 |
| Нарочницкая.Ru | Наталья Нарочницкая | 01.10.2005 |
Эта воля была освящена из скита непримечательного Радонежа, в то время как иерархи, получавшие ярлыки на церковное служение от Орды, так и не решались провозгласить национальную задачу — освобождение от ига. Имя тогдашнего митрополита Киприана в народной памяти не сохранилось, но Сергий Радонежский, благословивший Дмитрия Донского, стал Игуменом земли Русской, поскольку послал на бой, по преданию, иноков — Пересвета и Ослябю, что означало придание русскому войску духа Христова воинства. * * *
Сложной системе взаимоотношений внутри вынужденной исторической связки «Русь — Орда» посвящены многочисленные исторические исследования, — как в прошлом, так и в наши дни.
К примеру, исследователь и публицист В. Кожинов, — евразиец, и этим объясняется его гипотеза о том, что Мамай не выражал политику всей Орды, которая, якобы, эволюционировала и стала срастаться с Русью. Этот тезис опровергает хотя бы тот факт, что вскоре после Мамая Тохтамыш, уже бесспорный лидер Орды, разорил Москву. Убедительнее представляется другой акцент, сделанный Кожиновым: связи западноевропейских сил (Венеции и Генуи как сильнейших торговых и морских городов-государств, стоявшего за ними Папства, а также ростовщиков, контролировавших торговлю) с наиболее агрессивной частью золотоордынских владетелей, одним из которых и являлся крымский Мамай; европейское подстрекательство и участие в подготовке мамаева нашествия. Такой аспект еще более усиливает значение Куликовской битвы и разгрома Мамая как ставленника не только Орды — «Востока», но и католической Европы — «Запада».
По словам митрополита Иоанна, «несчастья внешние должны были послужить к обильному преуспеянию внутреннему, показуя русским людям бессилие человеческих мер к предотвращению бедствий одновременно со всемогуществом Божиим, единым Своим мановением низвергающим или возвышающим целые народы"… А по свидетельству А. Боголюбского, осмысление религиозного содержания власти как служения и ревности о вере, а не только о владении… в годы монгольского ига получило окончательное толкование.
«Русский народ, по контрасту с азиатской тьмой навалившегося на него татарского ига, сначала языческого, а потом мусульманского (XIII-XV века) сразу же осознал себя носителем света Христовой веры, защитником ее от неверных, а свою землю почувствовал как «святую Русь». «Святую» в противоположность всем иным землям, оскверненным ересями, иноверием и неверием, — пишет А.Карташев. — Русский народ в этот момент исторически почувствовал себя совершеннолетним, духовно вырос в великую нацию». Светские историки также отмечали эту веху в развитии русского национального сознания и русской нации. Ведь на Куликово поле вышли рязанцы, москвичи, владимирцы, псковитяне, а с Куликова поля все они вернулись русскими.
Большой пласт произведений, составляющих так называемый Куликовский цикл, свидетельствует, что Русь победила, лишь поднявшись на защиту святынь православия, но не политических или земельных интересов. «Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича» показывает, что христианское осмысление власти подошло к своему завершению — к учению о Православном Царе, которым в Житии назван Дмитрий, — именно в эсхатологическом смысле, ибо употребление этого титула в мирском значении началось лишь через полтораста лет.
П.Чаадаев писал, что «продолжительное владычество татар — это величайшей важности событие… как оно ни было ужасно, оно принесло нам больше пользы, чем вреда. Вместо того, чтобы разрушить народность, оно только помогло ей развиться и созреть… Оно сделало возможным знаменитые царствования Иоанна III и Иоанна IV, во время которых упрочилось наше могущество и завершилось наше политическое воспитание».
Н.Данилевский точно определил условия, необходимые для формирования сильной, основанной на национальном самосознании государственности, ранее незавершенной из-за естественной разницы местных интересов. Зависимость, а не только внешняя опасность играет роль исторического воспитания, которое научает «дорожить народною свободой и честью». Из форм зависимости — рабства, данничества и феодализма он выделяет именно данничество как воспитательную историческую форму, ускоряющую формирование общенационального мировоззрения, поскольку при данничестве завоеватель не смешивается с покоренным народом, слишком отличным от него.
В ходе монгольского погрома непоколебимой и неповрежденной устояла лишь православная церковь, которой пришлось испытать немало искушений и давления — но уже не столько от монгол, сколько от Запада, от латинства. Папство, сосредоточившее в XIII столетии в своих руках как духовную, так и светскую власть, явно воспользовалось положением разоренной и обескровленной Руси, благословив и направив против нее оружие датчан, венгров, монашеских католических орденов, шведов, немцев. Святой Престол не постеснялся испробовать даже антирусские интриги при дворе Батыя.
…О последовавшем после Куликовской битвы возрастании Московии написано много. Среди причин и предпосылок этому историческому явлению называли и удачное пересечение торговых путей, и географическое положение, и другие факторы природного свойства. Однако для времен пятисотлетней давности именно географические и природные условия Московской Руси, действительно «обделенной природой», должны были стать как раз непреодолимым препятствием для превращения в державу. Западная историография в целом весьма презрительно трактует московский период русской истории как «темный тупик цивилизации».
Большую роль в утверждении такого стереотипа сыграл Н. Бердяев, который, благодаря сочетанию западничества, либерализма и «православной философии» единственный удостоился признания со стороны западного обществоведения. Его перу принадлежат легковесные схемы вроде: «Московский период был самым плохим периодом в русской истории, самым душным, наиболее азиатско-татарским по своему типу…» Но именно в московский период Русь проделала колоссальный путь всестороннего развития, сохраняя в основании своей государственности «воплощенный в праве органический строй» и дух народной жизни.
В общественное сознание глубоко внедрена и другая «аксиома», будто только Петр Великий, европеизировавший государственный механизм, вывел Русь из изоляции и «летаргического сна», обеспечил импульс к развитию и территориальному расширению. Но правда состоит в том, что и до Петра I Русь территориально расширялась не меньшими, а даже большими темпами. С царствования Ивана III уже можно говорить и о европеизации Московской Руси, в смысле широких контактов и взаимопроникновения культур.
Гарвардский «русист» Р. Пайпс награждает Московскую Русь уничижительными оценками, не приводя никаких исторических фактов, которые говорили бы о ее особой отсталости или варварстве. Его задача — обличить само основание русской государственности, — принцип власти верховной, а не управительной, реализованный в православном самодержавии.
Запад нелегко мирился с геополитическими сдвигами и ростом России. Закрывая собой христианский мир с Востока, Русь, тем не менее, постоянно подвергалась экспансии и угрозам латинизации со стороны Западной Европы, с вечной своей гордыней видевшей в ней именно варварский Восток. В этом плане весьма убедительно суждение академика В. Мясникова о том, что «становление империй было императивом времени», и имперская идея России была ответом на исторический вызов, ибо ее окружали не государства, а иные цивилизации с имперской идеологией.
Уникальное по масштабам развитие и распространение Руси-России по двум направлениям: меридианальному — к Северному и Балтийским морям и на Юг — к Черному морю, а также широтному — от Днестра и Днепра, от Черного моря до Тихого океана, стало важнейшим фактором формирования современного облика как Западной Европы, так и Азии, поскольку остановило и раздвинуло, заставив откатиться, оба столь разных по культуре исторических потока, стремящихся с Запада и с Востока к геополитической оси (не географическому центру) Евразии — линии от Балтики и Северного моря до Черноморско-Каспийского бассейна.
В.Максименко в обзоре русского политико-географического развития в контексте движения западных и восточных народов Евразии подметил закономерности, не меняющиеся в зависимости от систем власти, революций или научно-технологических прорывов: начиная с XIII века «завязывается многовековой геополитический сюжет», разыгрывавшийся и в ХХ веке. Суть его в том геополитическом вызове, с которым, как показал автор, в течение семи столетий периодически сталкивается Россия: одновременное сжатие Западом и Востоком — «клещи». Заметим, что они сжимаются синхронно и осознанно с того момента, когда произошло географическое соприкосновение азиатской и западноевропейской волн. «Как только острие военного натиска монголов обратилось на Русь, крупный шаг к экспансии в ее пределы сделал папский Рим», — пишет Максименко. Он вскрывает дальние намерения не только прямых попыток вступить в союзные отношения с монголами, но и торговых и «географических» предприятий Р. Чэнслера и «искателей приключений» из Московитской кампании, прокладывавшей в XVI веке через Русь путь в Персию, Китай и к Индийскому океану, — с видами на установление английского протектората над «той частью Московии, что лежит между Архангельском и рекой Волгой».
Всем этим планам не суждено было свершиться. Россия успешно выдержала и длительное восточное затопление, и резкие западные штормы. Она последовательно расширяла свои географические пределы в Евразии до тех масштабов, что сделали ее, как уместно применил В. Максименко терминологию Х. Маккиндера, «осевым пространством мировой политики», почему она и оказалась в «центре всемирно-исторической драмы Нового времени».
Превращение Руси в Россию стало определяющим в судьбе православной цивилизации. Свободная от культуртрегерской агрессии, присущей католическому романо-германскому духу, православная цивилизация могла устоять, лишь заняв прочные пространственные рубежи. Роль России как держателя равновесия в мировом соотношении сил и представляющих эти силы государств сформировалась только по закреплении ее географического положения.
…Закономерностью формирования государственных территорий является выход к морям. Борьба за выходы к морю была главным содержанием истории вплоть до окончательного формирования политико-географического облика мира. Только державы, имеющие выход к морю, стали играть и до сих пор играют не только заметную, но основополагающую роль в мировом балансе сил. Именно они стали системообразующими факторами в формировании всех систем международных отношений. Таковой державой сделал и Россию ее выход к Балтийским берегам на северо-западе, к Черному морю с окончательным закреплением в Крыму — на Юге, и к Тихому океану — на Востоке, что завершило освоение Сибири и Дальнего Востока.
Именно на этом обильно политом русской кровью пути Потемкин стал Таврическим, Румянцев — Задунайским, Суворов — Рымникским, Дибич — Забалканским, Паскевич — Эриваньским, Муравьевы — Карским и Амурским. Для России, страны-цивилизации, географическое расширение и закрепление на морях было закономерным условием ее выживания. Это осознанно или интуитивно чувствовали русские государи от Александра Невского до Петра I. Петр Великий не очень ценил русское своеобразие, но первым осознал гигантский потенциал России и народа, ощутил геополитические нужды государства, парализованного давлением Швеции, Польши и вассалом Турецкой империи — Крымским ханством.
Явлением, полностью изменившим расстановку сил в Европе, стал рост могущества России в XVII—XVIII вв.еках. Россия превратилась в огромную империю, равной которой по размерам Европа не знала со времен Рима. К. Маркс, не жаловавший Россию, писал: «Изумленная Европа, в начале правления Ивана едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид, перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь Московита…»
Этот путь проходил через стояние на реке Угре, через смуту и изгнание поляков из оскверненного ими Кремля. На этом пути особое значение имело восстановление общей исторической судьбы православных россов — малороссов, белорусов и великороссов, сделавшее их неуязвимыми от давления антиправославных сил. Но в XIX веке, несмотря на рост и территории, и мощи, собирание русских земель не продолжилось. Благодаря этому, Галиция осталась под властью Австрии, сумевшей сообщить русофобский характер местному украинофильству.
Россия, сформировавшаяся в гигантскую державу, в которой через веротерпимое православное ядро мирно и конструктивно в историческом сравнении сосуществовали Азия и Европа, примирила противоборство между азиатским и европейским духом. Найденный баланс обрел мировое значение. «Россия дала обратное движение той верхне-азийской волне, которая чуть не поглотила ее наравне с культурной Азией, — подвел итог С. Южаков, — С Запада, наконец, явилась сила, которая взялась… устроить мир между культурной Азией и ее северными соседями… Но эта задача России, приведшая ее к границам Леванта, Персии, Китая и Средне-Азиатских ханств, быстро приблизила ее к Индии — тому Востоку, на который Англия смотрит с почти любовной ревностью, как на свое достояние».
Что касается России, то ее движение в Азию, продиктованное исторической необходимостью, в отличие от английского, не принесло ей от того Востока, в который именно она проникала, «никакого богатства, только тяжести и жертвы без вознаграждения, если не считать вознаграждением безопасность границ от разбоев и набегов».
Запад, спасенный русским кордоном, тем не менее, нелегко мирился с этими геополитическими сдвигами. Обретения Петра Великого не давали покоя Европе более двух веков, пока они не были сданы адептами сахаровско-горбачевской школы. И хотя Россия вновь заслоняет Европу от проснувшегося завоевательного духа иной цивилизации, все также верны слова А. Пушкина: «Европа всегда была в отношении России столь же невежественна, как неблагодарна».
http://www.narochnitskaia.ru/cgi-bin/print.cgi?item=1r200r050928071543
