 |
| Труд | Вадим Карпов | 15.06.2006 |
«Да что ж было делать, приходилось и на смерть людей отвозить, — рассказывал бывший рабочий Обуховского завода Павлов, — мобилизовали на это дело. Только в трезвом виде я этого не производил. Уклониться нельзя: тебя прикончат. Ну выпьешь бутылку спирта покрепче и везешь. Чекисты нас баловали спиртом, а в норме ни за что машину не заведешь на такое дело. Больше всех запомнилось, как с батюшкой Философом Орнатским ехали… Батюшка умирал как святой человек… Была темная, дождливая ночь… Все арестованные притихли и крестятся. Конвойные отвернулись. Меня жуть берет, и хмель выскакивает. Приказано было везти за Лигово, на берег залива. Долго мы ехали, а батюшка Орнатский все молитвы читал. На месте, на самом берегу, выгрузились и поставили всех рядом. Здесь уже ждали чекисты…»
Святость этого человека была очевидна даже его палачам.
Протоиерей Философ Николаевич Орнатский (1860−1918), память которого празднуется на этой неделе, и в земной своей жизни близко общался со святыми. Он состоял в переписке со знаменитым святителем Феофаном Затворником, был духовным сыном и любимым учеником праведника Иоанна Кронштадтского, а также одним из ближайших сподвижников Патриарха Тихона и священномученика митрополита Вениамина. И царь-мученик Николай II высоко его ценил и лично наградил золотым наперсным крестом.
Сын простого сельского священника из Новгородской губернии стал одной из ярких фигур в российском обществе. Он редактировал сразу три религиозных журнала, возглавлял Казанский собор в Санкт-Петербурге, участвовал в работе городской Думы, собирал огромные массы людей на свои проповеди.
При этом моральный авторитет отца Философа возрастал от любого дела, за которое он брался. Работая в Думе, он помогал строительству ночлежек, богаделен, сиротских приютов, собирал на эти цели средства и контролировал их расходование. Через его руки проходили огромные суммы денег, а он перегружал себя частными уроками, чтобы прокормить свою большую семью. У них с матушкой Еленой было десять детей.
А когда началась первая мировая война, на семейном совете решили отдать квартиру под лазарет для раненых, а самим переехать в казенное помещение. Сам отец Философ часто отправлялся на фронт, чтобы поддержать бойцов молитвой и продуктами, вещами. Ушли воевать и двое его сыновей: Николай — как военный врач, а Борис — артиллеристом.
С приходом большевиков протоиерей Философ стал выступать с проповедями еще активнее, чем прежде, хотя понимал, что открыто говорить о своих взглядах смертельно опасно. Тем не менее он проповедывал не только в своем храме, но и там, где его могли услышать как можно больше людей. Открыто выступал против отмены большевиками преподавания в школах детям Закона Божия. По воскресеньям он устраивал крестные ходы, которые выходили из разных церквей и шли к площади перед Александро-Невской лаврой. Уже начался «красный террор», появились первые жертвы среди священнослужителей. И отец Философ выступал с проповедями на их отпевании. Смерть его не страшила. Исповедание веры и истины было важнее.
«На вас, о. Философ, одна надежда, все вокруг молчат», — писал ему в эти дни редактор «Времени» Суворин.
Но, конечно, все — и он сам в первую очередь — понимали, что долго такая смелая проповедь вряд ли продлится. Отец Философ незадолго до смерти признавался, что чувствует: дни его сочтены.
«Вдруг раздался звонок, — вспоминает дочь Лидия Философовна, — и в дверях появились вооруженные матрос и два красноармейца. Матрос приказал сделать обыск; обыск был поверхностным. Затем предложили отцу ехать с ним, пообещав, что он скоро вернется. Старший брат Николай — военный доктор, сам вызвался сопровождать отца. Тогда матрос обратился ко второму брату — Борису, тоже офицеру, чтобы и он ехал с ними. То была первая ночь ареста офицеров…»
Узнав об аресте любимого проповедника, тысячи людей вышли на Невский проспект и прошествовали к зданию ЧК с требованием освободить священника. Но большевики сумели обмануть народ, а отца Философа вместе с другими арестованными тайно вывезли в Кронштадт.
«К нам постоянно поступали различные слухи об участи отца Философа и братьев, но официального сообщения от Чеки не было, — рассказывала Лидия Философовна, — и тогда я решила написать письмо от имени матери чекисту Урицкому, обращаясь к нему, как человеку, и прося его сказать правду о судьбе, постигшей протоиерея Орнатского и его сыновей Николая и Бориса, указав, что прошел уже месяц и мы до сих пор не получили сведений об их судьбе….Мать получила письмо за подписью Урицкого с сообщением, что гражданин Орнатский расстрелян, как ярый контрреволюционер».
…Расстреливали отца Орнатского вместе с его двумя сыновьями. Его спросили: «Кого сначала убивать — вас или сыновей?» Батюшка ответил: «Сыновей». Пока расстреливали юношей, он читал «отходную». А вот его самого красноармейцы каз- нить неожиданно отказались. Тогда к батюшке подошел вплотную молодой комиссар и выстрелил в него из револьвера в упор.
