 |
| Известия | Александр Архангельский | 29.01.2007 |
И «Покаяние» было честной и важной работой, но никак не прорывом в неизведанное; то же абуладзевское «Древо желания» совершенней и тоньше, но где тонко, там и рвется: «Древо» посмотрели лишь эстеты. А «Покаяние» — 100 миллионов зрителей. Потому что в воздухе носился немой вопрос, который никто не решался сформулировать. Какая дорога ведет к храму? Куда нас занесло? Как выбраться из тупика? «…ни зги не видно, коням, барин, тяжело». Режиссер предложил ответ. Не дожидаясь вопроса.
Вот и Лунгин предложил ответ, не дождавшись вопроса. Почувствовав его нутром. Что с нами в целом и с каждым из нас в частности происходит посреди удвоения ВВП, газовых войн, нефтяных прибылей, построения суверенной бюрократии, всеобщей сытости, массовой вовлеченности в воровство, монетизации льгот, перехода к ЕГЭ, который уничтожит остатки неусредненности образования; чего мы на самом деле хотим и к чему стремимся, вопреки разговорам о конце морали, об исчерпанности этических ориентиров и торжестве формулы «православие, самодержавие, доходность». Выясняется, что любая попытка поговорить с современниками о покаянии порождает ответную волну всеобщего доверия. Причем на сей раз не о покаянии общественном, как у Абуладзе, но о личном, о своем собственном. Я виноват, моя вина, меа кульпа. Братцы, простите меня.
Это симптом более чем важный и до сих пор совершенно не осмысленный. Тот, кто решил, что секрет Лунгина — в эксплуатации модной темы православия и национальной традиции, ничего не понял. Секрет — в массовом желании другой жизни. Имеются в виду не политическое устройство, не экономические модели и даже не система образования, хотя она важнее политики и экономики, вместе взятых. Имеется в виду частная, личная, индивидуальная жизнь, вписанная в систему ясных норм и правил. Соотнесенная с однозначными представлениями о добре и зле. Не обязательно праведная (сочувствие вызвал раскаявшийся грешник, а не преподобный святой). Но обязательно — выверенная по этической шкале.
Если угодно, «Остров», точнее, зрительская реакция на него, — это общенациональный референдум. О том, какое общество нам нужно. Какая политика будет действительно соответствовать массовому запросу. Это общество, в котором приемлемо не все, что доходно и эффективно, но то, что морально. Ощущение это пока весьма смутно, из такой закваски может образоваться и новый коммунизм, и новый национализм. Но может — и новый консерватизм, который не противостоит задачам модернизации, но отказывает ей в единственном праве: не считаться с ценностями. Общечеловеческими и общенациональными. Все зависит от реакции на реакцию. От того, как наши элиты отнесутся к этому народному киноизъявлению. Что ответят на ответ Лунгина. Проигнорируют — или учтут. И прекратят своеобразную политику воровства и страха, когда всем, кто боится, позволено красть, а всем, кто крадет, рекомендовано бояться.
В 1987-м «Покаяние» обозначило развилку истории. Назад не вернуться — можно только вперед. Без Абуладзе не было бы августа 1991 года. В 2007-м «Остров» обозначил другую развилку. Или возвращение к общественной морали, не навязанной государством, но и не разрушаемой им на каждом шагу. Или в никуда. Какие общественные перемены, какой август, декабрь или март напророчил нам Лунгин — увидим. Но как же устойчивы народные архетипы; ломали их, крушили, предавали забвению, а все равно культурная память подсказывает вечный сюжет: «Жили двенадцать разбойников И Кудеяр-атаман. Много разбойники пролили Крови честных христиан… Вдруг у разбойника лютого Совесть Господь пробудил. Бросил своих он товарищей, Бросил набеги творить. Сам Кудеяр в монастырь пошел, Богу и людям служить».
