 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 12.06.2006 |
«Московский Монмартр»
Церковь на углу Сретенки и Садового кольца появилась в XVII веке на пересечении Троицкой дороги — главного богомольного пути в Троице-Сергиеву лавру и окружной оборонительной линии Скородома-Земляного города. Частью Троицкой дороги стала улица Сретенка, после того как здесь в 1395 году москвичи встретили Владимирскую икону, спасшую Москву от хана Тимура, и основали в память о той встрече Сретенский монастырь.
Деревянная Троицкая церковь, известная с 1632 года, была сначала кладбищенской, ведь тогда, по обычаю, москвичей хоронили при их приходских храмах, и на ее погосте погребались местные жители. Посвящение Троицкого храма объясняется тем, что он был основан на Троицкой дороге, по которой паломники ходили поклониться Святой Троице в Сергиеву обитель.
Ныне малопонятное прозвище «в Листах» появилось намного позднее храма. С конца XVI века на Сретенке жили слободским поселением государевы печатники — работники Государева Печатного двора, основанного Иваном Грозным неподалеку, на Никольской улице. Печатники оставили имя сретенскому Печатникову переулку и прозвище своей приходской Успенской церкви «в Печатниках», которая и сейчас стоит на углу Сретенки и Рождественского бульвара. По преданию, в ней хранился один из тех 30 сребреников, что были уплачены Иуде за предательство Христа.
Печатники делали не только книги на Государевом дворе, но и гравюры, и особенно любимые народом раскрашенные лубки-картины, именуемые листами, с сюжетами из священной, русской и античной истории или сатирическими, на злобу дня. Делались они кустарно, в домашних условиях, то есть не на Никольской, а на Сретенке, и сами же печатники торговали ими поблизости — у Троицкой церкви, увешивая листами ее большую ограду как выставочный стенд. Эти картинки не только забавляли народ — их покупали для украшения дома, развешивали на стенах и любовались ими. Назывались они сначала не лубками, а листами и простовиками, изготавливаемыми сравнительно просто и для простого народа. Только в XIX веке историк Москвы И. Снегирев назвал их лубками, вероятно по способу изготовления: изображение будущей картинки сначала вырезали на лубе, мягкой липовой доске, и с нее уже отпечатывали. Для этого нужна была техника печатного дела и мастерство государевых печатников, которые обитали поблизости от Троицкой церкви.
Хотя Сретенка и была продолжением Никольской — «улицы просвещения», особой аристократичностью она не славилась, а стала ремесленно-торговым центром Москвы. Оттого В. И. Немирович-Данченко и называл ее московским Монмартром. Здесь селились мясники, плотники, ветошники, сапожники, пушкари, скорняки и представители прочих трудовых профессий, густо покрывая Сретенку паутинкой ее знаменитых переулков. Кстати, в одном из них, Колокольниковом, находился колокольный завод Ф. Д. Моторина — того самого, что делал кремлевский Царь-колокол. Однако прославленный мастер не только лил здесь свои колокола, но и торговал квасом в собственной лавочке на Сретенке. Видимо, торг как-то особо вписывался в эту местность.
Стрелецкие истории
В том же XVII веке скромная Троицкая церковь переживала свои самые судьбоносные времена. С 1651 года здесь жили московские стрельцы под началом полковника Василия Пушечникова. Стрельцов тогда селили около Земляного вала для охраны рубежей Москвы и проездных ворот в город. Так стрельцы этого полка стали прихожанами местной Троицкой церкви, и эта деревянная церквушка получила официальный статус полкового храма. Конечно, ратные прихожане хотели иметь каменный храм. Тогда Москва была деревянной, и получить собственный каменный храм было хотя и почетным, но трудным делом. Камень для своего храма сретенские стрельцы добывали военными подвигами: отличившись в Смоленском походе, они получили более 100 тысяч царских кирпичей, клейменых двуглавым орлом. Их не хватило, строительство затянулось на годы, пока не случилось событие, потрясшее Россию, и эхо этого потрясения отозвалось в Москве. В 1671 году стрельцы Пушечникова отправились в поход на Волгу подавлять бунт Степана Разина и вернулись вместе с плененным атаманом. За поимку и привод в Москву ненавистного Стеньки царь Алексей Михайлович выдал стрельцам еще 150 тысяч кирпичей — их них сложили стены храма, который стал памятником этой победы. Наконец, за очередную доблесть, проявленную в Чигиринском походе 1678 года, стрельцы получили возможность устроить придел в честь Покрова Пресвятой Богородицы, а государь одарил стрелецкий храм иконами и утварью.
Дальше произошла знаменательная история. Храм сооружался в период запрета шатрового зодчества, когда патриарх Никон повелел вернуться к традиционной византийской архитектуре. Стрельцы добросовестно возвели свою полковую церковь старинным способом, в форме пятиглавого крестово-купольного храма, как и требовал Никон. Тем не менее, даже этот вполне традиционный храм вызвал неудовольствие патриарха. Дело в том, что он сам выдал храмозданую грамоту на строительство, где были указаны точные размеры храма, но стрельцы отступили от заданной нормы, чтобы храм вышел просторнее. Разгневанный патриарх приказал «разметать» фундамент, а старосту вместе с семьей отлучить на 10 лет от Церкви. Может быть, патриарх Никон так утверждал приоритет духовной власти над светской, ведь это был полковой храм государевых стрельцов. Так или иначе, староста вскоре пал смертью храбрых в бою, и с семьи героя отлучение сняли. А стрельцы пошли на невинную техническую хитрость — для «законного» храма все-таки использовали старый, уже заложенный фундамент, сумев возвести на его основе меньшее по размеру здание.
А потом у каменных стен Троицкого храма разыгралась новая драма русской истории, снова благосклонно повлиявшая на его судьбу: Петр I тоже благодарил своих верных служивых обновлением этой церкви. В 1689 году после пожара треснула глава храма и опять понадобился дорогой ремонт. Местный стрелецкий полк уже возглавлял новый начальник — полковник Лаврентий Сухарев. Это он построил в тех краях церковь во имя святого Панкратия, небесного покровителя своего отца, от которой теперь осталось лишь имя местного Панкратьевского переулка. В тот 1689 год разрыв государя Петра с царевной Софьей достиг своего апогея. В августе Софья подготовила новый стрелецкий бунт, мечтая свергнуть младшего брата с престола, и привлекла на свою сторону начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого. От имени царевны он объявил стрелецким полковникам, будто Петр намерен онемечить Русь, переменить веру, убить своего брата-соправителя Иоанна и всех стрельцов, верных Отечеству. В итоге стрелецкие силы решили идти на Преображенское. И только несколько стрельцов предупредили Петра, тайком отправив к нему гонцов, и ночью государь успел ускакать в Троицкую лавру. На следующий день туда же прибыли его мать и жена, стянулись потешные полки и все верные Петру силы, среди которых и был единственный стрелецкий полк Сухарева, прибывший в лавру в полном составе. А потом сухаревцы помогли поймать изменника Федора Шакловитого.
Жестоко расправившись со всеми заговорщиками, Петр щедро возблагодарил верного полковника и его доблестных стрельцов двумя деяниями. Во-первых, он выдал 700 рублей на ремонт Троицкой церкви, а в 1699 году она сделалась ружной, то есть получала содержание из казны. Этим царские милости не исчерпались. В ознаменование и увековечение подвига стрелецкого полка Петр приказал возвести знаменитую Сухареву башню. Теперь историки несколько сомневаются в этой традиционной версии. В числе других возможных причин ее возведения называют и такую: спасшись в Свято-Троицкой обители, Петр решил таким образом ознаменовать свое избавление от грозившей ему опасности, и сделать на московской дороге, которая вела в лавру, роскошный монументальный въезд в город на голландский манер. Огромная высота башни (более 60 м) подчеркивала статус русской столицы и была в ту пору крупнейшим произведением гражданского зодчества в Москве. Москвичи прозвали ее невестой Ивана Великого — и за «родственную» высоту, и за то, что в нее был, словно в подарок, перенесен глобус царя Алексея Михайловича, прежде хранившийся в главной кремлевской колокольне. Однако близкой «родственницей» башня стала именно храму Троицы в Листах.
Башня стала называться Сухаревой позднее, а в то время именовалась Сретенской. С самого начала своего появления она породила множество разных преданий. Одно из них гласит, что архитектурный чертеж знаменитой башни составил сам Петр I, хотя ее действительным автором был Михаил Чоглоков, возможно строивший по указаниям Петра и по государевым наброскам. Как считают ученые, башня была устроена не просто по образцу западноевропейских ратуш, а наподобие символического корабля с мачтой: ее восточная сторона означала корабельный нос, западная — корму, все это вполне могло исходить из петровского замысла. Как и кремлевские башни (Спасская и Троицкая), она была украшена часами, и ее главу венчал двуглавый орел, только не традиционный: его мощные лапы окружали стрелы, возможно, означавшие молнии. По легенде, за день до вступления Наполеона в Москву над Сухаревой башней откуда-то появился ястреб с опутанными веревками лапами: он зацепился за крылья орла, долго бился, пытаясь освободиться, но, обессиленный, умер. Народ истолковал это как знамение, что также и Бонапарт запутается в крыльях русского орла.
Но до этого было еще далеко. А пока Петр I определил новую участь и Троицкому храму. Судьбы церкви и Сухаревой башни оказались переплетены самым непредвиденным образом.
Московский, адмиралтейский…
На первых порах помещения башни занимали караульные стрельцы Сухаревского полка. Благодарным Петр остался только ему. Окончательно возненавидев стрельцов после очередного бунта в самом конце XVII века, он вовсе ликвидировал стрелецкие полки. Их расформировали, а в Сухаревой башне Яков Брюс по указу Петра основал первую астрономическую обсерваторию. Главное же, в 1701 году в Сухаревой башне открылась знаменитая Математическая и навигационная школа, или просто Навигацкая школа: не только первое в России высшее специальное учебное заведение, но и первое флотское училище, предшественница петербургской Морской академии. Ведь в то время, когда создавалась Навигацкая школа, северной столицы еще не было, хотя всего лишь два года оставались до ее основания. И первым центром подготовки русских моряков была Москва.
Создание в России морской школы было idea fixe Петра, который хотел обучить и привлечь на флотскую службу все свое сухопутное дворянство, мечтая сделать Россию великой морской державой. «Если страна имеет армию, она имеет одну руку, а если имеет флот, она имеет две руки», — говорил Петр. Навигацкая школа имела целью подготовить разнообразных специалистов флотского дела: от мореходов и штурманов до грамотных писарей адмиралтейских канцелярий. В нее могли поступать дети всех сословий, кроме крепостных, а неимущие школяры даже получали «кормовые деньги». При этом в низших классах учились все, а в высших «мореходных» или «навигацких» классах, где готовили корабельных мастеров и штурманов, только самые талантливые, так как учиться здесь было очень трудно. Трудными, прежде всего, были преподаваемые точные науки: арифметика, тригонометрия, астрономия, геодезия, география, навигация. «Цифирный курс» здесь читал сам Леонтий Магницкий, автор первого русского учебника математики, который Ломоносов называл «вратами учености» и о котором сам автор сказал в стихах с гордостью: «Зане разум весь собрал и чин / Природный русский, не немчин». Преподавали здесь и иностранцы, приглашенные Петром, но скоро благодаря этой школе русские вполне самостоятельно освоились на воде.
И даже не тягость учения, и не очень суровая дисциплина, а именно последующая участь навевала тоску на многих насильно собранных учеников Навигацкой школы. Юные «недоросли» мечтали о любой сухопутной службе, боясь, что здесь их готовят «на роль утопленников». Петр требовал, чтобы все дети боярские и дворянские учились морскому делу, и знатные родители пытались избавить от этого своих отпрысков, как от рекрутчины, хотя их немилосердно штрафовали за каждый прогул любимого чада. Тогда государь повелел, чтобы всякий уклоняющийся отправлялся забивать сваи на берега Невы, где возводилась новая столица. Доходило до курьезов. Раз удрученные дворяне целой толпой записались в духовное Заиконоспасское училище, чтобы хоть так убежать от Навигацкой школы. Их все же отправили бить сваи на Мойку. Говорили, что как-то проходивший мимо адмирал Апраксин увидел этих «работяг», снял мундир и присоединился к ним. Удивленный Петр спросил, зачем он это делает? «Государь, так ведь это же все родственники мои, внучата да племянники», — ответил тот, намекая на дворянское происхождение. Талантливых же выпускников посылали доучиваться за границу, а потом сразу же направляли на Балтийский флот. Одним из них был Конон Зотов, сын того самого Никиты Зотова, который учил юного Петра грамоте под тенистым дубом в Коломенском.
Первым адресом Навигацкой школы в Москве был Английский двор на Варварке. Потом она перебралась из тесных палат в замоскворецкие Кадаши на Государев Полотняный двор, а оттуда — в Сухареву башню, где вскоре и оказалась связанной тесными узами с соседним Троицким храмом. Дело в том, что в 1704 году именным царским указом Троицкому храму был присвоен официальный статус адмиралтейского: он был назначен Адмиралтейским храмом Москвы (при Адмиралтейском приказе) и приходским для Навигацкой школы и всех обитателей Сухаревой башни. Таким образом, это был первый домовый храм русских моряков, первый морской храм Москвы и предшественник таких петербургских храмов, как адмиралтейский собор во имя святителя Спиридона и Никольский морской собор на Крюковом канале.
Сама же Навигацкая школа поначалу подлежала административному ведению Оружейной палаты, а потом по царскому указу перешла в Адмиралтейский приказ, созданный в 1700 году под началом Апраксина. В 1715 году Навигацкую школу перевели в Петербург, где, разумеется, были более благоприятные условия для изучения морского дела, а в Сухаревой башне остались подразделения Адмиралтейства, и ведала ей Адмиралтейская коллегия. До самого 1806 года здесь размещалось присутствие Московской конторы Адмиралтейской коллегии. Кроме того, здесь сохранялась московская школа под руководством Магницкого, которая была приготовительным училищем для петербургской Морской академии. Потому Троицкий храм все равно оставался адмиралтейским, где поминали и чтили всех русских моряков.
В 1752 году школа в Сухаревой башне закрылась. Но и после того московский люд продолжал овеивать Сухареву башню легендами. Уверяли, например, что именно здесь начальник Тайной экспедиции Степан Шешковский по приказу Екатерины II допрашивал просветителя Н. И. Новикова, издавшего известную книгу Радищева о путешествии из Петербурга в Москву. На самом же деле это происходило на Лубянке, где размещалась Тайная экспедиция. Екатерининская эпоха отчасти повлияла и на Троицкую церковь: в конце 1780-х годов у нее появилась новая колокольня, в нарушение канонов поставленная с восточной стороны. Это было вызвано указом императрицы о красных линиях московских улиц, согласно которому все строения должны были стоять в ряд.
А в XIX веке Троицкий храм стараниями настоятеля протоиерея Павла Соколова был столь благолепно поновлен, что священник и художники получили личную благодарность святителя Филарета, митрополита Московского. В то время напротив храма уже стояла Шереметевская больница с собственным домовым Троицким храмом. В ней после Отечественной войны 1812 года лечились русские офицеры. Потом появилось и другое наследие 1812 года — Сухаревский рынок, снискавший, наверно, мировую известность. Сухаревка увенчала собой многовековую традицию местного торга. И раньше крестьяне торговали здесь с возов всякой деревенской всячиной, чтобы не платить таможенную пошлину за въезд в Москву.
«Отцом» Сухаревки был сам московский градоначальник граф Ростопчин. После войны, когда в погоревшей и разграбленной Москве царила полная неразбериха с собственностью, многие кинулись искать свои пропавшие вещи. Ростопчин издал указ, что «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет». И повелел свободно торговать ими, но только по воскресеньям до сумерек и только на площади у Сухаревой башни. Скоро Сухаревка наподобие Хитровки стала криминальной точкой Москвы, где торговали краденым и вообще, как известно, продавали «на грош пятаков». Здесь можно было найти и ценные антикварные вещи, спускаемые за копейки продавцами, не имевшими представления об их действительной стоимости. Павел Третьяков покупал тут картины голландских мастеров, с Сухаревки началась «театральная коллекция» А. Бахрушина, который приобрел здесь портреты крепостных актеров графа Н. П. Шереметева. За 2−3 рубля тут продавались подлинные пейзажи А. Саврасова, который писал их специально для Сухаревки в самые отчаянные, трагические времена своей жизни. Попала Сухаревка и на страницы «Войны и мира» — Пьер Безухов купил здесь пистолет, из которого хотел убить Наполеона.
Еще одним местным наследием Отечественной войны стала новоустроенная Садовая улица, проложенная по границе Земляного вала. Восстанавливая послепожарную Москву, было решено в целях упорядочивания застройки и городского благообразия разбить по линии бывшего оборонительного укрепления кольцевую улицу для гуляний — Садовую. План прислали из Петербурга. Длина улицы составляла 15 км и ее невозможно было обеспечить ни надлежащим освещением, ни уборкой. Тогда план изменили и решили построить на Садовой аккуратные однотипные домики, обязав их хозяев устроить во дворах палисадники и вообще по возможности озеленить улицу, дабы оправдать ее новое имя. План московской Садовой снова оказался выдержан в классических традициях северной столицы: многокилометровая протяженность этой улицы вызывала неимоверные трудности для определения ее домов к полицейским участкам и для образования местных церковных приходов. Тогда Садовую улицу разбили на 29 самостоятельных улиц-отрезков, для обозначения которых к общему имени Садовая прибавляли название данного ее участка: Садово-Кудринская, Садово-Спасская и соответственно названия площадей. Сухаревская же площадь так и осталась для москвичей Сухаревкой.
По торговой части прославилась и Троицкая церковь, причем довольно неожиданным образом. Во второй половине XIX века ее старик-пономарь делал лучший в Москве нюхательный табак — ведь этим весьма популярным средством тогда лечили и головную боль, и насморк. Пономарский табак именовался «Розовым», и когда после смерти пономаря обнаружили рецепт, долго дивились ему. «Розовый» табак представлял собой сложную смесь махорки, золы осиновых кольев и духовитого розового масла, истомленную в печи. Продавался он, разумеется, не в церкви, а в одной из сретенских лавочек.
А в доме у Сухаревой башни, принадлежавшем Троицкой церкви, до революции размещалось Московское общество любителей аквариума и комнатных растений, созданное по инициативе ученого-энтузиаста Н. Ф. Золотницкого. Почетным членом его стал Владимир Гиляровский. Это общество распространяло «ихтиологические» знания среди любителей, проводило выставки в Зоологическом саду, и на них Золотницкий бесплатно раздавал бедным школьникам рыбок, простенькие аквариумы и растения. У него учился в гимназические годы будущий кукольник Сергей Образцов и навсегда пристрастился к аквариумному делу.
«Ее ломают!»
После революции Троицкий храм не трогали. Первым здесь в 1919 году пал орел на Сухаревой башне — намного раньше, чем на кремлевских башнях. В декабре следующего 1920 года Ленин подписал указ о закрытии Сухаревского рынка, поучая о ликвидации той «сухаревки», «которая живет в душе и действиях каждого мелкого хозяина», пока живет сам Сухаревский рынок. Но сразу же грянул нэп, и Сухаревский рынок, переименованный в Новосухаревский, был украшен торговыми павильонами по проекту знаменитого архитектора-конструктивиста К. С. Мельникова, став крупнейшим торгом нэпмановской Москвы. Повезло на первых порах и Сухаревой башне. В 1926 году в ней был устроен Московский коммунальный музей, а директором стал крупный историк Москвы П. В. Сытин. Этот музей был предшественником Музея истории Москвы.
Храм продолжал жить своей жизнью, уже никак не связанной со своими соседями. Весной 1919 года на квартире у священника Троицкой церкви Владимира Страхова поселился священномученик архимандрит Иларион Троицкий, только что отпущенный из тюрьмы после ареста, — будущий последний настоятель Сретенского монастыря. Отец Владимир был его давним знакомым.
В начале 1920-х годов в Троицкой церкви служил другой священник — Иоанн Крылов. Уже в тюрьме арестованный пастырь подготовил к святому крещению одного татарина, захотевшего принять христианство. Не имея иной возможности совершить таинство, священник крестил его под душем…
В Троицком храме отпевали известного московского протоиерея Валентина Свенцицкого. Он сначала не принял Декларацию митрополита Сергия, но потом раскаялся и перед смертью написал ему покаянное письмо с просьбой о прощении и о возращении в лоно Церкви. Ответная телеграмма с прощением стала последней земной радостью умирающего пастыря. Молвив: «Вот когда я приобрел мир и радость для своей души», он тихо скончался, и отпевали его в том самом Троицком храме, где он когда-то совершал свое первое богослужение.
А затем трагические события грянули почти одновременно. В 1931 году закрыли Троицкий храм, который словно охранял это старое московское местечко. Потом снесли Сухаревский рынок. В 1934 году пришла печальная очередь Сухаревой башни, «мешавшей» транспортному движению по магистрали Садового кольца. В официальных письмах к правительству самые именитые ученые и заслуженные деятели культуры И. Э. Грабарь, И. В. Жолтовский, А. В. Щусев, К. Ф. Юон обосновывали необходимость сохранить этот памятник и предлагали другие вполне эффективные решения транспортной проблемы Сухаревской площади. Мольбы общественности были тщетны, так как, по выражению Кагановича, в архитектуре всего лишь продолжалась «ожесточенная классовая борьба». Все было бесполезно, ибо того разрушения хотел Сталин. «Ее надо обязательно снести и расширить движение, — писал он Кагановичу. — Архитекторы, возражающие против сноса, слепы и бесперспективны». И вождь выразил уверенность, что «советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня».
В июне 1934 года Сухареву башню снесли. Очевидец этого преступления Гиляровский написал в письме дочери душераздирающие строки: «Ее ломают!» По преданию, присутствовавший на сносе Лазарь Каганович будто бы увидел высокого старика в старинном камзоле и парике, погрозившего ему пальцем и исчезнувшего…
В ноябре 1934 года, после проведенной коллективизации, на Сухаревской площади с помпой установили монументальную доску почета колхозов Московской области. В честь этого события Сухаревскую площадь переименовали в Колхозную. Это имя она носила до самого 1990 года.
Троицкий храм, отданный сперва под общежитие трамвайный служащих, а потом под скульптурные мастерские, вновь оказался на крайне значимой дороге — дороге социализма, а именно: на парадной столичной магистрали, ведущей к ВДНХ. Храм уцелел чудом, только в 1957 году взорвали колокольню.
Потом его спасал архитектор Петр Барановский. В 1972 году около стен храма строили выход со станции метро «Колхозная» и при работах на старинном здании появились опасные трещины. Восстанавливать храм стали архитектор Барановский и его ученик Олег Журин — тот самый, что в наше время восстановил Иверскую часовню и Казанский собор на Красной площади. Они сумели укрепить храм. А вскоре перед Олимпиадой-80 стали восстанавливать и внешний вид храма, стоящего в центре Москвы: он был полностью обезглавлен, безобразно надстроен, не отличаясь обликом от обычного старого дома, и напоминал сарай. Тогда архитекторы убрали все советские пристройки, восстановили своды, главы и купола, хотя на Троицкую церковь, говорят, посягал сам В. В. Гришин, желая ее вообще снести. А потом на нее покушался Москонцерт, чтобы устроить в здании храма концертный зал с музеем, но денег на смелый проект не хватило.
Возвращение храма верующим состоялось в 1990 году. По словам Олега Журина, восстанавливавшего храм, он был как человек, стоявший по колено в песке. Для верующих москвичей отраден и тот факт, что в реставрации храма принимал участие православный ученый, ныне покойный архитектор М. П. Кудрявцев, автор гениального труда «Москва — Третий Рим», посвященного московскому средневековому градостроительству.
Ныне храм возвращается и к своим былым морским традициям: каждое значимое событие в жизни или истории русского флота отмечается под его сводами. Здесь проходили службы в память праведного воина адмирала Федора Ушакова, причисленного к лику святых в августе 2001 года, который теперь стал покровителем российских моряков. Здесь же отмечали 200-летие со дня рождения прославленного адмирала П. С. Нахимова. Здесь поминаются все русские моряки, погибшие за веру и Отечество. А в феврале 2004 года в храме торжественным молебном отметили столетие подвига крейсера «Варяг».
Остается храм и обыкновенной приходской церковью Москвы, в которой своим чередом проходят службы, крестины, венчания, отпевания, молебны… Так, в октябре 2005 года в нем отпевали знаменитого джазового музыканта Олега Лундстрема, а недавно, по благословению Святейшего Патриарха Алексия II, приняли церковное напутствие члены российской научной экспедиции, направившейся на Арарат в поисках Ноева ковчега.
