 |
| Гудок | Игорь Янин | 17.09.2005 |
Конечно, портится. И не портиться не может — хотя бы потому, что против него работает такая сила, как телевидение. Причем ведь свое, «родное», российское телевидение.
Как тут устоять — против такого удара в спину?
Как бы учителя в школе, а родители дома ни старались, а психология — великая вещь: если так сказано «по телевизору», значит, так говорить можно. Значит, так — правильно.
А как говорят люди по телевизору, известно. Причем там чаще всего говорят не люди с улицы, а политики, государственные мужи, депутаты и прочие, кого льстивые политологи и тележурналисты иначе как «элитой» не называют.
Ну, а коли так «элита» говорит, то что же с «населения» спрашивать?
А «элита» говорит и ярко, и красочно. Одно только плохо — неправильно говорит, буквально «ненормально», то есть вопреки нормам русской речи. Тут и страшноватые «кластеры» с думской трибуны (вместо привычных «отраслей»), и «наезд», и «разборка», и «крыша», и недавнее (из уст чрезвычайного и полномочного представителя государства Российского) «рожа не понравилась — и уволил». Кажется, еще немного — и эти замечательные (по-своему) люди бюджет «общаком» назовут — так легко и органично у них с их самовыражением выходит.
Что уж говорить про прочих — про многочисленных телеведущих?
Они гордятся, что они не дикторы. А ведущие. И ведут себя с русским языком соответственно.
То, что вчера было ошибкой, в их устах стало нормой.
Можно целые дни вслушиваться в речи теледив и телегостей — никто, например, не скажет: «Я надел костюм». Все его «одевают». Даже профессиональные «одевальщики» (модельеры) и «надевальщицы» (модели всякого рода). Хотя еще в 5-м классе учительницы детям объясняют (раньше, по крайней мере, так было): одевают — человека, надевают — вещь (штаны, рубаху, шляпу). Не путайте, дети.
Но…
Но теперь даже путать падежи стало нормой. Например, менять винительный на родительный. Ведь все это слышали тысячу раз: «достал денег», «заработал денег», «дал денег» и т. д. и т. п.
Но почему «денег»?
Почему не «деньги», как правильно и как говорили еще недавно?
Потому что норму заменил провинциальный говорок и сам стал нормой. Тот самый «провинциализм», над которым когда-то смеялись наши писатели, выводя говорящих таким образом героев в своих произведениях, дабы придать им именно местный, точнее, местечковый колорит.
Лев Славин вывел в своей пьесе «Интер венция» (дело происходит в Одессе) персонаж, который о себе с гордостью сообщает: «Я прочел всего энциклопедического словаря».
Смешно?
Конечно. Но чем это отличается от привычного московского «дал денег», «взял денег»?
Ничем. Падеж тот же — родительный и неправильный.
Так говорит улица, так говорит телевизор. «Эта губернаторская кампания обошлась губернатору в несколько миллионов денег» — так недавно выразился один телекорреспондент.
«Однако — тенденция».
Словом, про «просто» русский язык все ясно. Но тут, по крайней мере, есть чему портиться.
Хуже с другим языком — языком нашей политики, «русским политическим». Вот с ним все совсем плохо — его у нас просто нет.
И это уже серьезно. Ведь речь идет о политике. И ей, как той улице у Маяковского, «нечем кричать и разговаривать», и она «корчится, безъязыкая». А если и говорит, то говорит она порой явные нелепости.
А это очень серьезно. И даже опасно.
Достаточно сказать, что наши политики по-прежнему говорят на марксистском языке, языке той идеологии, которая очевидным образом показала свою несостоятельность. Она потерпела крах, а слова ее — остались. Потому что других — просто нет.
По-прежнему, например, люди говорят о «капитализме» и «социализме».
Хотя что они объясняют? Ничего.
В самом деле, и в Африке капитализм, и в Америке, и в Европе, и в России, и в Китае. Формально — везде. И что?
Везде люди живут по-разному и с разным успехом.
Что такое «капитализм», если рассуждать по-марксистски?
Личное владение средствами производства? Так это естественное право человека. И обсуждать тут просто нечего — это не небо, не недра, не воздух. Человек имеет право владеть и лопатой, и заводом.
«Капитализм» — это капитал, то есть деньги, приносящие новые деньги?
Так этому капиталу тысячи лет, про него еще в Библии говорится, в известной притче о «лукавом рабе», который зарыл талант (монету) в землю, а не пустил в оборот (не сделал то есть капиталом) и не «заработал денег», за что и был наказан своим хозяином.
О чем тут, собственно, говорить?
И что такое «социализм» по тому же Марксу? То, что следует за «капитализмом»?
Так почти везде за этим «социализмом» опять, как известно, «капитализм» последовал.
Словом, и эта марксова придумка — «социализм» — ровным счетом ничего не объясняет и не описывает, а только уводит все дальше в марксистскую доктрин-фантазию, все дальше от реальности.
Хотя этот «социализм» можно описать куда проще и «эксплицитнее».
«Социализм» — это просто монопольное право единственной партии в стране на власть в этой стране и на все ее ресурсы.
Разве это не лучше описывает то, что у нас было недавно?
И вот как раз об имуществе — совсем интересная тема.
У нас принято рассуждать так — есть «государственная собственность» (это святое) и есть «частная собственность» (это еще вопрос).
Все привычно говорят так, как будто так и надо, хотя привычка к подобным выражениям вовсе не отменяет их нелепости.
А они — именно нелепы.
Что означает прилагательное перед словом «собственность»?
Оно указывает на хозяина этой собственности.
А может ли государство быть собственником?
Нет, при всем его желании. В данном случае можно говорить только о распоряжении общим имуществом (заводы, недра, прочие ресурсы).
Ведь слово «собственность» происходит от старого русского слова «собь», что означает то, чем владеет та или иная «особа», то есть один, вполне конкретный человек. И «собственный» или, по-старинному же, «собинный» (см. у Даля) — это то, что принадлежит «особе», человеку, личности.
Ничего собственного у государства нет и быть не может по определению. Потому что государство — это просто организация, просто «общественный комитет» по распоряжению общим имуществом.
Государство — только распорядитель, а собственником может быть только человек.
Тут можно вспомнить недавние аргументы, которые звучали во времена приватизации: мол, «государственная собственность» — это-де неэффективно, надо-де передать ее «эффективным собственникам». Потому как «государственная собственность» — это-де все равно что ничья собственность. Это-де бесхозное имущество.
Но собственность не может быть ничьей или бесхозной. Это просто нонсенс. Она потому так и называется, что уже кому-то принадлежит.
А если собственника нет, то это уже не собственность.
Тогда это — другое.
Тогда это общее достояние, которое должно служить всем людям (как воздух или вода). Для того, помимо прочего, государство и создается, чтобы этим общим достоянием наиболее толково распоряжаться.
А если кто-то говорит, что это общее достояние надо передать какому-то конкретному человеку («эффективному собственнику»), — это значит только одно: имеется в виду подорвать роль этого государства или просто упразднить его.
(Что, кстати говоря, история «ЮКОСа» и показала, и очень наглядно.)
Ведь имелось в виду вместе с общим достоянием (нефтью) перевести в личную собственность одного-единственного человека и само государство — тот самый «общественный комитет» по управлению общими делами и общими ресурсами.
Еще нелепее вышло у нас с «частной собственностью», которая есть крайне неудачный перевод с иностранного (privat property — по-английски, privates — по-латыни). Если прилагательное указывает на собственника, то где та «часть» (воинская?), которая этой собственностью владеет?
Privatus значит только одно — «личное», точнее, «очень личное», если не сказать «очень интимное». (Так, собственно, и переводится английское privacy — «прайвиси», которое стало именно в таком смысле, без перевода, употребляться в современном русском языке.)
Это так же лично, как личный дневник или спальня, это есть просто материальное продолжение человека, его второе «я». И именно в этом смысле в Европе говорят о «священной частной собственности» — она так же священна (должна быть, по крайней мере), как Личность и как жизнь человека.
А это естественно и очевидно — какая жизнь без собственности?
Нищета, маргинальное, животное существование — ни самому выжить, ни детей воспитать. Это все очевидно.
А пресловутая «частная собственность» объективно — чистой воды провокация. Когда собственность человека называют «частной», тем самым ему говорят, что она — часть общего. Значит, ее можно отнять и вновь присовокупить к общему — «восстановить справедливость».
Провокация действует и в обратную сторону. Когда людям говорят, что нам нужен «частный собственник», им указывают на общее достояние (скажем, нефтяные поля) и предлагают «приватизацию» — поделить общее на части и раздать эти части отдельным «собственникам».
Чего стоит такая «частная собственность», насколько она надежна и легитимна?
Ответ очевиден.
Термин «частная собственность» — это, по сути, мина и под личную собственность, и под общее достояние. Под этим «флагом» хорошо отнимать личное (это ведь часть общего? Тогда — «восстановим справедливость»), под этим же «флагом» хорошо «дербанить» общее достояние («приватизация»? Значит, надо все общее «взять и поделить»).
В любом обществе — это покушение на интересы большинства людей, которые от такого «сложения-вычитания» страдают.
Вывод очевиден. Собственность может быть только одной — собственной, то есть личной собственностью.
Все иное — это общее достояние, общее имущество, которым люди сообща распоряжаются в общих целях.
Понятно, что масштабы этого «общего» могут быть разными — от кооператива до общероссийских ресурсов, которые есть общее имущество всех граждан России. И последнее есть предмет ведения и распоряжения государства.
Но ясно, что это имущество — никак не «государственная собственность».
Говорить так — это просто нонсенс. И лексическая провокация для государственных чиновников, которые ее своей, личной собственностью считать начинают. Со всеми вытекающими отсюда известными последствиями, о которых хорошо сказал Президент В. Путин в своем последнем президентском Послании.
Все это вроде бы очевидно — легко поверяется и логикой, и, собственно, русским языком.
Но по-прежнему у нас в ходу марксистская терминология, эти слова-обманки и провокации. А ведь это не просто русский язык — это язык политики. То есть вопрос больших денег и вопрос власти. А это очень серьезно.
Так же серьезно, как и межнациональные отношения в России.
А они тоже страдают от отсутствия корректного политического языка.
Например, всякий раз, когда возникает тема Куликовской битвы и вообще «борьбы Руси против татаро-монгольского ига», появляется некая эмоциональная напряженность у многих в Казани. Это происходит по очевидным причинам — слова обязывают: «русские», «татары».
Как тут быть? И как обычно выходят из ситуации?
В последнее время российские чиновники нашли такую формулу: ничего, мол, страшного — никакого конфликта русских с татарами не было, потому как и татары, и русские воины воевали как на стороне Дмитрия Донского, так и на стороне Мамая. Не носила, словом, эта битва характера «межнационального конфликта».
Тем не менее не всех эти аргументы убеждают. И в преддверии 685-й годовщины этой битвы и в Казани, и в Москве стали раздаваться осторожные голоса: не надо, мол, слишком уж «выпячивать» этот юбилей, не надо «обострять». Зачем обижать людей? Лишние обиды, вдобавок на пустом месте (на Куликовом поле), ни к чему.
А этих проблем не было бы вовсе (тем более обид), если бы был в русском политическом языке адекватный термин для противника, с которым сражалась Русь и на Куликовом поле, и до него. Ведь проблема тут буквально в словах — в омонимах. Это тот самый случай, когда разные понятия обозначаются одним и тем же словом.
Отсюда и проблемы.
Разве Дмитрий Донской воевал с теми татарами, чьи потомки ныне живут в Татарстане?
Нет, конечно.
Об этом ясно написано как у Василия Ключевского, так и у Сергея Соловьева. Поволжские татары к Куликовской битве — как народ — не имеют ровным счетом никакого отношения. Они тогда назывались «болгарами» (булгарами) и жили на территории Волжской Болгарии (Булгарии), которая так же, как и Русь, была захвачена «татарами», хотя и героически сражалась с ними.
А название «татары» утвердилось окончательно за наследниками этой высокоразвитой городской (не степной, не кочевой, как монгольская) цивилизации только в конце ХIX — начале ХХ века.
Воевала Русь с другими «татарами», как собирательно назвали русские летописцы и монгольскую Орду, и те степные народы, которые Орда покорила и включила в состав своих владений. И сейчас трудно назвать тот единственный народ (кроме монголов, понятно), который был бы генетическим наследником тех древних «татар».
Это ведь был не народ, а именно Орда — Орда как организация степного пространства и его кочевников.
Потому правильнее было бы называть тех древних «татар» и не татарами вовсе, а именно «ордынцами». Так было бы и точнее, и «политичнее» — не было бы нынешнего недоразумения.
Никакой битвы русских с «татарами» на Куликовом поле не было.
Была битва русских с ордынцами во главе с Мамаем, а состав этих ордынцев, как пишут летописцы, был очень разнообразен — это и степные кочевники, и конные кавказские отряды, и итальянская пехота.
При чем тут, собственно, татары?
Это были именно ордынцы — иначе не скажешь.
Но и этого у нас по сию пору толком не сказано, к сожалению.
Просто потому, что для наших политологов (которые у нас играют роль политиков), видимо, самой такой проблемы не существует — отсутствие в России русского политического языка, современного, адекватного и потому эффективного.
И тут это «просто» — самое печальное.
Потому что без русского политического языка ничего не построишь.
Государство крепко не толпою, а обществом, говорящим на одном, на общем языке.
И тут тоже все просто: кто хозяин языка — тот и страны хозяин, и ее политики. Тот в ней — главный.
Когда верстался номер
Правительство РФ приняло Концепцию федеральной целевой программы «Русский язык (2006 — 2010 годы)».
Русский язык в соответствии с закрепленным за ним в Конституции РФ статусом является фактором обеспечения государственной целостности и национальной безопасности. Он призван выполнять объединительную роль в политической, экономической, социальной и культурной сферах многонационального российского общества. Программа «Русский язык» предполагает самое широкое обсуждение этой темы в обществе. Редакция газеты «Гудок» приглашает всех заинтересованных высказать собственное мнение на этот счет и предоставит свои страницы для возможной дискуссии.
