 |
| Вера-Эском | 23.06.2006 |
Иеромонах Игнатий (Бакаев) (Сыктывкар):
— Христиане, конечно, должны быть миссионерами. При этом они должны как бы знать меру своего духовного развития, опыта и быть осторожными. Помню, когда во мне разгорелась начальная вера, я никому прохода не давал. И на деле это была не проповедь христианства — люди шарахались. Помню, зашел в кабинет, а там шестеро моих друзей хороших, вместе работали, уважали друг друга. А тут увидели меня, побежали, а я встал поперек двери и говорю: «Не пущу». Так что они меня отпихивать начали, бурчать: «Опять проповедовать будешь». Сейчас встречаемся, смеемся, вспоминая эту историю. Некоторые из них стали в церковь ходить, воцерковились, а я, наоборот, поутих.
Нужно меру знать во всем. Сектанты вот после трех-четырех занятий двигают свои орды в народ: «Идите просвещайте». К нам в храм заходил одно время человек, беда у него была — наркотиками увлекался. Но к религии, к Церкви был холоден. Однажды отправили его родственники к пятидесятникам на три месяца, и вернулся он оттуда уже миссионером. Правда, потом опять за старое взялся, стал наркотики употреблять, и проповедника из него не вышло. Сектанты не ждут, когда человек на ноги встанет.
А вот мы, православные, боимся ошибиться, сказать что-то невпопад, впадая, быть может, в другую крайность. Редкий батюшка возьмется выступить в печати, на ТВ, если ему специально не поручат. Желаем душу спасти, но при этом иногда рискуем ее потерять через бездействие. Так вот и получается: одни могут, но не хотят, другие хотят, да не могут, а настоящих сеятелей мало. Всегда было мало, в то время как многие страдают от одиночества и хотели бы найти доброго собеседника.
Что же делать? Ну, во-первых, проповедь — это не только говорить о Боге, но жить по-божески, честно работать, не завидовать, добродетель стяжать, кротость. Можно не учительствуя, не проповедуя, поговорить с человеком о его жизни, понести его горести.
Другой путь, неотделимый от первого, — учиться проповедовать. И неофитам можно это делать, соблюдая несколько условий. Первое: говорить только с теми, кто готов тебя слушать, не навязываться, не вступать в ожесточенные споры с теми же сектантами, такие дискуссии обычно нехорошо заканчиваются — и ранами душевными, и досадой, и утратой мира в душе. Второе: отсебятины не нести о церковном учении, а во всем опираться на святоотеческое наследие.
Любое делание способно улучшаться, и оно лучше неделания. Но плохо, когда ты учителем себя считаешь, чуть свысока говоришь, с чувством превосходства. Нужно понимать, что научить кого-либо ты можешь, только когда сам у собеседника учишься — тут только начинается настоящий разговор. Не может быть так, что ты вещаешь, а он слушает — должна быть симпатия, уважение друг к другу. Что-то ты хорошо знаешь, что-то он, чем-то и он сокровенным хотел бы поделиться, одарить тебя. А любой другой подход — попытка себя показать. И нечего тогда обижаться, что был не понят тем человеком, которому хотел «помочь». Понял он, и еще как понял, что ты его не любишь, какие-то свои дела пытаешься решить, а его просто используешь. Без любви, без внимания к другому человеку нечего даже соваться с проповедью.
Иерей Сергий Гомаюнов (Вятка):
— Очень часто под миссионерством подразумевают ту практику, которую разворачивают секты. Поэтому когда люди сейчас слышат слово «миссионер», то часто попадают в плен стереотипа. Мне не раз приходилось ездить в просветительские поездки с ребятами из Духовного училища, и когда люди узнавали, что приехали миссионеры, то очень настороженно к нам относились. Но как только они видели священника с крестом и начиналось богослужение, все становилось на свои места.
Какая миссия сейчас возможна, плодотворна? Не та, что практикуют сектанты, нам не стоит им уподобляться. По слову апостола Павла, дар учительства — это дар немногих, поэтому для большинства христиан их миссия — это образ жизни не от мира сего. У нас есть удивительные образцы такой проповеди. В 1096 году половцы совершили дерзкий набег на Русь и увели с собой в плен часть братии Киево-Печерского монастыря. Инокам в неволе не давали учительствовать, но то, как они переносили страдания, — а их и пытали, и голодом морили, не говоря о других тяготах, — то, как смиренно они все это переносили, дало удивительные плоды. Хозяева пленников-монахов переселялись на Русь, принимая крещение, а иные сами стали монахами. Более поздний пример. Это история нашего воина — святого Ионна Русского, который попал в плен к туркам. Хозяин сначала запретил ему говорить о вере, а через несколько лет сам попросил рассказать о Христе, потому что проникся к Иоанну величайшим уважением. Это очень яркий пример миссионерства без слов. И если почитать дневники, жизнеописания наших самых выдающихся миссионеров святителей Николая Японского, Иннокентия (Вениаминова), Нестора Камчатского, архимандрита Макария (Глухарева), то мы видим, что население тех мест, где они проповедовали, принимало их прежде всего за добрый нрав, за ту любовь, которую они имели к людям.
Это самое важное, чего нам сегодня не хватает. Говорим, что нужно искать новые формы миссионерства, ищем их, но не хватает понимания, что Церковь — она не от мира сего, и мы должны быть не от мира сего. А ведь на деле, пока не откроем рот, непонятно бывает, что мы христиане, дела наши об этом молчат. Можно сколько угодно придумать искусственных форм проповеди, как это демонстрируют западные конфессии, но все это пустое, если нет внутреннего сияния. А если есть свет в тебе, люди потянутся, даже если ты будешь молчать. Каждый из нас призван быть миссионером, но пока не научимся свидетельствовать о Христе без слов, никакие слова нам не помогут.
Протоиерей Валентин Кобылин (поселок Красноборск Архангельской области):
— Одно дело, когда есть, как у нас в приходе, миссионерская группа. Когда нас приглашают или соглашаются принять, едем, о святых рассказываем, песни исполняем, стихи, с проповедью обращаюсь. А когда начинают учительствовать православные христианки (они-то у нас в основном и занимаются «миссионерством»), то я им объясняю: «Когда вас не спрашивают — не суйтесь, или когда кто от праздности любопытствует, не говоря уж о том, что по пьяному делу, лучше отведите разговор в сторону. А когда спрашивают, говорите только про то, что знаете, а в чем сомневаетесь, о том лучше промолчать». Нагородить много чего можно. Часто миссионерство какое бывает? Увидят, что кто-то согрешил, и начинают в том духе, что вот ты такой-сякой, в храм не ходишь, надо исповедоваться, детей крестить… А ему и даром все это не нужно, у него появляется неприязнь к православию. Ничего, кроме вреда, из этого не выходит.
У меня есть родственник, мы с ним большие друзья, но он некрещеный. Так к нему только один человек из нашей родни не приставал с требованием креститься — это я. Он даже смеется по этому поводу. Уж очень несообразно выходит. Спрашивает у особо настойчивых: «А зачем креститься?» «Так надо», — отвечают ему. Не очень убедительно. Мы с ним часто встречаемся, разговариваем и о проблемах каких-то, о погоде, о рыбалке, о машинах, иной раз выпьем по рюмочке вина. Хорошо нам вместе. И слава Богу. Быть может, однажды и он поймет, что не может без Господа, а то что я его не обращаю — тоже проповедь. Он знает, что я буду рад увидеть его в церкви, но то что не бежит от меня, уже большое дело.
Есть такая книжечка — «Не стремитесь быть учителями». Там об этом очень хорошо говорится. Мы забываем, что в миру должны быть прежде всего нормальными, добрыми людьми, чтобы с нами легко было общаться. Особенно плохо это понимают новоначальные. Они убеждены, что остальные просто не знают о Боге, а если им рассказать, тоже уверуют. И начинают проповедовать, пожиная обиды, разочарование, уныние. А остальные как реагируют? Говорят: «Был нормальный человек, а как в веру ударился, крыша съехала». Именно «ударился», а не обрел, потому что с ним невозможно становится общаться. Мы забываем, что верующий — это тот, с кем хорошо. Если, скажем, верующая жена — то она должна быть золотом, а не человеком: она мужу послушна, не пилит его, не ругается, старается, чтобы дома было тепло, уютно, опрятно. А если друг верующий — то не предаст, честный, справедливый, всегда поможет. А у нас часто наоборот: верующие делают все, чтобы от них шарахались, чтобы боялись такими же стать.
Конечно, если человек пришел в Церковь, он не может остаться таким же, как раньше. С ним в загул не ударишься, о женщинах не поговоришь, но разве только это в человеке ценно? Нет такой альтернативы: либо богословствовать — либо грешить, всегда можно подобрать тему, которая интересна людям и вместе с тем поднимает их из суеты и грязи, утешает. Человека радует, когда в нем что-то светлое усмотрели, уважение проявили.
