 |
| Столетие.Ru | Александр Самоваров | 06.07.2006 |
И волноваться есть о чем. В 1917 году, года страна попала в руки большевиков именно потому, что правящее сословие недооценило все сложности переходного периода. А именно в переходные периоды страна наиболее уязвима. В апреле 1917 года Ленин приехал в Питер и сочинил свои апрельские тезисы. Его выступление в апреле назвал бредом даже Плеханов. Оно и было бредом — и с точки зрения марксизма, и с точки зрения здравого смысла. Но хороший политтехнолог, каким был Ленин, тем и отличается от обычного человека, что он предлагает бредовую, по сути, идею, но на текущую ситуацию смотрит трезво, анализирует её и добивается того, что воплощает свой бред в жизнь.
Ленин, кстати, признавал, что революция стала итогом совпадения немыслимых случайностей.
Но, прежде всего, она была порождена отсутствием в России полноценного политического класса и полноценного национального самосознания. Развитое национальное самосознание предлагает человеку иерархию ценностей. Самое главное — это защита интересов и независимости своей нации. Борьба с посягнувшими на твой род или племя — это святое. А ведь большевики не скрывали своих целей. Их интересовала мировая революция, а Россию можно было принести и в жертву.
И тут для тогдашней власти, казалось бы, все понятно. В самом деле, какую ценность имеет отдельная жизнь, если погибнет весь твой род? Тогдашняя русская элита не боролась, как должно, с врагами, и в результате все её представители или бежали из страны, или погибли, или оказалась на положении рабов у большевиков.
…Племенное чувство родства начало разрушаться со времен Петра I. Национализму европейского образца не дали хода Романовы в XIX веке. И вот приходит революция.
Ее встречают с ликованием все слои русского общества. Но очень быстро революция приобретает облик разрухи, бардака и беспросветности. Но винят при этом не революцию, а ее конкретных носителей. Весь гнев в конечном итоге принимает на себя Александр Керенский. Его и до сих пор пинают больше других. Что понятно и заслуженно.
В интеллигентской и офицерской среде тоже искренне любят Россию, но в этих условиях любить мало. Надо понимать, кому ты служишь, что будешь делать, на чьей стороне воевать. А с этим главным выбором страшно тяжело. Служить хамам не хочется, власть в лице Керенского вызывает презрение… А Ленин, как политтехнолог, видит ситуацию предельно ясно. Всего одна цитата, чтобы напомнить читателю, как он мыслил. Еще до начала гражданской войны он пишет следующее: «…юнкера, реакционные казаки. Это палачи, это — реальная власть».
Лидерам Белого движения нужно было пройти ад гражданской войны, чтобы увидеть всю силу юнкеров. Ленин же прекрасно понимал их значение и то, что они никогда не перейдут на сторону большевиков, хотя и дворян-то в юнкерских училищах к тому времени было не так много, туда в основном попадали ребята из мелкой буржуазии и интеллигенции.
Чувствуя, что здесь он союзников не найдет, Ленин понимал и то, что, к примеру, царские чиновники за деньги или из-за страха будут усердно работать на новую власть. Так и случилось.
Поразительно! Кому из тогдашних лидеров пришло бы в голову, что мальчишки из юнкерских училищ — это реальная власть?
Ленин ещё и уточняет: власть потому, что они «палачи». Если перевести это на человеческий язык, то Ленин почувствовал у юнкеров и способность к сопротивлению, и способность к насилию. Вот что главное в борьбе того времени. Не просто выкрикивать лозунги, а окружить, к примеру, Смольный и переколоть всех его обитателей штыками. И юнкера были на это способны.
В условиях, когда сформировался полноценный политический класс, всегда нашлись бы те, кто организовал бы юнкеров. И в глазах общества подавление большевизма выглядело бы хорошим поступком.
Так вот: если такой класс сформировался, что является признаком зрелости страны, то уже не важно, какие партии у власти, а какие в оппозиции. Но если политического класса нет, то все зыбко, и с властью расставаться страшно. Все это можно более внимательно рассмотреть на примере Керенского. В какой-то степени и Горбачев был его повторением. И тот, и другой привели Россию к краху во многом потому, что реакционеров боялись больше, чем революционеров. Керенский понимал, что хаосу можно противопоставить диктатуру, он и начал двигаться в этом направлении. Но он знал, что ненависть к нему лично тех, кто может послужить опорой для диктатуры, огромна. И до конца пытался балансировать между Корниловым и Лениным. Точно так же, Горбачев балансировал между теми, кто объединился позднее в ГКЧП, и Ельциным.
В конечном счете, и Керенский, и Горбачев объективно выступили на стороне тех, за кого «массы». Хотя ни за большевиками, ни за Ельциным Россия не шла, в столицах в Советах радикалы играли большую роль.
Существование полноценного политического класса в стране дает возможность любому лидеру не думать о собственной жизни. Она гарантирована. Но на глазах и при активном участии того же Керенского революционная власть арестовала царя и его семью, в стране уже пролилась кровь. Керенский понимал, что он может лишиться не только власти, но и жизни.
…В Германии тоже была попытка левых захватить власть. И социальная база у левых была, и обстановка благоприятная. Но существовал и полноценный политический класс. И когда немецкие военные быстренько расправилась с леваками, то действовали эти военные с благословения этого класса. То же самое могло и теоретически должно было произойти в России. Крупная и мелкая буржуазия, офицерство — все эти силы объективно были заинтересованы в том, чтобы большевики исчезли с политической арены. Но лидеры левых, включая Керенского, боялись «реакционной военщины». А большинство офицерского корпуса ненавидело крикунов из Советов и Керенского. В результате конфликта в политическом классе большевики и прорывались к власти.
Политический класс, как правило, имеет ясный идеал. Таким идеалом в 1917 году должна была быть не единая и неделимая и не революционная Россия, а национальная, — когда её интересы ставятся превыше всего.
Кому нужна борьба за неделимую Россию, а другими словами, борьба за то, чтобы в состав страны продолжали входить поляки, финны, грузины, армяне и прочие и прочие, в условиях, когда национальная Россия готова была уйти в небытие? Кому нужна была борьба за революционные идеалы, если большевики открыто провозглашали, что буржуазные свободы и права граждан для них не имеют значения. То есть, не имеют значения главные завоевания революции. И у граждан отбирается право на собственность, на свободу слова и передвижения, на саму жизнь.
Но в том-то и дело, что в головах русских политиков не было идеала национальной России. Не сформировался он. Политики-националисты до революции укреплялись в Думе, Шульгин и прочие составляли уже не маленькую группу, а костяк Думы, на который и опирался в конце своей жизни Столыпин. Но эти политики-националисты оказались в жалком меньшинстве. Большинство же русских политиков просто не знали, что делать. Их идеал — революция и свобода — был достигнут. Но куда двигаться дальше? Как вести себя? Куда звать народ?
И всё уперлось в Учредительное собрание. Народ должен выбрать депутатов, а те должны принять важнейшие для страны решения. А если бы идеалом была сильная национальная Россия? Как бы все сразу упростилось для политиков. Какая разница, когда вы соберете Учредительное собрание? Можно собрать его и через год и через пять лет. Собрать тогда, когда выборы будут проходить в нормальных условиях и решения Учредительного собрания реально будет провести в жизнь.
…Если кому-то кажется, что это мы сейчас такие умные, знаем, как всё закончилось, а тогда попробуй, разберись, то это не так. И в то время людям, которые умели хотя бы читать, все было ясно. Народ не проголосовал за большевиков во время выборов в Учредительное собрание.
Большевики не скрывали своих целей. Скажем, Ленин, как только приехал в Россию, сразу заявил о том, что власть должна перейти к пролетариату и беднейшему крестьянству. Разве одной этой задачи, которую он ставил перед своей партией, недостаточно для того, чтобы этого человека политически уничтожить? Но его приняли как героя. Этот наглец заявил, что не верит Временному правительству в том, что оно откажется от аннексий. То есть, в случае победы русских в войне, Ленин озабочен более всего тем, что у врагов России отнимут какие-то территории или возьмут контрибуции. При этом он был, конечно, озабочен не интересами немецких, австрийских или турецких трудящихся. Просто при переходе к России, скажем, контроля над Константинополем, война для русских сразу приобрела бы положительный смысл.
Если бы идеалом русских политиков была национальная Россия, то Ленину пришел бы конец
Но такого идеала не было. Ибо политики блуждали в тумане революционных иллюзий. Слабость политической элиты заключалась в том, что чуть ли не до начала красного террора, многие из них считали Ленина своим. Речь, понятно, идет не о монархистах. Но между монархистами и всеми этими Милюковыми, Чхеидзе, Черновыми, Сухановыми, Керенскими не было ни умеренных националистов, ни традиционалистов, — никого!
Для того чтобы окончательно было понятно, что речь идет не об абстрактном идеале, а вещах совершенно реальных, приведем такой пример.
Кто из современных политиков или просто из известных персонажей проявил себя наиболее непримиримо к национальным интересам России, во всяком случае, к тому, что многие из нас считают национальными интересами? Я предлагаю такой список радикалов: Новодворская, Ковалев, Пономарев, Якунин, Шендерович, Черкизов и Альбац. Журналистов в качестве примера привожу потому, что еще недавно они часто мелькали на телевидении.
Так вот, могут ли нынешние русские могут отдать власть над собой Новодворской и Ковалеву? Якунину и Черкизову? Трудно себе такое представить. Но Ленин и Троцкий были большими ненавистниками России, чем Новодворская, и куда в меньшей степени заботились об интересах собственно России, чем Ковалев. Это не преувеличение.
И, тем не менее. Ленин пришёл к власти.
Возвращаясь к нынешней России, приходится признать, что нет у нас, как и в 1917 году, ни полноценного политического класса, ни политического идеала. Именно это, а не происки зарубежных врагов, делает политическую ситуацию хронически опасной.
Так же, как и в 1917 году, на политической арене почти отсутствуют национально ориентированные политические силы. А формировать полноценный политический класс и политический идеал для общества можно одним путем: власть должна перестать быть наднациональной, и превратиться в русскую. Если не сделают этого нынешние руководители страны, придется делать следующим. Иным путем стабильности не добиться.
