 |
| Аргументы и факты | 24.06.2006 |
«Половик»
«МЫ ПРИВЫКЛИ к ужасам, отупели и ни на что не реагировали. Ничто не удивляло, ничто не пугало. На лестницах, по улицам, во дворах валялись мёртвые. Кто-то не дошёл до дома, кого-то убили. Вокруг церкви — штабелями покойники…. Кто завёрнут в тряпьё, кто голый. Не раз, пробираясь впотьмах, спотыкалась и падала на них. Если и пугалась — так только того, что не хватит сил встать и пойти дальше. Управдомы ворчали: «Навалили! Свалку нашли!»
Однажды я шла домой. На лестнице полная тьма, я без фонаря. Нащупала ручку своей двери, тяну на себя, а открыть никак не могу. Думаю — наверное, мой резиновый половик её заклинил. Вскоре слышу — поднимается соседка, Мария Чумакова. Стали вдвоём напирать… Никак! Голоса и шум услышал Петя, нажал изнутри. Кое-как вошли в квартиру, зажгли лучину, осмотрелись. Половик дома, лежит на месте. Выглянули на лестницу — оказывается, покойник нашу дверь подпирает! Общими усилиями оттолкнули его подальше, и всё! Как просто! Никаких эмоций…
Бабы
ДЕЖУРИЛА ночью в подвале. Кончилась тревога, пошла в дворницкую. Там была уборщица Кира, молодая хорошенькая женщина с дочкой 6−7 лет, и дворник. Натоплено — жара! Кира уложила девочку и сама разделась. Я ещё полюбовалась ею: стройная, худенькая, в розовом шёлковом трико, а дворник ворчал на неё: «До чего стали бабы наглые, не стыдятся никого, бегают в портках, как не стыдно!» Утром на дежурстве узнала: ночью и мать и дочь умерли. А на другой день и дворник умер…
Господи помилуй, а я-то за счёт чего живу?! Сколько раз почти помирала… Наберу воды в Неве два ведра, а поднять сил нет. Берег скользкий, как горка. Лезу, лезу наверх, вот-вот, почти влезла! Но вдруг оскальзываюсь, вода на меня, я вся, как Дед Мороз, во льду… И опять внизу… Морозы-то под 30.С. Но снова лезу вверх — реви не реви, а помогать некому. Удивительно, но даже не простудилась!
Ах, какие крепкие оказались бабы в блокаду! И не боялись! Бывало, сижу в конторе на дежурстве, так бомбит враг, аж земля ходуном под ногами! И Гаврилов придёт, и Миша, зовут: «Уйди в подвал!» А я и не подумаю — сижу да читаю молитвы!
Бегала везде, где надо, — и к сестре Лёле, и на рынок, и в хлебную очередь, и в церковь. Упаду — встану! Самой не встать — помогут, и иду дальше… А мужчины валились и тут же умирали… Врачи говорили, что все, у кого в блокаду была дистрофия, перемрут лет через пять. И ошиблись! Вот уже 1952 год, старух так много! Кривые, косые, на костылях — а живут! И я — две операции уже перенесла и всё жива. Ясно, такие вредные бабки не нужны и на том свете! Вот беда-то!
Смерть Миши
ПРОСТО удивительно, что мужчины, такие героические и выносливые на фронте, оказались такими слабыми и никудышными в блокаду Ленинграда! Женщины — тонкие, слабые как былинки — держались мужественнее. Даже я, старуха пятидесяти девяти лет, голодная, не имевшая понятия о войне, и то была удивительно вынослива: не выспавшись совсем, в пять утра протоплю печку, нагрею воды, вымою и напою Мишу, с Петей или Катей дров напилю, наколю, постираю, сбегаю в церковь, оттуда на рынок — сменяю что-нибудь, а вечером ещё шью или кресты делаю из банок американских в церковь для покойников, мне за это давали масло для лампадки. Ещё в очередь за хлебом надо успеть, да воду с Невы привезу на санках, плюс дежурства. Был и понос — древесным углём спаслась…
А Миша никак не мог принимать уголь. За четыре дня понос его так ослабил, что он уже не мог бороться. От слабости и остановилось сердце… Умер без мучений 6 февраля 1942 г., как заснул. Я думаю, если бы не упрямился, пил бы уголь, — был бы жив. Тем более что прилетела Галя, привезла продукты, и он бы окреп, а значит, и сердце бы нормально работало. Как он не хотел умирать, как сердился на меня, когда я говорила, мол, всё равно умирать придётся! Тяжело переживать, но, видно, такова судьба. А я-то зачем осталась? В милость или в наказанье — не знаю.
Миша надеялся жить. Хотел во что бы то ни стало увидеть кого-либо из детей. И его желание исполнилось! Из Череповца прилетела дочь Галя, да с продуктами! Он сказал: «Теперь я буду жить!» Кормили мы его усиленно, Галя привезла даже вино! Я обнадёжила, что завтра ещё покормлю, он обрадовался, но всё же чувствовал себя плохо, сказал: «Остаётся нажраться и сдохнуть!» Затем заснул — и умер. Я тоже умерла бы, но спасла Галя. Я отъелась, успокоилась около дочки и ожила!
Тут вдруг и у Гали начался понос. Я испугалась за неё, торопила ехать назад. Я вообще боялась, что её съедят. Ели покойников и умирающих, а у неё был вид свежий. Люди одичали, стали как звери, вернее, от голода с ума сошли.
Наконец, Галя уехала обратно. Мне стало легче на душе: пусть я одна, но ничего, как-нибудь справлюсь.
Мёртвый Миша лежал у нас дома 9 дней. Я пилила, сколачивала гроб и беседовала с ним. Он раньше всё сговаривался с дворниками, чтобы в случае нашей смерти они сделали гроб, но получилось иначе — оба дворника умерли за ним, а я не могла хоронить в тряпке. Все удивлялись, глядя на меня, но им трудно понять. Надо прожить, как мы с Мишей, 39 лет душа в душу — тогда будет понятно!
Утром в 7 часов в Сретенье я пошла на кладбище, хлопотать о месте, яму рыть. Охта далеко, ноги не идут, топчешься на одном месте, и всё. Но всё ж пришла! Рабочих очень мало, берут невозможно дорого. У меня был один литр водки, две буханки хлеба — Мишин паёк, табак и 400 рублей. Со мной была Маруся Чумакова, они с Катей и Петей привезли гроб. А я с семи утра до шести вечера бродила — никто копать могилу не согласился! Просила, умоляла — ничего! Наконец вижу — рабочий с женой роют. Он уж, было, тоже Мишу хоронить отказался, да, видно, его баба меня пожалела. Он предложил за моё добро подрыть в уже выкопанной им чужой могиле отдельную нишу для второго гроба. Слава Богу!
Вдруг — тревога. Бомбят Охту! Снаряд упал от нас метрах в трёх. Рабочий дёрнул меня в яму: сейчас разорвётся! А он и не думает! Немного погодя — второй снаряд, и тоже не разорвался, удивительно! Мужик обалдел: «Ты, видно, бабка, много молишься Богу!» А я отвечаю: «А что ещё можно делать в такое ужасное время, вся надежда на Господа». Просил он меня и за него помолиться, я, конечно, обещала. И правда, часто вспоминаю его с бабой, молюсь…
Пришли с Марией Чумаковой домой — что-то дымом пахнет. Оказывается, пока мы ходили, в наш дом упал снаряд, в моей комнате всё сорвано с окна — фанера, тряпки, и снегу до половины комнаты. Прибрались мы, помянули Мишу, доели остатки продуктов, что Галя привезла, и я, не раздеваясь, уснула, измученная, до следующей бомбёжки в шесть утра.
После отбоя тревоги продолжила разбирать снег, щепки и другой мусор после взрыва. Вижу, стоят во дворе управхоз Гаврилов, начальник первого жилуправления Сычков и инженеры, и все смотрят в мою строну. Может, надо мной на крыше бомба замедленного действия? Я вышла во двор. Иду к ним, здороваюсь, а Гаврилов и говорит: «Вот она, блаженная!» Я удивилась. Оказывается, у них был разговор обо мне: почему цела крыша над моей квартирой? Как снаряд мог взорваться во дворе и не сорвать при этом её? Выходит, снаряд летел прямо на мою квартиру и вдруг затормозил в воздухе и упал во двор. Я только и сказала им: «Потому что Господь не велел!» Сказано же в псалмах Давида: «На руках пронесут тебя, и не споткнёшься о камень».
А Мише моему я сколотила крест и из жести набила надпись «М. Д. Игнатович, род. 1882 г., умер 1942 г., 6-го февраля», чтобы дети нашли могилку. После войны, вернувшись из Череповца, мы с Марией Чумаковой нашли то место лишь по осколкам жести…
Симочка
В МАРТЕ 1942 г. я готовилась к смерти. В комнате тепло, дрова у нас были запасены. Жила я с Катей и Марией Чумаковой. Всё равно умирать, я и решила взять их к себе, пусть как-нибудь люди бездомные доживают со мной. Жили коммуной, делились чем могли. Катя устроилась при детской больнице прачкой, ей давали соевое молоко, и она силой заставляла меня пить.
Трудно, голодно было, но тоски не было. Лежу я, чувствую, что близок конец, ослабла окончательно да и заснула. Вдруг шум, голоса… И в комнату вбегает моя дочь Сима! Вот ведь чудо! Галя обрадовала Мишу перед смертью, а Сима меня! Начались разговоры, слёзы радости и еда! Хлеб, мясо, масло, лепёшки белые, сахар! Боже мой! Всем нам Господь в лице Симочки дал жизнь. Как после выяснилось, Сима сменяла всё, что имела, на продукты и прилетела на самолёте с тем же пилотом, что и Галя! Как пути Господа неисповедимы! Теперь думаю — ещё чудо Господне, что Галю и Симу в Ленинграде не съели! Ведь на улицах голодные бросались на людей, убивали и резали на части! Ужас был всюду! Хлеб мы ходили получать всей кучей, не то только его в руки возьмёшь, тут и выхватят, и прощай! Мы делали так: я несу, а вокруг меня охраняют до двери и особенно по лестнице Маруся, Петя, Катя и Мария Чумакова.
А восьмого апреля мы эвакуировались грузовиком в Череповец. Последним рейсом, так как Ладожское озеро наполовину вскрылось…
