Огонёк, журнал | Михаил Поздняев | 22.06.1998 |
В самом конце XIV века на реке Великой был обретен чудотворный образ Николая Угодника. Явилась икона вовсе не при посредничестве ангелов, на худой конец заморской депутации, но вполне по-русски, через пень-колоду — как издревле и доныне обретаются главные наши святыни. Икону Державной Божией Матери, к примеру, нашли в подвале церкви в Коломенском, под всякой рухлядью; мощи Серафима Саровского — в Ленинградском музее атеизма, обернутые в пыльный ковер…
«Никола Великорецкий» явился безвестным путникам в лесу при корне уже тогда старой сосны. Мужики пали ниц перед находкой, а встав с колен тотчас поспешили сообщить о ней начальству, в Хлынов, как о ту пору называлась Вятка, ныне упрямо не отрекающаяся от советского своего прозвища Киров.
Хлыновское руководство постановило поместить икону в соборе, однако единожды в год, в самый день обретения, Крестным ходом доставлять ее на берег Великой и там при скоплении народа славить Бога за «велию милость»: явление иконы возвестило о скором исходе ордынских захватчиков.
Так повелось — и продолжалось полтыщи с лишним лет. Если переименование Хлынова в Вятку, в общем, обошлось без особых последствий, то присвоение городу и окрестностям имени товарища Кирова повлекло за собой создание недоброй памяти ВятЛАГа, разрушение храмов и часовен, исчезновение чудотворной иконы и наконец запрещение, при товарище Хрущеве, самих Крестных ходов. Упрямые вятские старухи продолжали однако ж самостийно ходить ежегодно 6 июня на берег Великой. Что ты с ними поделаешь — не в ВятЛАГ же сажать! И постановило начальство — при товарище Брежневе уж — спилить реликтовую сосну, при корнях которой бабки со свечками нарушали общественный порядок. Сия варварская акция привела лишь к тому, что богомолки стали жечь свечи у исполинского пня. Не ровен час, и пень выкорчевали бы — да тут грянула перестройка, и товарищ Горбачев объяснил, что Крестный ход — это правильно. Верной дорогой идете, товарищи!..
Десятый год ходят снова легально. Полсотни верст — с детьми, калеками, больными — одолевают в три дня. Перекусывают и отдыхают в чистом поле. И дальше идут. Откуда, куда, зачем? Поставить свечку у пня размером с игровой стол в передаче «Поле чудес»? Пролезть под размытым дождями корнем другой сосны-великана, загадав заветное желание? Искупаться, а то и принять крещение в реке, за тыщу лет ни разу не менявшей названия?
Как будто про них, всех и каждого в отдельности, сказал поэт Чухонцев:
…Словно однажды он вышел
с другим народом,
но по пути отстал и забрел сюда.
А может, это как раз мы, глазеющие на них со стороны, — другой народ? И еще вопрос: народ ли? Для них-то — пусть всего три дня в году — жизнь и движение в ее берегах исполнены смысла.