О древних канонах Северным святым

I

Рассматриваемые нами Каноны, хранившиеся в Соловецкой библиотеке и считавшиеся утраченными в XVII веке, в 2004 году были обнаружены в рукописном собрании Псковского музея-заповедника. Расшифровка текстов, написанных полууставом XVII века и близким к скорописи, произведена специалистами рукописного отдела Российской Национальной библиотеки.

«Канон преподобному Варламу Керетьцкому чюдотворцу» и «Канон преподобному Трифану Печенскому чюдотворцу» были написаны соловецким книжником архимандритом Сергием Шелониным в 1657 году. Перу отца Сергия кроме рассматриваемых нами Канонов принадлежат также жития Иоанна и Лонгина Яренгских, канон и житие игумена Филиппа (Колычева), канон и житие преподобного Германа Соловецкого, житие преподобного Варлаама Керетского и ряд других произведений, которые и составили (вместе с трудами книжников Сийского монастыря Феодосия и Никодима) классику северорусской агиографии и образовали самостоятельную и самобытную школу рукописной книги на Севере России.

Каноны написаны мастерски, с особой книжной изящностью — тропари канонов составлены акростихами: «Приими песнь, Трифане, приемляй дни благи» и «Похвалу пою Варламу, новому чюдотворцу Керетцкому». В начальных буквах тропарей девятой песни «Канона прп. Варлааму…» сокрыто имя автора («а в девятой песни имя списавшего») — «Сергий». Вообще, для творчества этого выдающегося мастера слова характерно «непраздное» отношение к «рукописанию», каждая строка его текстов несет важную информацию, все наполнено смыслом, часто сокровенным, доступным лишь достойному и вдумчивому читателю.

II

Оба Канона входят в состав Сборника Канонов Северным святым, который был пожертвован архимандритом Макарием «в поминовение родителей своих и во отпущение грехов своих» в «дом Живоначальныя Троицы и преподобного отца Никандра» в 1684 году.
Наместник Тихвинского монастыря архимандрит Макарий был прислан на Соловки в 1676 году для наведения порядка в монастыре после известного Соловецкого бунта («Соловецкого сидения»). Надо сказать, что отец архимандрит и ранее, еще в 1673 году возглавлял духовное посольство в «затворившийся» Соловецкий монастырь, имея при себе «молительное и утешительное послание к тамошним старцем и бельцем"[2]. Тогда Соловецкие старцы отправили посольство обратно.

Теперь же, став наместником Соловецкого монастыря, отец Макарий внимательно просмотрел монастырскую библиотеку и, будучи тонким ценителем рукописной книги, не мог не обратить внимания на редкие, подлинные сочинения письма знаменитого книжника архимандрита Сергия Шелонина. При этом отец-настоятель помнил и о причине своего появления на этом отдаленном острове, и о задаче, которую возложило на него Церковное священноначалие. Каноны Сергия Шелонина очевидным образом затрагивали ряд болезненных моментов в истории Российской Церкви, что проявлялось в отдельных нежелательных подробностях житий Северных святых XVI века. Другими словами, эта рукописная книга с Канонами и Житиями Северных святых, несомненно, была хороша, но лучше, если она будет находиться подальше от этих мест, где подвизались герои упомянутых событий.

В 1680 году архимандрит вновь вернулся в свой монастырь (куда?), увозя с собой и этот рукописный Сборник, в который, как мы упомянули, входили и рассматриваемые нами Каноны. Немного погодя, в 1684 году, отец Макарий пожертвовал его в «Никандрову, что под Порховом, пустынь"[3]. Надо сказать, что в эту пустынь, а иначе в Никандров Благовещенский монастырь, что под Порховом, архимандрит Макарий сделал немало и иных ценных книжных вкладов.[4] Дело в том, что в 1650−60-х годах юный инок Макарий подвизался в этом монастыре и, дойдя до игуменского сана, сберег свою привязанность к нему, «как первую любовь», несмотря на то, что в дальнейшем последовательно и успешно возглавлял Клопский, Тихвинский, Соловецкий и Хутынский монастыри. Но первый свой монастырь он никогда не забывал и весьма плодотворно потрудился для обретения мощей и общероссийского прославления отца-основателя этой Пустыни — преподобного Никандра Псковского, которое состоялось его усердным попечением в 1687 году.

III

Теперь мы можем приступить к рассмотрению текстов упомянутых Канонов на предмет выяснения меры соответствия нашего сегодняшнего восприятия жизни и личности преподобного Трифона Печенгского тому, что знали о нем его современники, когда были живы еще очевидцы событий того времени. Текст «Канона…» в целом отражает ту высокую степень почитания преподобного Трифона Печенгского, что в полной мере сложилась на Кольском Севере уже к XVII веку.

Сразу следует заметить, что по духу этих канонов преподобный Варлаам Керетский в степени почитания ничуть не уступает Трифону. Святость обоих подвижников видится «нераздельной» для духовной жизни Крайнего Севера. Оба святых имеют равное блаженство у Бога и воспринимаются не иначе как «святая двоица». «О, двоица присноблаженная Трифане и Варламе, яко едино блаженство имущих от Бога…».

Исходя из сложившегося на сегодня восприятия образа Трифона как, в первую очередь, создателя крупнейшего монастыря на Крайнем Севере, нам может показаться это странным. Но все же, думается, подход к, если так можно выразиться, определению уровня святости подвижника в те давние времена был более истинным. Степень стяжания благодати Святого Духа — вот единственный верный критерий успешности, исполненности жизненного пути подвижника. Именно по этому показателю автор Канонов равночестно восхваляет этих великих святых Кольского Севера. Размеры построенного монастыря, количество собранных монахов, величина владений, масштабность дел и попечений совершенно справедливо не воспринимаются автором как значимый итог жизни подвижника, ибо «все это» то самое, о чем «не заботьтесь», что «приложится вам», если вы ищете «прежде Царствия Божия и правды Его» (Мф 6:33). Тому и учит нас «Канон…», когда лишь единственный раз упоминает деяния Трифона по созиданию обители, мудро полагая этот факт уже следствием достигнутой им Святости. «И ненаселенная тобою населяется, отче, яко заря просияша ти добродетели; ею же осиявшися в пустыню, яко во град множество мнишеское стичется».

С другой стороны, во множестве следуют тропари Канона, восхваляющие тяжелейшие молитвенные, постные, пустынные подвиги преподобного Трифона, что позволяет ему стяжать Божественную благодать и изобильные Дары Святого Духа. И лишь после этого, сподобившись достаточно принять этих духовных сил, подвижник вступает в главное свое делание — в жестокую схватку «с мироправителями тьмы века сего, с духами злобы поднебесными» (Еф 6:12). «Чистотою душевную Божественне вооружився и непрестанныя молитвы, яко копие в руце имый, крепко пробол еси бесовские ополчения, Трифоне, отче наш». Или: «Отче преславне, сокрушил еси выя бесом».

Эта духовная брань, как самое главное делание любого монаха, способна изменить расстановку сил добра и зла в мире, потеснить «бесовские ополчения», нейтрализовать их злое воздействие на человека: «Ко свету добродетелей дошед и светел быв, мрачныя духи лукавствия отгоняеши от человек, Трифоне».

IV

Как известно, существуют две трактовки причин, изначально побудивших Трифона уйти в Лопарские пустыни. Первая основана на имеющейся ныне редакции Жития [5], в которой образ юного Трифона трактуется в идеальных чертах будущего подвижника пустыни и просветителя язычников: «блаженный же измлада взирая на праведное житие родителей своих, подражая благочестию их от юности своея изряден постник, кроток, милостив», он всегда «веселится духом и радуется сердцем», стремясь в храм, «дать ему обрестися там первому». Причина прихода Трифона «на Приморье великого Моряокияна» — глас Господень: «Поди в землю не обетованную и не в путную, в землю жаждущую, понеже не исходил муж, не обита чело-век». «И оставив свое отечество, пошел он, как наставил его Господь».

Другая трактовка причины, приведшей Трифона в Лопарские пустыни, — горький плач покаяния о тяжких грехах своей юности. Именно такую историю жизни Трифона сохранили лопарские предания, а также исторические свидетельства современников. Потому и высказывались сомнения в правдивости той части Жития преподобного Трифона Печенгского, где описывается его идеальная юность. Надо полагать, что ко второй половине XVII века, после подавления Соловецкого восстания, подлинное Житие, написанное, как известно, тем же соловецким книжником Сергием Шелониным, было «приведено в соответствие» с требованиями, предъявляемыми к «идеальному святому». Разбойная юность атамана Митрофана решительно упразднялась; о том, что он «много крови пролил"[6], более не вспоминалось.

Именно поэтому в нашем стремлении нелукаво чтить память преподобного Трифона Печенгского так важны обнаруженные тексты «Канонов», дабы могли мы увидеть истинный образ великого подвижника Севера. Очевиден и промысел Божий в этом нынешнем явлении нам сокрытых до времени подлинных писаний Сергия Шелонина.

V

Надо прямо сказать, что автор «Канона…» однозначно подчеркивает то, что главное спасительное делание Трифона состояло в победе над грехами прошлой жизни. Соответственно во многих тропарях воспевается самая суть его подвига, явленная нам как одоление власти тяжких страстей, ранее одолевавших Трифона: «Страстное поработил еси плотское мудрование и горшее покорил еси лучшему, отче преславне, сокрушил еси выя бесом и постом восиял еси в мире, яко солнечных сиянии твоя добродетели, сего ради тя почитаем».
«Отче преподобне Трифоне, стастей мрак разгнав и к свету добродетелей дошед».

Во всем «Каноне…» восхваляется «невозвратное» движение от «горшего к лучшему», отказ от прежнего «страстного порабощения», «плотского мудрования», от «мрака страстей».

«Невозвратно шествовал еси ведущими к небеси стезями Божественными, отче, преподобне Трифане досточудне, от злых ведущих до конца уклонился еси». «От злых ведущих до конца уклонился» — то есть от бесов, которые им владели, сумел до конца освободиться. И вновь подчеркивает автор эту мысль о великой победе над властью «страстей»:
«Разгнав страстей мрак, отче, ко свету добродетелей дошед и светел быв, мрачныя духи лукавствия отгоняеши от человек, Трифоне». И как итог «усердного прихождения ко Господу» — торжество святости и возможность просвещать дальние пределы «блистанием духовным»:

«Возлюбив, преподобне, Христовы Божественныя заповеди и возненавиде мира сего наслаждение, прииде усердно к Тому и бысть светильник просвещая концы блистанием духовным».

Никаких отсылок в тексте на «измлада» благочестивую жизнь и о том, что «от юности своея изряден постник, кроток, милостив», мы, увы, не обнаруживаем.

VI

Особое внимание в Каноне уделяется деятельности Трифона — просветителя лопарей:

«Прешед море, в далнюю и незнаемую страну вселяешися, идеже благочестие ни слово слышашеся. Тамо своими молитвами, яко дивиих зверей, укротил еси и на пажить живоносную наставив, ко Христове вере, яко овчата, привел еси».
«Сланное, отче, неверия море («Сланное море» — Мертвое, соленое море, на месте городов Содома и Гоморры) истекающими от тебе силами и знамении возмущается и злочестие благочестием лопи («лопи» — лопарей) изменяется и тьма неведения богоразумием просвещается».

«Канон…» подтверждает упомянутую в Житии угрозу смерти подвижника от лопарей-нойдов в тот период, когда Трифон приступил к проповеди Благовестия Христова:

«Носиши, отче, кротостию наветы и лаяния лукавых бесов, и человек злых нахождения, бесовскою прелестию подвизаемых тя убити. Ты же сия терпя, отходишт во внутреннюю пустыню».
«Единой любве Христове душу свою, преподобне Трифоне, приложив, всею душею подщался еси искоренити елинская (языческие) бесовская мудрования и от зверского устремления свободити люди тяжкия и суровыя (лютые, свирепые)».

Но в отличие от Жития в Каноне упоминается и о том, что несколько позже угроза смерти Трифону исходила уже от братии, пришедшей из Колы от Феодорита, что вынудило его покинуть Печенгу на целых восемь лет.

«Лукавые людие тебе спону («спона» — препятствие) бесовским советом учинити хотевша, еже тебе смерти предати, ты же всех сих, якоже Моисей, манною питати не престаеши, дондеже сих и в благоразумие приведе».

Подтверждается житийный эпизод о регулярном посылании Трифоном пожертвований «братии на пропитание», несмотря на ранее упомянутые факты «угрозы смерти» и приводимые ниже слова о «зверстве».

«Аще и питаемые роптати не престают, но ты сих зверство на кротость в благоразумие приведе молитвами непрестанными и пением, и бдением, дондеже их Христови чисты представи».

«Естеством добродетелей, отче, наветы нося, терпя же и своя, на тя востающая, отеческим нравом последуя, тех житие в себе имея».

О тех печальных событиях, происходивших на Печенге около 1549 года, свидетельствует и «Канон», посвященный преподобному Варлааму Керетскому. Согласно тексту рукописи, Варлаам, по завершении своих покаянных скитаний и узнав о собирающейся у Трифона братии, предполагал также присоединиться к ней. Однако та ситуация, что он нашел на Печенге, вынудила его покинуть это место и удалиться в пустынь на острове в Чупской губе, оставив Трифону свое пророчество об этом монастыре и о братии, что здесь соберется:

«Видел еси зиждему святым Трифаном обитель в Печенге, за окияном морем, и тамо устремися видети того труды и подвизи. И пробыв немного время, пророчески тому о составлении (о собравшихся, о составе) обители прорече: «Оставляеши бо Трифаново селение и возвращаешися паки к Керети, — вся тому изрек.

«О, Трифане, сподобился еси обитель воздвигнути и братию собрати, будут бо людие и села зле неукротимы, яко дивии звери, твоей ярости и острожелчию подобящиеся». Смысл пророчества Варлаама очевиден: Господь посылает Трифону пережить тяжкое искушение от монахов монастыря, искупить грехи своей прошлой жизни, свою, всем известную, «неукротимость в ярости и острожелчии» [в страсти гневливости], претерпевая подобные же нападения от пришедшей к нему братии.

VII

Теперь коснемся тех тропарей Канона, которые не явно, а прикровенно могут указывать на некоторые обстоятельства жизни Трифона, по тем или иным причинам отсутствующие в нынешней редакции Жития, но сохранившиеся в Предании.

Так, например, речь идет об упоминаемом в предании факте убийства Трифоном в годы лихой юности своей возлюбленной. Внимательное прочтение одного из тропарей позволяет нам сделать некоторые предположения. В тропаре пятой песни обращает на себя внимание несколько неожиданное для Канона, посвященного подвижнику, монаху, уподобление преподобного Трифона святой мученице Фомаиде:

«Фомаиды преподобные целомудрию поревновав, чистоту, отче, притяжав…». Однако если вспомнить, что святая мученица Фомаида (13/26 апреля), согласно с ее житием, была усечена мечом от страстного сластолюбца, то параллель возникает вполне очевидная и становится понятна причина упоминания в тексте именно этой святой. Согласно преданию, «страстный сластолюбец» Трифон был приведен к решительной внутренней перемене не только самим фактом «усечения мечем» своей любимой Елены, но и последующими ее неоднократными явлениями ему с призывом к покаянию. Также и святая Фомаида, по житию, «обрела благодать от Господа исцелять от блудной страсти».

В дальнейшем и Трифон, всецело обратившийся ко Господу «и на Божественную любовь восшед, приять дары исцеляти недуги душ и телес наших».

Теперь относительно свидетельств историков об имевшем место перенесении мощей Трифона из Успенской пустыни, где они были первоначально захоронены согласно завещанию Преподобного, в нынешнее место у реки Маны. В «Каноне» также можно заметить одно прикровенное свидетельство:

«Исцеления бесчислена источают мощи твоя, преблаженне Трифане, и отгоняют от человек болезни душевныя, и телесныя страсти уврачуют… Ни гроб, забвения ходатай, возможе твоя добродетели утаити, отче, трубы бо яснейше проповедает твоя болезни постническия».

Другими словами, «гроб», а точнее сказать «мощи», «яснее трубы» проповедуют, делают всем явными те болезни постнические, которыми «переболел» преподобный Трифон в своих подвигах. То есть после «обретения» (точнее сказать, при переносе мощей) могли быть обнаружены некие внешние свидетельства тяжести телесных подвигов, переносимых Трифоном при жизни и им скрываемых от посторонних глаз. Таковыми могут быть, например, воздействие на тело вериг, результаты ношения непомерных тяжестей, стояния на коленях и тому подобное, что можно оценить подчас лишь после обретения мощей подвижника. Согласно лопарским преданиям Трифон оковал свое тело металлическим обручем, который всегда находился под его монашескими одеждами.

VIII

Практически все центральные события Жития преподобного Трифона Печенгского отражены и в посвященном ему Каноне. Так, например, упоминается чудесное спасение Трифоном царя Феодора Иоанновича под городом Нарвой (Ругодивом) в феврале 1590 года во время русско-шведской войны. Тогда, согласно житию, «Царь и Великий князь Феодор Иоаннович сам воевал великие Инфлянты, то есть страны Ливонския земли».

«Благочестивому царю Феодору явлься, спасаеши его от смерти руки прикосновением, оному же тя спасителя сей напасти получиша, имя твое уведети хотя, ты же и сие возвестил еси».

Также и знаменитое явление преподобного Трифона царю Иоанну Грозному на сутки ранее фактического прихода подвижника в Москву:
«Глаголом сила Божественная последующая познаваешися от царя чуствене, он же по прежде реченным хотение твое, еже к Божественным воля, исполняя, воздаровав тя, отпусти».

Пожалуй, единственным исключением является упоминание в Каноне чуда исцеления юноши, одержимого «лютым бесом»:
«Иже от лютого беса насилуемый юноша, праведне, от тебя исцеление приемлет с запрещением, погрешьшу же ему паки в сладосластие от тебе, отче, поносим бывает». Надо сказать, что здесь имеет место некая неизвестная нам ситуация, когда Трифон каким-то образом особо наказывает, «поносит» исцеленного им и вновь впавшего во грех юношу.

IX

Что касается молитвенной практики Трифона Печенгского, унаследованной им от преподобного Феодорита Кольского, то в Каноне мы читаем:
«Руце простертием чистых ти молитв бесплотныя враги струями слез твоих до конца потопил еси». Понятие «чистой молитвы» — одно из важнейших в практике священнобезмолствующих. Плач «по Бозе» с «простертием рук» — общеизвестная поза исихастского моления. Вспомним преподобного Серафима Саровского в молении на камне.

Стяжание благодати Святого Духа позволяет подвижнику обрести удивительные Божественные дары, совершать чудотворения. В этой связи интересным видится замечание о благодатной силе проповеди Трифона среди лопарей, особенно если вспомнить замечание Жития, что изначально он «невежда есмь и малокнижен».
«Меч острой язык твой показался, во Христов страх вооружився, блаженне, разумно изобличи лопи начальствующих, во свидетельство Христа, всех Царя, приводя и Божественных Его ученик».

Эта же Благодать Христова уберегала Трифона от насильственной смерти при его проповедях, и он не был оставлен Божественным попечением: «Господь Бог многократно от рук желающих крови и смерти Преподобного чудесным образом спасал своим Божиим мановением…». Так повествует Житие, о том же пишется и в Каноне:
«Носиши, отче, кротостию наветы и лаяния лукавых бесов, и человек злых нахождения, бесовскою прелестию подвизаемых тя убити. Ты же сия терпя, отходишт во внутреннюю пустыню»

Об этом отхождении «во внутреннюю пустыню», в некое сокровенное молитвенное пространство, открытое лишь для святого, упоминается и в Житии: «Иногда святой проходил сквозь них, злобою ослепленных, и невидим им был».

X

В завершающем тропаре Канона архимандрит Сергий, подчеркивая самую, на его взгляд, важную мысль о единстве и равночестности этих двух великих святых Севера, восклицает: «О, двоица присноблаженная, равночестная отца, Трифане и Варламе, яко едино блаженство имущих от Бога, версто предобрая (чета, мера), нас призывающих ваю от всех лютых спасати я теплым предстательством вашим вас восхваляющих"[7]. Казалось бы, все ясно в этих итоговых строках, правда, за малым исключением. Как мы должны понимать выражение — «двоица, равночестная отца»? О каком «отце» идет речь?

Думается, что имя этого таинственного «отца» по известным причинам автор Канона открыто в то время назвать не мог. Мы же знаем имя третьего великого подвижника Крайнего Севера — блаженного старца, преподобного Феодорита-пустынника [8], учителя и духовного отца преподобных Трифона Печенгского и Варлаама Керетского.

Архимандрит Сергий Шелонин, этот выдающийся мастер книжного слова, и здесь явил свое высочайшее мастерство, изящно «подстраховавшись» от возможных вопросов современников. Он так сумел построить упомянутую фразу: «равночестная отца», что при желании ее можно прочитать в древней звательной форме двойственного числа, не вводя никого в соблазн [9].

Эти и иные места в Канонах, конечно, были «по достоинству оценены» архимандритом Макарием при ревизии Соловецкой библиотеки в 1676 году, и потому время вновь петь эти замечательные Каноны пришло лишь сейчас, спустя триста тридцать лет. Можно понять и отца Макария, ведь не секрет, что блаженный Феодорит Кольский был монахом-исихастом, неукоснительно исповедовавшим принципы нестяжательства, за что и был осужден на Соборе 1554 года как «единомысленник старца Артемия и еретик» и сослан в заточение. И хотя значительность последующей роли Феодорита в Российской истории с его выдающимся успехом «Константинопольской миссии» всем очевидна, тем не менее соборных определений Церкви по «заволжскому старчеству» никто не отменял. Именно потому и архимандрит Сергий в своем «Каноне…», не имея права воскликнуть: «О, троице присноблаженная Феодорите, Трифоне и Варлааме», все же сумел, хоть и прикровенно, но воздать должное и почтить святую память не только преподобных Трифона и Варлаама, но и их духовного отца — Феодорита Кольского, просветителя лопарей, ныне прославленного в лике Преподобного.

Примечания:

[1] Канон преподобному Варлааму Керетьцкому, новому чюдотворцу. Канон преподобному Трифану Печенг-скому чудотворцу. Рукописное собрание Псковского музея-заповедника. Ф. Никандровой пустыни. N 292. Лл. 401?410; 413?420 об.

[2] Житие и завещание святейшего патриарха Московского Иоакима. СПб., 1879. Общество любителей древ-ней письменности. Т. 47. С. 33.

[3] Благовещенская Никандрова пустынь в Псковской епархии. Основана в начале XVI века преподобным Никандром Псковским чудотворцем (1507 — 1581 гг.).

[4] См. Охотникова В.И. Макарий, книжник второй половины XVII века… // Книжные центры Древней Руси. СПб., 2004.

[5] Житие преподобного Трифона Печенгского, просветителя лопарей // Православный собеседник. Казань, 1859. Ч. 2.

[6]"Много народу ограбил и разорил он… и много крови пролил, в чем раскаялся и о чем горько сожалел» — подлинные слова Трифона из беседы с датским дипломатом. (Цит. по: Филиппов А.М. Русские в Лапландии в XVI веке. Сообщение Симона ван Салингена // Литературный вестник. СПб., 1901. Т. 1. Кн. 3. С. 302).

[7] «Канон…». Л. 420 об.

[8] Под таким именем знали Феодорита современники, во всяком случае, так он упомянут в «Списках настоятелей монастырей…». См. Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российския Церкви. СПб., 1877. С. 664.

[9] По мнению специалистов по церковнославянскому языку ПСТГУ, построение фразы и окончания слов очевидным образом свидетельствуют, что автор явно имел в виду некоего иного «отца», именно как «третье лицо».

http://www.sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=34 268&p_comment=belief&call_action=print1(sedmiza)