 |
| Фома | Протоиерей Александр Степанов | 14.06.2007 |
— А не написать ли тебе Господу, Оскар?
— Ах, нет, только не вы, Розовая мама! Я думал, что хотя бы вы не лжете.
— Но я и не лгу.
— Тогда почему вы мне говорите о Боге? Меня однажды уже разыграли с Дедом Морозом. Этого достаточно!
— Оскар, Бог и Дед Мороз — совершенно разные вещи.
— Да нет, одно и то же. Задуривают мозги и все такое!
— Как ты считаешь, могу ли я, бывшая кетчистка, из ста шестидесяти пяти боев сто шестьдесят побед, из которых сорок три — нокаутом, могу ли я, Лангедокская потрошительница, хоть на секунду поверить в Деда Мороза?
— Нет.
— Так вот, в Деда Мороза я не верю, а в Бога верую.
Повесть Э.-Э. Шмитта «Оскар и Розовая дама», журнал «Театр» № 3 за 2004 г.,
перевод Ирины Мягковой.
Протоиерей Александр Степанов: Путь открытия Бога
Среди христиан немало творческих людей, которые активно ищут возможные формы выражения своей веры в пространстве искусства. Правда, большинство литературных и театральных опытов этого направления страдает ходульностью, в них непременно присутствует нравоучение, все герои делятся на правильных и неправильных. По духу такие произведения очень напоминают советские и имеют лишь формальное отношение к христианству. Сами того не осознавая, авторы создают злые пародии на православие, похожие на рассказы Зощенко о Ленине. Особенно этим отличаются детские книжки, многие из них можно как анекдоты пересказывать. Я уверен, что такие сочинения имеют обратный эффект.
Однако в последнее время стали появляться более гибкие формы. В их ряду спектакль «Оскар и Розовая дама» — большая удача. Шмитт — западный автор, но его пьеса продолжает великую традицию христианской литературы, и русской, и западной. Далеко не всех русских классиков мы назвали бы церковными людьми — к примеру, Тургенев или Чехов никак не декларировали свое православие, их творчество не вращается вокруг «церковных» тем — но их литература изнутри христианская, она светится светом Христовым, нежностью и любовью к человеку, к жизни.
«Оскар и Розовая дама» — глубоко христианское произведение как по сюжету, так и по мироощущению. Его герой, десятилетний мальчик, болен раком, дни его сочтены. Он лежит в больнице, где существует специальный институт «розовых дам» — женщин в розовых халатах, которые приходят к тяжелобольным детям, общаются с ними, поддерживают. И «Розовая дама» или «Розовая мама», как ее называет Оскар, открывает ему Бога, иное измерение жизни, которое закрыто для его родителей и, естественно, было закрыто и для самого мальчика. Как всякий ребенок, Оскар очень быстро откликается, все воспринимает, понимает, начинает жить со всей полнотой. И в течение последних 12 дней своей жизни приходит к вере в Бога.
Аскетизм постановки
Театр — условное искусство. Поэтому там какое-то время просто входишь в ситуацию, а потом забываешь, что перед тобой не ребенок, а Алиса Фрейндлих (она играет и даму, и ребенка). Алиса Бруновна — блестящая актриса, и она замечательно справилась со своей ролью. У меня как у человека, профессионально занимающегося радио, возникла даже идея сделать по этой повести радиоспектакль. Надеюсь, что со временем она реализуется, причем Оскара будет играть ребенок. Я думаю, что это вполне возможно и даже правильно, потому что если это не получится — значит, пьеса надуманная, все это придумали взрослые, а ребенок ничего этого не понимает, и думает и реагирует иначе.
Замечу, что в постановке почти нет сценических эффектов. Все просто, но сценически удачно решено. Окно, присутствующее в интерьере комнаты, в конце спектакля оказывается окном в иной мир, в который уходит мальчик. Этот момент очень интересно, уместно и красиво решен в световом плане. Аскетизм постановки не отвлекает от смысла, и он в стиле самой вещи. Христианство, на мой взгляд, не должно быть барочным — с завитушками, украшениями, с богатой сценической основой. Христианству самому по себе присущ аскетизм, и это присутствует в спектакле.
Только Богу дано право разбудить меня
Спектакль пропитан христианским пафосом, но не в смысле каких-то деклараций и призывов. Просто все его содержание раскрывает христианский пафос жизни — как победы над смертью. Ведь Оскар преодолевает приближающуюся смерть, проживая свои последние двенадцать дней совершенно иначе, на качественно ином уровне. Пьеса говорит о том, что жизнь с Богом, жизнь верующего человека позволяет в двенадцать дней вместить столько всего настоящего, сколько в обыденных обстоятельствах и за 120 лет не вместишь. А без Бога двенадцать дней так и останутся двенадцатью днями, и ты ничего не поймешь, не узнаешь, не почувствуешь.
Христианство придает жизни неизмеримую глубину, физическое время перестает играть большую роль. Ребенок умирает (а вернее сказать, переходит в иную жизнь) — и обретает способность открыть своим родителям нечто такое, чего они, прожив не один десяток лет, не понимают, не видят, не чувствуют.
В спектакле перед нами предстает путь открытия Бога. И дело не в том, что человек поверил в какие-то вещи, о которых ему рассказали, и потому стал «верующим» (иногда ведь люди так и воспринимают веру). Здесь мы видим открытие Бога как Личности, с Которой можно установить доверительные отношения. Вера как доверие Тому, Кто начинает тебе отвечать. Мальчик спрашивает что-то — и вдруг получает реальный ответ через события своей жизни, Розовую даму, других людей. В каждом письме к Богу он просит Его прийти, посетить его в мыслях. А в девятом (всего их одиннадцать) письме благодарит Бога за то, что Тот пришел, выбрав самый подходящий момент — когда у него действительно все плохо. Это случилось, когда Оскар уже был при смерти, не вставал, и повесил над своей кроватью табличку: «Только Богу дано право разбудить меня».
Самое главное, что беспокоит мальчика в начале спектакля — выздоровеет ли он. Розовая дама сказала Оскару, что в каждом письме можно попросить только о чем-нибудь одном. И первое, о чем он просит Бога — дать ему ответ, излечится ли он от своей болезни. И через события его жизни Бог открывает ему, что он скоро умрет. Парадоксально, но вместо того, чтобы впасть в отчаяние, мальчик искренне удивляется: ничего себе, как Ты силен, я не успел Тебе письмо отправить, а Ты уже ответил! И в других письмах он уже просит Бога о выздоровлении девочки Пегги Блю, в которую влюблен, просит посетить его родителей…
Почему бы им просто не сказать, что я скоро умру?
Современная культура, искусство, индустрия развлечений так захватывают человека прежде всего потому, что отвлекают его от смерти. Большинство людей не отдают себе отчет в том, что бегут от мыслей о смерти. В пьесе родители боятся говорить с Оскаром о том, что он скоро умрет. Они все время пытаются сами убежать и своего ребенка увести от мыслей о смерти. Но оказывается, что если взглянуть в глаза смерти — это не только страшно, но это еще и очень плодотворно для жизни. В этом христианский пафос: спектакль мощно утверждает жизнь, несмотря на то, что он — о смерти. Но если сказать человеку: «Иди, посмотри спектакль, там показывают, как двенадцать дней умирает больной раком десятилетний ребенок» — он наверняка ответит: «Да я никогда в жизни не пойду. Это испортит мне настроение на месяц». И только посмотрев спектакль, понимаешь: он не о смерти, а о жизни… ¦
Эрик-Эммануэль Шмитт: Я — не автор успеха
Мне кажется, драматург всегда старается «поймать» всю широту человеческой души. В своих романах я стараюсь показать путь, который может совершить человеческая душа от атеизма к вере, проходя через гностицизм. На самом деле я постарался передать все цвета радуги, которые могут быть на пути религиозного познания человека.
Мое собственное обращение к религии произошло как бы в два этапа (Э. Шмитт вырос в семье атеистов — И. Л.). В 1989 году я пошел в поход в пустыню Сахара и потерялся — провел около 30 часов без еды и питья. К счастью, в эти 30 часов была ночь, которую я провел под звездами. И именно тогда на меня снизошла милость веры. Бог в пустыне…
Когда я вернулся во Францию, то начал читать знаковые религиозные тексты самых разных религий мира, в том числе очень экзотических. И через несколько лет чтения, в конце концов, обратился к четырем книгам Евангелия. Это была вторая мистическая ночь в моей жизни, потому что я прочитал все четыре книги разом. Я был абсолютно поражен этой историей — любви и жертвы во имя любви. И с этого момента я стал просто одержим личностью Христа. Спустя несколько лет эта увлеченность превратила меня в христианина. Я не присоединился ни к одной христианской конфессии — ни к католической, ни к протестантской, ни к православной. Я общаюсь с христианами разных направлений. Я чувствую себя христианином в целом, много читаю Евангелие и размышляю о нем. Но я не участвую в религиозных действиях, потому что пока не чувствую в этом необходимости, подчеркиваю — пока…
Как надо болеть и относиться к смерти
Я, к сожалению, проводил из этого мира многих людей, которых любил. В основу «Оскара и Розовой дамы» была положена не смерть ребенка, а смерть моей жены. Мне кажется, что если в литературе нет того, что мы сами пережили, — нет и самой литературы. Я много раз перекладывал свои жизненные воспоминания, жизненные ситуации взрослого человека на плечи ребенка, который был героем моего произведения. Если бы этот переход не был возможен, то я думаю, не смог бы ничего написать. Я сам серьезно болел и тогда понял, как человек беззащитен в эти важные минуты, когда он теряет силы, когда приближается смерть. Я поправился, но почувствовал, что в моей ситуации было просто… неприлично выздоравливать. Мне было почти стыдно за это. И захотелось написать книгу, посвященную болезни, которая говорила бы о том, как надо болеть и как относиться к смерти. Я подумал, что ребенок, вероятно, будет самым показательным и самым всеобъемлющим персонажем. Я обратил внимание, что дети гораздо более открыты, они реже скрывают от себя правду, чем взрослые, им важно говорить абсолютно откровенно о своей болезни и смерти. И я написал «Оскара и Розовую даму», стараясь защититься от тяжести вопроса юмором, фантазией, выдумав легенду про двенадцать дней.
Я говорю о смерти только для того, чтобы сказать о том, как хорошо жить. Можно жить и верить, что ты абсолютно неуязвим, но, оказывается, чем меньше мы думаем о болезнях, о своей уязвимости, тем сильнее болезнь набирает обороты и тем большее место она начинает занимать в жизни. Люди, которые не хотят думать о печальных моментах жизни, оказываются неготовы к ним, когда они настают. И мне радостно, что эту книгу читают как десятилетние дети, так и пожилые люди 80−90 лет.
Я автор произведений, я — не автор успеха. А автор успеха — публика. Я стараюсь понять причину успеха «Оскара и Розовой Дамы» и всего «Цикла о незримом», и мне кажется, что она в глубоком уважении к человеку в этих текстах. Ну и, конечно, в том, что все драматические события жизни рассматриваются в них легко — с фантазией и юмором. ¦
СПРАВКА: Эрик-Эммануил Шмитт, драматург, эссеист, романист и сценарист, родился 28 марта 1960 года в Лионе, Франция. С детства готовился к карьере композитора, учился играть на фортепьяно. Закончил парижский Высший педагогический институт, защитил философскую диссертацию, посвященную Дени Дидро, преподавал философию. В 1991 году Шмитт написал первую пьесу «Валонская ночь», которая была поставлена в Шекспировском королевском театре. Вторая пьеса, «Посетитель» (1993), обеспечила ему признание критики (Мольеровская премия 1994 года в двух номинациях: «Театральное открытие» и «Лучший драматург»). Наиболее известные его пьесы: «Загадочные вариации» (лучшая пьеса 1996 года), в ней сыграл Ален Делон; «Вольнодумец» (1997, о Дени Дидро); «Фредерик, или Бульвар преступлений» (1998), который тоже получил Мольеровскую премию, а главную роль в парижском спектакле сыграл Жан-Поль Бельмондо. В 2001 году французская Академия присудила драматургу Гран-при. Кроме пьес, Шмитт пишет романы. Премию «Первый роман» получила его «Секта эгоистов» (1994 год). Но самый большой успех выпал, пожалуй, на долю «Евангелия от Пилата» (2000), над которым писатель работал 8 лет. Особое место в его творчестве занимает «Цикл о незримом», куда входят четыре текста: «Миларепа» (1997), «Господин Ибрагим и цветы Корана» (2001), «Оскар и Розовая дама» (2002) и «Дети Ноя» (2004).
Перевод Александра НЕКРАСОВА, сотрудника Французского Института в Санкт-Петербурге.
Редакция журнала «Фома» благодарит Французский Институт в Санкт-Петербурге и лично Викторию Шалину за помощь в организации интервью с Э.-Э. Шмиттом.
Автор: Ирина Левина
