О живом церковнославянском языке

— Нина Павловна, откуда у Вас лично такая увлеченность церковно-славянским языком?

— Как филолог, я изучала славянский язык, и как многие мои коллеги, считала его языком историческим, неупотребимым в современной жизни. Я преподавала этот предмет чисто теоретически, хотя, конечно, чувствовала его красоту. Лишь когда я пришла в Церковь, стала читать и слушать Священное Писание, молитвы, я ощутила, что они написаны живым, удивительным языком. Теория ожила. Конечно, имевшиеся знания очень помогли.

— А как вышло, что кафедра церковно-славянского языка появилась в Петербургской консерватории?

— Это произошло в начале девяностых, когда возрождалось духовное просвещение. Митрополит Петербургский Иоанн (Снычев) — истинный Богом данный пастырь — возглавил эту работу. Возникло духовное училище, где я занималась в течение трех лет. Там собрались преподаватели многих ВУЗов, с нами работали известные лекторы, богословы. Церковно-славянский язык изучался на очень серьезном уровне. Изучалась также теория и практика церковного пения. Возникла идея о необходимости возрождения знаменного распева, характерного для древней Русской Церкви. При поддержке ректората, в консерватории было открыто отделение древнерусского пения, и, конечно, студентам этого отделения необходимы были знания по церковно-славянскому языку, древнерусской литературе, умение читать и понимать церковные тексты.

— Как Вам удается сделать лекции по столь серьезному предмету живыми, увлекательными?

— Отрываясь от церковно-славянского языка, мы отрываем русский язык от его корня. Ведь именно на древнем славянском языке написаны первые русские литературные произведения, и, не зная языка, их не возможно до конца понять. Знание славянского языка помогает лучше понять русских классиков, многие произведения искусства. Когда я почувствовала присутствие Духа Святого в церковных текстах, для меня самой язык ожил, как бы раскрасился во все яркие цвета. И я стараюсь передавать слушателям это ощущение. Конечно, выразить это чувство помогает лингвистическое, педагогическое образование.

— Можно ли сказать, что использующийся сегодня в Церкви язык — тот самый, который создали для славян святые Кирилл и Мефодий?

— Безусловно, это тот самый язык. Он претерпел очень мало изменений в отличие от языка народного — устного и книжного. Общеупотребимый язык претерпел множество реформ, особенно в советское время. Были разрушены исторически сложившиеся нормы языка, даже на страницы книг и газет проникли выражения неграмотные, вульгарные. Со старославянским языком этого не произошло. Однако это не значит, что он какой-то окаменевший. Язык живет, развивается. И в наши дни иногда возникает необходимость создания новых богослужебных текстов, и современные гимнографы с успехом справляются с задачей. Многие слова, тексты повседневной жизни исчезают, перестают употребляться. Церковные же тексты остаются навсегда. В Псалтири, которую мы читаем сегодня, со времен Кирилла и Мефодия изменилось лишь несколько фраз и слов. Кроме того, не стоит забывать, что кроме русского существуют другие славянские языки: украинский, белорусский, множество диалектов. Иногда они очень тесно переплетаются с церковно-славянским языком. Современные славянские языки очень разнообразны, у каждого из них самобытное развитие. А церковно-славянский язык является их общим корнем, общим источником. Хотя в обыденной жизни мы этого не чувствуем, просто не замечаем. Например, сегодня никто не говорит «град», но осталось слово «градоначальник»; никто не употребляет «брада» вместо «борода», но ведь говорят «брадобрей». Слово «чаяния», означающее «надежды», устарело, но ведь осталось слово «нечаянно». Многие беглые гласные, суффиксы и другие правила современного русского пришли из старо-славянского языка.

— Насколько важно сегодня прочувствовать связь современного языка с языком древних славян?

— Не осознавая, не поддерживая эту связь, мы ведем себя как известная из басни свинья под дубом: желуди она ела, а корни подрывала, не понимая, что без корней и желудей не будет. Так и с нами: отрывая свой язык от исторических корней, от чистого источника, мы засоряем речь словами вульгарными, непристойными, без нужды наполняем иностранными выражениями. Еще Гоголь писал о том, что русские слова имеют свое словообразовательное гнездо: у них есть производные формы, родственные слова, синонимы. А иноземные слова — это слова-одиночки, они «топорщатся», не вливаются органично в русский язык, а лишь засоряют его. Тем более, что к нам ведь не приходят слова, которыми писал Шекспир, другие классики иностранной литературы. К нам приходят слова из «делового» языка, то есть утилитарные термины, обозначающие какие-то насущные вещи, как говорили прежде, слова «корытного ряда», ведь обеднение языка, его приземление свойственно сегодня всем народам. Засоряя свою речь такими словами, мы забываем о душе, о духовности, о высоком предназначении человека. Славянский же язык «засорить» мы не можем. Этот язык, эти тексты наполнены благодатью. Ведь известны случаи, когда сам Дух Святой вмешивался при попытках исказить священные тексты и исправлял ошибки человека. Так было, например, с Симеоном Богоприимцем, который хотел заменить слово «Дева» на «молодая женщина», что полностью исказило бы суть пророчества. О соотношении церковно-славянского и русского языков говорил еще замечательный русский педагог С.А. Рачинский: «Церковный язык по плоти своей похож на русский, это тот же язык, но он отрешен от быта». В этом замечательное свойство церковного языка: он понятен, но не смешивается с обыденным языком.

— Иногда можно услышать мнение о том, что церковные тексты не обязательно понимать, нужно просто читать их, и действие благодати заменит понимание.

— Конечно, когда человек впервые сталкивается с церковно-славянскими текстами, они кажутся ему непонятными, но нужно все же работать, стараться читать, и с каждым разом текст станет понятнее. Хотя мнение о том, что даже если человек не все понимает, но молитва идет, то бесы слышат и устрашаются, обоснованно. Ведь, зачастую, когда люди находились на краю гибели и спаслись, можно услышать фразу: «Кто-то, видимо, молился». На земле идет неусыпающая православная молитва: ведь часовые пояса разные, и где-то всегда происходит богослужение. И все же стремиться к пониманию текстов необходимо. Приведу такой пример. Есть 136-й псалом, в котором встречаются слова: «О, дщерь Вавилона окаянная! Блажен, кто разбиет младенцы твоя о камень». На первый взгляд, слова ужасные: как можно говорить такое о младенцах, о маленьких детях! Но ведь церковный язык — это язык символов, и «младенцы» здесь — не невинные дети, которых, кстати, ничуть не ужасаясь, тысячами сегодня убивают в утробе матери. Вавилон — это символ суеты, гордыни, человеческого непонимания, это то, что мы видим сегодня во всем мире. А «дщерь Вавилона» — это сущность Вавилона, это греховность, ложь, разврат, богоотступничество. Ну, а «младенцы» — греховные помыслы, которые нужно решительно «разбивать», отвергать от себя. Символичность церковного языка близка классической русской литературе. Вот как передал суть этих слов И.А. Бунин в своем стихотворении, написанном с великой болью в 1921 году и посвященном новой России:

Эти слова написаны в дни, когда рушились и закрывались церкви, когда людей насильно отлучали от Бога. Но как мы можем понять их, не понимая символики Священного Писания? Мы способны изучать различные иностранные языки, если нам нужно их сдавать, или просто, если нам хочется с иностранцами говорить на их языке — это тешит наше самолюбие. Но не хотим приложить усилия к пониманию Церковного слова. А ведь оно заложено у нас в генах, и познание этого будет радостным, ведь человеку всегда приятно возвращаться к своим корням, истокам.

-И все же часто люди задают вопрос: что лучше — читать молитвы по-русски, хорошо понимая текст, или по-славянски, понимая далеко не все?

-Это вопрос очень серьезный. Это проблема нашей просвещенности. Сегодня есть множество книг, разъясняющих тексты Священного писания, открыты церковные школы. Сегодня уже не то время, когда православное просвещение было под запретом. Нужно приложить усилия, найти разъяснение непонятных вопросов и все же стараться читать на церковном языке. Многие места лишь на первый взгляд кажутся непонятными. Вот, например, строка: «Странна муки покажи мя…». Страна — сторона — странна. То есть мы просим Господа, чтобы мука, беда миновала стороной. И так можно, потрудившись, разбирая происхождение славянских слов, хорошо понять все церковные тексты. Кроме того, знание церковно-славянского языка необходимо для понимания богослужения. Например, перед чтением Евангелия диакон восклицает: «Премудрость. Прости». Что такое «прости»? Прости — просто — прямо. То есть станем прямо, смирно при чтении этой величайшей Книги. Когда человек только начинает ходить в храм и плохо понимает, что читается и поется на службе, ему лучше заранее почитать о смысле праздника, прочесть тропарь, соответствующее место из Евангелия. То есть, конечно, нужно приложить усилия, и понимание придет.

— Отчего сегодня в разговорной речи можно встретить столько различий: от высокой поэтичности до площадного жаргона?

— Мы ведь даже в одежде соблюдаем различия: в одном платье идем на работу, в другом дома суп варим. Одна одежда у мирян, совсем иная у священников. Во всем свой чин, свое устроение. Мы не созданы по какому-то стандарту. Господь даже двух божьих коровок не сотворил одинаковым, во всем различие, индивидуальность. Человеку дана свобода выбора во всем, в том числе и в речи. Каждый выбирает, какие слова приемлемы для него. Как говорил апостол Павел, «все мне можно, но не все полезно». Мы можем использовать все стили речи, но за образец должны взять язык высокий, одухотворенный. А всякую «словесную муть» не стоит допускать в свой словарный запас. Даже люди очень далекие от духовности не удерживаются в рамках «приземленного» языка, они ищут выход, пытаются, например, писать стихи, зачастую плохие, неграмотные, даже бранные. Но ведь Библия предупреждает: «Всякое слово гнило да не исходит из уст ваших». За всякое бранное слово мы дадим ответ на Суде. Нам дан выбор, нам дана возможность пить из чистого родника славянской речи, облагородить свой язык.

— Как Вы думаете, в чем причина того, что даже в годы богоборчества люди все же стеснялись сквернословия, а сегодня, когда начато возвращение к духовным истокам, открыты храмы, можно услышать такой поток бранных слов, столкнуться с такой словесной грязью, что делается страшно?

— Наверное, причин несколько. Во-первых, у нескольких поколений людей сохранялось генетически заложенное уважение к слову. Во-вторых, при советской власти был высок авторитет школы, который стал разрушаться только в последние годы. Ну, а в-третьих, произошло крушение идеалов, после которого люди потеряли веру во что-либо. Кроме того, средствами массовой информации асто навязываются чуждые нам стереотипы поведения. С экрана телевизора можно услышать некультурную речь, очень мало передач, имеющих какую-то духовную ценность и воспитывающих в людях элементарную культуру.

— И все же у Вас есть надежда, что народ вернется к своим духовным ценностям?

— Безусловно, есть надежда на то, что с помощью Божьей это возможно. Однако всем нам придется много потрудиться для этого.

— И последний вопрос. Каковы Ваши впечатления о Беларуси, о Минске, о выставке «Беларусь Православная»?

— Впечатления очень хорошие. Люди открытые, гостеприимные. Чувствуется искренний интерес к духовной культуре. На выставке приятно удивил большой выбор книг. Особенно радует внимание к детской православной литературе. У вас издается очень много хороших, красочных детских книг. В России этому уделяется меньше внимания.

— Большое спасибо за Ваш труд. Хочется пожелать Вам здоровья и творческих сил. Надеемся, что скоро у нас в продаже появится широкий ассортимент Ваших книг по методике преподавания церковно-славянского языка. До новых встреч в Минске!

Беседовала Елена Михаленко

ГАЗЕТА «ВОСКРЕСЕНИЕ» / № 11 2004

http://www.hramvsr.by/artikle.php?n=voskresenie/artikles/obrazovanie/voskres6.htm