«Все в порядке, я жив»

Двадцать третьего октября 2002 года в Театральном центре на Дубровке во время показа мюзикла «Норд-Ост» были захвачены в заложники 912 зрителей. Почти трое суток их удерживали в зале. При операции освобождения спецслужбы использовали сильный усыпляющий газ. Теракт унес жизни 130 заложников.
Михаил ДЕРЮГИН, музыкант из оркестра мюзикла «Норд-Ост», все три дня находился в числе заложников.

Минуты промедления

В этот день у меня не было никакого предчувствия беды. Все было как обычно, все мы пришли на работу веселые, нормальные. Мы уже начали играть второй акт, когда в зал ворвались какие-то люди в камуфляже и сразу пошли на сцену, стреляя в потолок из автоматов. Зал зашумел. Мы поняли, что происходит что-то не то, и перешли из оркестровой ямы в грим-уборные, где переодевались. У нас было в запасе полчаса, чтобы спокойно сложить инструменты, одеться и выйти. Боевики не знали о служебном входе-выходе из подвального помещения. Но некоторые ребята сильно перенервничали, стали настаивать: «Давайте сидеть тихо как мыши, нас не заметят…» Как оказалось, это было по меньшей мере глупо. Но с другой стороны, чеченцы сразу объявили, что все выходы заминированы. Мы услышали об этом по радиосвязи, которая есть между залом и гримерными. Все испугались. Стоит ли соваться куда-то, если все заминировано.
В одной из комнат был телефон. Все звонили родным, но нам никто не верил. Поверили, только когда о захвате заложников заговорили по телевизору. Чеченцы пришли минут через сорок, постучали и сказали, что, если мы не откроем, они взорвут дверь. Так все музыканты оказались в зале.

Сигнал к смерти

Когда понимаешь, что все происходящее не шутка и от тебя уже ничего не зависит, остается только молиться в надежде, что Бог тебя услышит. Я не слышал, чтобы кто-то молился вслух, но как потом узнал, у некоторых людей были с собой молитвословы и они их читали.
У меня в портфеле была икона Архистратига Михаила, ее туда положила супруга. И образ Матроны Московской. Им я и молился. И естественно, Господу Богу. Иисусову молитву читал постоянно. Урывками мне удавалось поспать. Не знаю сколько. Потому что было непонятно — день или ночь. Если я не спал, то молится.
Отчаяния не было. Можно назвать это странным, но буквально с первых минут меня не оставляла мысль, что все кончится благополучно. Никакой истерики или паники, полное спокойствие. Правда, оно прерывалось, когда раздавались выстрелы. Чеченцы ясно дали понять, что, если начнется штурм, мы все взлетим на воздух.
Они не шутили и довольно бдительно следили за залом. Мгновенным ответом на любой шорох или странный звук была автоматная очередь, которая сидящим в зале казалась сигналом к штурму. А это, считай, сигнал к смерти. В такие моменты мы все внутренне вздрагивали. Вот это было страшно. Еще много месяцев потом от любого громкого звука, который я слышал рядом, меня трясло.
Дисциплина у чеченцев была просто железная. Вставать без разрешения запрещалось. Первый раз тебя предупреждали, а потом просто били прикладом по голове. Наверное, самое трудное в такой ситуации для православного человека — это невозможность прийти на выручку другому. Потому что боишься сам за себя. Там со мной девушки сидели (15−16 лет), мы, взрослые, их по возможности успокаивали, они плакали, им было тяжело.
Я свой шарф им отдал, куртку, чтобы они не замерзали, холодно было. Не знаю, что с ними потом случилось, больше я их не видел.
Никто из заложников не старался никого объединять, это было ни к чему, потому что мы не могли бороться. Друг друга поддерживали, предостерегали тех, кто рядом, от опасных шагов. Не то что мы там были все замкнуты и каждый думал о себе, нет. Люди сидели и разгадывали кроссворды вслух. Делать было нечего. Чеченцы разрешали нам разговаривать, общаться друг с другом. Мы им были нужны не как средство для издевательств. Они добивались того, чтобы правительство побеспокоилось о нас и быстрее вывело все войска из Чечни.
Уже накануне штурма, о котором, конечно, мало кто догадывался, мы со своим соседом поняли, что газ — единственная возможность нас спасти. Все чеченцы постоянно были начеку. Так, один парень решил вырваться из зала. По нему выстрелили два чеченца, и оба промахнулись. Одна пуля попала в глаз мужчине, другая — в женщину. Им оказали помощь. Женщина выжила, я потом читал ее интервью в газете. За ней приехала «скорая помощь», муж вынес ее на руках и вернулся в зал, где остался их ребенок. И муж, и ребенок погибли.
Естественно, были моменты, когда хотелось всех чеченцев перестрелять. На наших глазах расстреляли девушку, которая неизвестно откуда появилась в зале и, кажется, была пьяна. До полусмерти избили отца, который принес продукты находящемуся в зале сыну.

Милость Божия

То, что я выжил и не потерял здоровья, это, конечно, только Божия милость. Чем еще объяснить, что я сел именно в том месте, где воздействие газа было минимальным. В момент, когда пустили газ, дверь, около которой я сидел, была приоткрыта, и газ пошел в проем. Как и все, я уснул, но получил меньшую дозу, чем остальные. Несколько моих товарищей-музыкантов погибли. Один полностью оглох, другой стал умалишенным.
Некоторые бывшие заложники рассказывали потом, что у террористов было достаточно времени, чтобы взорвать зал, и от взрыва всех спасло только чудо.
Мы с коллегами долго эту тему обсуждали и пришли к такому объяснению.
Известно, что чеченские женщины и шага не сделают без разрешения мужчины. Атака спецслужб совпала с моментом, когда в зал начали подавать газ. Все чеченцы-мужчины пошли отстреливаться. Они знали, что идет газ: он поступал сверху, был виден, имел запах. Но, возможно, в момент, когда был отдан приказ о взрыве, все чеченки уже спали. Уснули на 10−20 секунд раньше, чем смогли отреагировать. А может быть, в ходе штурма сразу подстрелили того, кто должен был отдать приказ. Если говорить о чуде, то оно в этом. Ведь очень многие молились о нашем спасении. Моя супруга трое суток никуда не выходила из дома и постоянно была в молитве.
Я очнулся от крика: «Просыпайтесь!» Это были уже альфовцы. Самостоятельно выйти на улицу смогли человек шесть-семь, в том числе и я. Всех остальных выносили. Сразу же позвонил домой:
— Оля, все в порядке, я жив.
— Я знаю, — тихо отозвалась жена, — я видела тебя по телевизору…

Мемориальная доска у здания ДК ГПЗ на дубровке. Внизу — вывоз пострадавших во время штурма; многие экспетры считают, что без применения газа операция по спасению заложников была бы обречена, но если бы спецслужбы сообщили бы врачам «скорой» его состав, жертв могло бы быть меньше

Записал Алексей РЕУТСКИЙ

http://www.nsad.ru/index.php?issue=18§ion=9999&article=451&print=1