Пешком в Иерусалим

Иерусалим — мечта многих. Она осуществима: в течение последних лет тысячи россиян побывали на Святой земле. Но мало кто знает о первом послереволюционном паломничестве, которое стало возможным в 1990 году

В день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, 18 июля, из ворот Троице-Сергиевой лавры по направлению к Калуге, к Оптиной пустыни вышла журналистка Наталия Сухинина. Ей предстоял пеший путь, обычный для паломника царской России.
— Отрадно, что возрождается путь русских паломников в Святую землю. Хотелось бы надеяться, что, проложив его, вы не останетесь в одиночестве, — перекрестив, напутствовал первую русскую паломницу нового времени Патриарх Алексий II.
Сегодня Наталия Евгеньевна — главный редактор московского издательства «Святая гора», которое выпускает духовную литературу. В редакции издательства мы и встретились.

— Ваше паломничество стало событием историческим. Ведь вы не просто шли в Иерусалим, вы отсылали путевые очерки в газету, в которой работали. Их читала вся страна, люди писали письма…
— Да. Тогда паломничество из России в Израиль для простого смертного не было возможным: между Израилем и нашей страной еще не существовало дипломатических отношений, в Израиле даже не было посольства, только консульская группа. Семьдесят лет железного занавеса — ни съездить, ни прочитать. Отсюда такой интерес к моему пути, к рассказам.
Но в том, что первой пошла именно я, моей заслуги нет. Так получилось, Божией милостью. Я была человеком невоцерковленным, в путь меня влекло журналистское тщеславие: хотелось сделать то, чего до тебя еще никто не делал. И я готовилась к предстоящему пути только как журналист. Много читала об Иерусалиме, о жизни Иисуса Христа.
Я тогда работала в «Рабочей трибуне», газете ЦК КПСС. Представьте себе: в партийном печатном органе появляется рубрика «Дорога к Храму». Спустя сутки с начала пути на первой полосе газеты крупным планом был опубликован снимок, где Патриарх Алексий II благословляет меня в паломничество. Редактор был человек партийный, но он почувствовал конъюнктуру, предвидел читательский интерес.
В организации путешествия помогло Российское Палестинское общество. «Протянули руку именно те, кто исстари помогал русским паломникам, идущим в Святую землю: правопреемник основанного в 1882 году Императорского Православного Палестинского общества».
— Уже в пути я осознала: в Иерусалим пошел человек недостойный. Достойные оставались и смотрели мне вслед. Помню, один батюшка сказал, что ел бы только хлеб и пил только воду, лишь бы пойти по этому пути. А я шла — преуспевающая журналистка, которую везде встречали, готовили приемы в гостиницах, в каждом городе я давала интервью. Поэтому, когда меня называют подвижницей, мне становится стыдно. Я отвечаю, что путь мой в Иерусалим был усеян розами. Ни в лесах я не ночевала, ни посоха в руках не было. Я шла пешком очень много, но иногда голосовала и куски дороги проезжала на попутках. Случалось, кто-нибудь из областных руководителей подвозил меня до поста ГАИ и говорил: «Пожалуйста, подсадите женщину, чтобы доехала до очередного пункта». Было благословение от Патриарха, во все епархии были разосланы телефонограммы: идет паломница, просьба оказать содействие.

— Вы говорите, что были человеком невоцерковленным. А я знаю людей, которым ваши очерки помогли прийти к вере. Как это возможно?
— В пути я встретила столько искренне верующих людей, столкнулась с огромной любовью к Святой Земле! Потрясающие дорожные встречи дали понять, что такое Иерусалим для русского человека. Помню, была у меня юбка, вылинявшая от дороги. Так люди просили подержаться за эту юбку, за косынку, за рюкзак. Говорили: «Не сердись, дочка, ведь эти вещи в Святой земле будут». Представляете?!
Люди в пути просили молитв. Давали записки, которых было так много, что в иерусалимском храме я поминала всех несколько часов кряду. Свечей за дорогу нагрузили целый рюкзак, его было тяжело нести, но я не могла отказать. Просили помолиться в Иерусалиме за больных, за убогих, за пьющего мужа, за умирающую дочку. Помню, как уже по возвращении десятки незнакомых людей говорили мне по телефону: «Вы шли, а мы все время молились за вас».
И потом — личные переживания. Никогда не забуду, как впервые прикладывалась к Вифлеемской звезде (серебряное символическое изображение Вифлеемской звезды на месте рождения Христа. — Ред.). Оставалось сделать до нее три шага, а у меня такое чувство, что не могу, не достойна. Это было искренне: я — московская журналистка, которая под патриаршее благословение без платка подходила, а вот тут — место, где Христос родился. Со мной была матушка из Горненского женского монастыря. Она тогда такие слова сказала простые: «Что же ты не прикладываешься? Как это не достойна? Значит, мы и дышать недостойны? Господь — это же воздух наш». Только тогда я сделала три шага и приложилась.
Этот поход в корне изменил мою жизнь. После Иерусалима я написала заявление на выход из партии. Тогда еще просто так не отпускали. Собрались все коммунисты редакции, говорили на собрании всякую чепуху: «Почему ты уходишь из партии? В партии тоже должны быть хорошие люди…» Но для меня путь уже был определен. По крайней мере, я знала, в какую сторону надо идти.

Очерки Наталии Сухининой можно найти в старых подшивках в крупных библиотеках. На снимках — молодая женщина в джинсах и с рюкзаком за плечами. В текстах — много любви и сердечности.
Она рассказывает о том, как сердечно встречали ее в селах и монастырях, через которые проходил путь. О празднике именинника в военной части. О том, как побывала со священником в интернате для престарелых и в детском доме с бодреньким транспарантом над входом.

— Еще мы заехали на зону для малолетних преступников. Там был вечер в память Высоцкого. А накануне ночью у них в городе храм Жен Мироносиц обокрали. Я ребятам об этом рассказываю. Один из них отзывается: «Мне бабка говорила: ничего в церкви не бери, тебя Бог накажет». Я им говорю: «Но и вы ведь здесь не за добрые дела сидите. Помогите храму». Они решили, что субботник отработают и полученные деньги отправят на этот храм. Так потом и сделали — мне об этом сообщили телеграммой.

Буфетчица на сухогрузе

«Шаг за шагом я вновь шла шоссейкой к Козельску, месила грязь в Сухиничах, мокла под „нежелательным“ дождем в Черниговской степи, пряталась от солнца у Кривого озера совсем близко от Одессы».

— Тогда, может быть, вы не помните, был у нас период, когда еду продавали по паспортам. Я же из Москвы, в провинции мне несколько раз в магазинах не давали даже хлеб. А есть-то хочется. Помню, где-то в библиотеку зашла отдохнуть. Там библиотекарша такая милая горбатенькая старушка. Говорит: «Вы чего?». Я: «Да можно я посижу, полистаю газетки». Она: «Есть хотите?» — «Хочу». — «А у меня есть огурцы со своего огорода, у меня картошка вареная».
В Чернигове владыка меня принимал. Старенький владыка, провинциальный — не наш, перед которым все трепещут. Он сам трепетал перед журналистами. Помню, вхожу во дворик, тепло, лето, а он сидит, на посох облокотившись, на скамеечке перед своей резиденцией. Смотрит на меня и говорит: «Вот сижу и думаю: сейчас придет московская журналистка, не знаешь, на какой козе к ней подъехать. А ты простая». А я говорю: «Владыка, а я иду и думаю, какой там владыка и на какой козе к нему можно подъехать. А вы простой». Потом он трапезу устроил роскошную. Достали вино из погреба какое-то хорошее. Очень сердечно.
«Чудотворным паролем были мои слова „иду в Иерусалим“ в самых разных городах, поселках, деревнях, в хлипких российских домишках, украинских мазанках под вишнями, в монастырских кельях и вновь обретших себя церквах. И ровным счетом без разницы была людям моя национальность и принадлежность к партии.
— Ела ли? — вот о чем торопились спросить. И еще: — Погостишь подольше?»

«В Оптиной пустыни — инок за прилавком.
— Господи! Счастье-то какое. В Иерусалим, в Святую землю. Мечтать только можно! Что же делать-то? — инок засуетился. — Что же делать? — снял с головы скуфью, — приложите к святым местам, когда-нибудь заглянете в Отпину, привезете».

— По какому маршруту вы шли? Оптина, потом куда?
— Курск, Киев, Чернигов, Одесса. Десять или одиннадцать областей. Прежние паломники плыли от Одессы до Кипра, оттуда — до Яффы. Но в 90-м регулярных рейсов на Кипр не было. По приказу министра морского флота меня определили помощницей буфетчицы на сухогруз «Петя Шитиков». Он отправлялся от порта Измаил в Одесской области. На Кипре Палестинское общество посадило меня на самолет до Тель-Авива. Лететь там сорок минут. Почему-то в аэропорту меня не встретили, хотя я связывалась с консульской группой в Израиле. Походила-походила, ночь на дворе. Я учила немецкий, но он там никому не нужен, английского я не знаю. Говорили, что в Израиле много русских евреев. Ни одного! Ну, думаю, поеду на такси, там километров шестьдесят. Поменяла деньги, села в такси. Едем. Нет, думаю, что-то здесь не то: я паломница, прошла столько, а в Иерусалим въезжаю на такси. Говорю: «Слушай, останови». А вокруг темно. Он говорит: «Еще не приехали» — и на огни впереди показывает. Я не ориентируюсь в шекелях, показываю деньги, говорю: бери, сколько нужно. Он так с подозрением смотрит, ничего не понимает. Но уехал. Я стала спускаться по горной дороге. В четыре часа утра пришла к Русской духовной миссии в Иерусалиме. Там ворота каменные, кнопка звонка. Я позвонила, залаяла собака. И шажки женские, встревоженные. «Кто там?» Наше, что-то родное. А я думаю: «Чего сказать? Кто я?» Говорю: «Я паломница, по благословлению Святейшего иду». Матушка собаку куда-то загнала, открыла и говорит: «Ой, какая радость!..» Я вошла, там стоит табуретка, я как рухнула на нее, обняла матушку за черный подол и стала рыдать. Рыдала и рыдала. Она меня гладит по голове и говорит: «Ну что ты плачешь? Ну, успокойся. Ну, уже пришла».

Дневник с долгами

«Ночь. Огоньки лампад в храме Воскресения Христа. Перед Голгофой священник. Сейчас я подойду к нему с исповедью. Поведаю о своих грехах, чтобы с облегченной душой предстать перед святым Причастием. За дорогу их налипло к душе немало. Я испытывала не единожды страх пустой вечерней дороги, когда хотелось лечь в придорожный ров и долго-долго лежать, не двигаясь…»

— Где пришлось труднее всего?
— Все-таки на Кипре. В России была какая-то поддержка, а за границей я оказалась одна. Столкнулась с равнодушием, насмешкой даже. Там дипломатический народ, своеобразный. Это было мне послано по моей гордыне, а то привыкла к ковровым дорожкам…

— Сколько жили в Иерусалиме?
— Девять дней. Мне дали келеечку маленькую в Горнем монастыре. Тогда я впервые стала читать Евангелие, понимая, что это все зримо. Читаешь о крестном пути Спасителя — и можешь сама этой дорогой пройти.

«…храм Воскресения Христа в Иерусалиме. Несколько шагов к маленькой кувуклии, белому мрамору Гроба Господня, отполированного миллионами прикосновений… Сегодня я пришла сюда, успокоившись, с чувством ответственности, чтобы вспомнить, наконец, свой долг. „Долги“ записывала в дневник, чтобы, упаси Господи, не забыть в дороге. Достаю из сумки большую, слегка погнутую в дороге свечу, которую епископ Черниговский и Нежинский Антоний вручил мне с просьбой зажечь за весь православный Черниговский народ… Рядом с черниговской маленькая свечечка инока Александра из Киево-Печерской лавры, две — от прихожан из Белой Церкви Киевской области, свеча от Брянской епархии, от пожилого фронтовика из Сухиничей. Будто слышу в тишине храма голоса людей, провожавших меня и дававших в дорогу свечу.
— За дочку мою немощную поставь, сестра, свечу у Гроба.
— За всех козельчан православных…»
Да разве можно было отказать?! Может, ради этой самой минуты и шла, чтобы Русь наша великая засветилась десятками огоньков в далекой Святой земле, путь в которую столько лет был несбыточным счастьем для тысяч православных людей.

Прощание в Горнем монастыре

-- Возвращались назад вы тоже пешком?
— Самолетом. Почти сразу была встреча с Патриархом, накануне его официального паломничества в Иерусалим. Референт предупредил, что у меня будет только десять минут, а беседовали мы не меньше часа.
Потом было много разных встреч. Я, когда уезжала из Горнего монастыря, плакала: с матушками сроднилась, полюбила их, они такие все хорошие. Была там старенькая-старенькая схимонахиня Анна. Она подошла ко мне и говорит: «Ты не плачь. Запомни, что я тебе скажу: все, что у тебя есть — тебе не принадлежит. Ты должна про это рассказывать». И я в послушание матушке Анне не отказывалась ни от каких встреч.

— Ваша жизнь сильно изменилась после возвращения? Вы ушли из партии…
— И хотела уйти из журналистики. Просто продавать иконочки в храме. Но у меня тогда уже появился духовник, он отсоветовал, сказал: занимайся своим делом. Я ушла из «Рабочей трибуны» в еженедельник «Семья», вела там рубрику «Шаг к храму». Три года проработала экскурсоводом в Троице-Сергиевой лавре.
Потом потребовалась моя помощь в издании бесед со старцем Паисием Святогорцем. Я благодарю Бога за то, что я здесь, в издательстве «Святая гора», потому что старец Паисий — это великий старец. Он почитается в Греции, как у нас — Серафим Саровский. Четыре тома, который мы выпустили, — такое утешение. Вы читали? Все четыре? А сейчас у меня еще лежит рукопись. Житие отца Паисия. Большой труд, в семьсот страниц. Люди еще даже не знают, какая это книжка. Казалось бы, четыре тома, все известно. А здесь столько нового, удивительно. Читаю — и радуюсь.

Беседовали Мария ОСЕНЕВА и Андрей КУЛЬБА

http://www.nsad.ru/index.php?issue=17§ion=16&article=321&print=1