без включения России в орбиту своего влияния нельзя управлять миром, нельзя реализовывать политику приведения мира к единому образцу. Мы — системообразующий элемент международной политики. Пока мы существуем, вокруг нас в любом случае начинает собираться конфигурация, противостоящая гегемонии одной страны.
Заметьте, когда Россия утрачивает ощущение своей геополитической миссии, как это случилось 15 лет назад, мир немедленно приходит в движение. Разные цивилизации пытаются переделать его по своему подобию. Те политические ориентиры, которые ранее обеспечивали стабильность, начинают рушиться. Становятся зыбкими границы.
Когда же у нас появляется некий импульс к осознанному историческому развитию, да еще мы перестаем расстреливать законный парламент, на Западе начинаются крики о гибели «российской демократии». Однако прошу заметить, что в Уставе ООН в Главе I «Цели и принципы» вообще не употребляется слово «демократия». Зато там есть слова про «суверенное равенство всех субъектов международного общения». А это означает, что монархия и республика, религиозное и секулярное общества равночестны перед международным правом.
Поэтому назначать кого-то изгоем никто не имеет права. Демократия — всего лишь способ организации государства, который должен выбирать сам народ, а не правительство другой страны.
— Мюнхенская речь Путина зафиксировала наш выбор?
— Сразу скажу, что считаю одинаково губительными для России как самонадеянную самоизоляцию, так и растворение в чужом опыте и обезличивание. Что же касается некоей мобилизационной идеологии, нотки которой прозвучали в мюнхенской речи Путина, то она взывает к единству нации, к осознанию общих интересов.
Но как может возникнуть нужное для самостояния единство, если даже элита расколота, часть ее смотрит только на Запад, а более 40% граждан близки к обнищанию? Уязвимые слои населения есть в любой, даже самой благополучной стране. Однако у нас из нормального существования выпали целые слои работающих и работящих людей, самой структурой экономики обреченных на жалкое существование. Они лишаются всякой социальной энергии и впадают в апатию или отрицание.
Мюнхенская речь была абсолютно востребована, но одной риторики недостаточно. Нужна структурная эволюция экономики и общества. Когда будет дан импульс развитию тех отраслей, в которых сегодня заняты 40 млн. наших граждан, положение начнет меняться.
Конечно, без осознанных действий нашей элиты на международной арене и единства власти и народа ничего не получится. Наша элита должна понять, что судоходные порты и выходы к морю одинаково нужны как монархии XVIII века, так и демократии XXI-го. Через проливы идут не только имперские пушки, но и танкеры с нефтью. И если нас полностью вытеснят с Балтики и Черного моря, это напрямую отразится на нефтяном экспорте.
Элита должна понять, что без потребительского сообщества она существовать не сможет, потому что если нет потребления, нет и производства. Она должна понимать, что без развития обрабатывающей промышленности не будет модернизации. Наконец, она должна понять, что мы не должны поднимать внутренние цены на газ, поскольку это не только конец нашей обрабатывающей промышленности, а, значит, тотальная деиндустриализация, но и вымерзание, обезлюдение страны и затем ее передел внешними силами.
Сегодня история предоставляет нам еще один шанс, упустив который мы рискуем больше не возродиться.
В американских аналитическим документах, которыми я располагаю, с беспокойством отмечается, что Россия сегодня в состоянии восстановить свое влияние в мире. Надо сделать все, чтобы ее остановить — такой делается вывод. Как системообразующий элемент в международных отношениях Россия никому не нужна. Разумеется, уничтожать физически нас никто не собирается. Но можно сделать ставку на внутреннюю дестабилизацию, воспользоваться, скажем, социальным кризисом или межнациональными проблемами страны.
— Напряженность в этой сфере действительно растет.
— Ряд экспертов, монополизировавших без всякого на то основания эту тему, и некоторые политики грозят, что развитие русского самосознания обрушит наше многонациональное государство. Я же придерживаюсь другой точки зрения. Опасность представляет как раз глубокое подавление национального чувства. Во-первых, оно неискоренимо. Во-вторых, именно глумливая борьба с ним приводит это чувство к озлоблению, вырождению в зоологический этноцентризм вплоть до оскотинивания, а общество к атомизации и деградации. И наоборот, как показывает история, национальное чувство рождает импульс к творческому акту в мировой истории, именно оно и создало современные государства.
Если говорить о русском национальном чувстве, оно всегда было освящено православием. Православное мышление основывается на преодолении гордыни и осознании собственного греха. О каком чувстве превосходства над другими нациями можно говорить в этом случае? Напротив, русским свойственно самобичевание. Мы и через 500 лет все спорим о Иване Грозном, взвешиваем моральную и человеческую цену его государственных дел, но разве во Франции кто-то стыдится Екатерины Медичи? А ведь она загубила за одну только Варфоломеевскую ночь в несколько раз больше народа, чем Иван Грозный за все время своего правления! Стыдятся ли в Англии Генриха VIII, который обезглавливал своих противников, даже великого гуманиста Томаса Мора? Нет, на Западе гордятся итогами их государственной деятельности и не мучаются нравственными дилеммами.
Национальное чувство можно и нужно освящать высшими ценностями, можно сделать его творческим инструментом в государственном строительстве. В противном случае все «россияне», перестав чувствовать себя русскими, татарами, калмыками, превратятся из россиян в «граждан мира». Родина у такой элиты будет там, где ниже налоги.
— Почему в 90-е у власти оказались нигилисты?
— Постперестроечная элита — это продукт в третьем поколении атеистической предреволюционной интеллигенции. За десятилетия той самой «советчины», которую они так поносят, именно они и были куда больше стерилизованы марксизмом, чем народ, сохранивший традицию, которая и стала иммунитетом. Вторым поколением было воинствующее диссидентство 60-х годов. Если анализировать их мировоззрение, бросается в глаза, что они спорили с властью в рамках одного мировоззрения, в котором не было места наследию тысячелетней России — та для них была еще более чужда и отвратительна, чем для их оппонентов из ЦК.
Эта нигилистическая линия продолжилась в эпоху Горбачева. Тогдашняя «советско-номенклатурная» и интеллигентская элита разочаровалась в коммунистической идеологии. Но не как в инструменте развития страны, а как в препятствии для своего вступления в элиту мировую. Цена за место в мировой олигархии была названа в эпоху Горбачева — Прибалтика, Черное море, Крым и Севастополь, СНВ-2 и т. д. Оплата произведена уже в 90-е.
Воинствующий нигилизм той элиты был удручающ. Они возродили презрение и ненависть к исторической России, которые были у самых ранних большевиков и которые откорректировал дух Мая 1945 года. Они повторяли лозунги о «тюрьме народов», об имперских амбициях, сентенции о России как о враге мировой цивилизации, заимствованные у Ф. Энгельса.
Скажите, чем отличается сахаровская доктрина о 53-х республиках на месте СССР от ленинской национальной доктрины? Слава Богу, в Советской России она в полноте в реальность не воплощалась, поскольку с ней ни одно многонациональное государство не в состоянии прожить и пяти лет. Но мина замедленного действия рванула в 1991 году.
Постсоветская идеологическая элита предложила, в сущности, весьма убогонькую «философию истории» — рынок и PEPSI. Ее политическое долгожительство может объясняться лишь страхом перед возвращением обкомов — всесилие КПСС надоело всем. Когда же опасения рассеялись, сразу встал вопрос об альтернативах исторического проекта. Нация стала нащупывать цели и ценности бытия за пределами уж слишком приземленных «рыночных свобод».
В конце концов, рынок или плановое хозяйство — это только инструменты достижения чего-то, в том числе и модернизации. Целью бытия личности и нации они являться не могут. Ни нация, ни отдельный человек не могут жить без нравственного целеполагания, ведь мы же люди, а не животные. В итоге к 2000 году мы оказались на перепутье. Старые элиты не хотели и не хотят сдавать свои позиции, особенно прочные на информационном поле. Однако потребность в переменах испытывают даже высокоресурсные слои общества, включая предпринимательское сообщество.
— В 90-е бизнес не смог стать движущей силой модернизации, хотя его и прочили на эту роль. Возникает ощущение, что не очень-то он этого и хотел.
— На Западе предпринимателей реального сектора называют developers — «развиватели», «созидатели». Но чтобы что-то «созидать», а не опустошать, нужно иметь представление не только о нужном и рационально правильном, но и о должном и праведном. Иными словами, нужны мировоззрение и ценности, определяющие цель жизни и истории, а не только материальное благополучие и богатство. Последний Всемирный русский народный собор неслучайно поднял эту тему, признав, что не богатство само по себе является чем-то негативным, но лишь духовно бессмысленное его использование и безразличие к ближнему.
Русские люди оказались способными в одночасье стать дилерами, менеджерами, банкирами. Не настало ли время проявить способность к самооценке нравственной стороны своих поступков, что и есть основа истинной гражданственности? Никакими законами нельзя удержать человека от преступления, если он в душе готов преступить нравственные законы.
Смена элит и мировоззренческих ориентиров сегодня действительно происходит. И, несомненно, в ближайшие годы эта смена останется на повестке дня.
— Большинство экспертов придерживаются мнения, что по своему кадровому составу элита осталась прежней. По сравнению с 90-ми изменения минимальны.
— Под элитой все же надо иметь в виду не десяток «олигархов» и узкий правительственный круг, а широкий кадровый резерв управления, бизнеса, общественной жизни, власти. Изменения нереволюционны, недостаточно скоры. Их больше на среднем уровне, а в СМИ, к сожалению, гораздо меньше. Но революции порождают хаос, который может стать серьезным испытанием для страны. Тот факт, что сегодня идет, путь медленно, перерождение элиты, отражает ее органическую связанность с обществом. Меняется общество — меняется и элита. Если в 90-е элита только пришла во власть и была занята удовлетворением собственных аппетитов и амбиций, то теперь, когда позиции завоеваны, возникают мотивации другого уровня.
Я совсем не склонна полностью отрицать за представителями даже высокой экономической элиты заинтересованности в развитии страны. Мало кто об этом знает, но именно 2,5 года назад наши предприниматели ставили перед президентом и правительством вопрос о демографическом положении в стране. Если убыль российского населения продолжится, уже через 10 лет будет ощущаться катастрофическая нехватка рабочих рук.
Чтобы этого не случилось, нужен целый комплекс системных мер. Необходимо пристальное внимание к духовной сфере. 15-летняя пропаганда гедонистического образа жизни разрушительна для любой культуры. Когда нам приводят в пример американцев, совершенно забывают о том, что первые переселенцы-пуритане строго осуждали все пустые занятия, даже запрещали танцы. По Максу Веберу, основой капитализма является протестантская этика — неустанное исполнение своего религиозного призвания: а это труд, бережливость и уверенность в своей богоизбранности. В этом правоверный англосаксонский пуританин был гораздо более упорен, чем ветхозаветный иудей. Такие американцы и построили Америку, которая производила, созидала. А «гедонисты» — это как раз Америка, которая бомбит и взимает имперскую дань с остального мира, сидя на куче бумажных долларов.
Тот гедонизм, которая наша элита в начале 90-х проповедовала как апофеоз свободы, в России понимается как свобода совершать любой грех и мерзость. «Свобода для чего» и «свобода от чего» — две стороны свободы. Православие говорит о «свободе для» — вся твоя жизнь проверяется неким нравственным ориентиром. Холодный юридизм, прописывающий лишь «свободу от», характерен для последнего столетия западного общества. Но только вместе два эти понимания свободы составят гармоничное целое.
Российская элита начинает это понимать. Утвердившись как экономический и политический субъект, она не может не быть заинтересована в оздоровлении общества. Будем надеяться, что в результате этих процессов родятся новая элита, новое общество и новая Россия.
11.05.2007
