 |
| Россия, еженедельник | Валерий Черников | 18.07.2005 |
Знаменитые лицеисты
Судьба распорядилась свести потомка знаменитого варяга с юным Пушкиным в Царскосельском лицее, и это стало одним из самых ярких моментов во всей его долгой и наполненной многими событиями жизни. К слову сказать, будущий автор «Евгения Онегина» не обошел своим поэтическим вниманием однокашника Горчакова, посвятив ему шутливое стихотворение. Увы, стихи молодому князю Горчакову не понравились ввиду явной своей игривости. Но несколько лет спустя, когда Пушкин был в зените своей литературной славы, дипломат не упускал случая похвастаться своей лицейской дружбой с великим поэтом и часто с удовольствием цитировал шутливые строки, посвященные ему курчавым однокашником.
Современники при этом отмечали, что Горчаков (что делать, такова человеческая натура) втайне завидовал поэтическому таланту своего лицейского товарища, а в качестве компенсации в зачет шла внешняя привлекательность будущего канцлера Российской империи (юный Горчаков был по-настоящему красив и элегантен, к тому же обладал знатностью рода, что по тем временам было особенно почитаемо). Стремясь к славе и признанию, он усердно осваивал науки, учил языки, много читал и размышлял. И это не было не отмечено его наставниками. Профессор Н. Кошанский в 1812 году дал юноше весьма примечательную характеристику: «Князь Александр Горчаков — один из тех немногих питомцев, кои соединяют все способности в высшей степени: особенно заметна в нем быстрая понятливость, объемлющая вдруг и правила, и примеры, которая, соединяясь в нем с чрезмерным соревнованием, прилежанием, особенно с каким-то благородно-сильным честолюбием, превышающим его лета, открывает быстроту разума и некоторые черты гения… Успехи его чрезвычайны».
Горчаков с младых ногтей мечтал о достойном поприще на службе Отечеству. Одному из своих друзей он писал, что военная карьера его не прельщает: «Без сомнения, встретишь обстоятельства, подобные тем, кои ознаменовали 12-й год…
Тогда бы и я, хотя и не без сожаления, променял перо на шпагу.
Но так как, надеюсь, сего не будет, то я избрал себе статскую из статской, по вашему совету, благороднейшую часть — дипломатическую».
Выпускник лицея девятнадцатилетний Горчаков получил вторую (малую) золотую медаль и прекрасный аттестат.
Надо подчеркнуть, что он и Пушкин начали служить в Министерстве иностранных дел одновременно. Честолюбивый, упорно стремящийся к своей цели Горчаков с отменным усердием относился к возложенным на него обязанностям. Он проявил недюжинные способности, и первые успехи на дипломатическом поприще не заставили себя ждать.
Под колпаком у Бенкендорфа
В 1820 году он сопровождал главу российского МИДа Карла Нессельроде на второй конгресс Священного союза в Австрии.
В своей первой заграничной командировке Горчаков внимательно изучал дипломатические депеши, следил за публикациями в европейских газетах. Им было составлено 1200 различных обзоров, донесений и справок, что красноречиво говорит о том, что молодому дипломату было не до достопримечательностей красавицы-Вены и светских развлечений в кругу друзей.
В июле 1822 года он был направлен в Англию, где начал работать первым секретарем русского посольства. Это дало Горчакову возможность глубоко изучить важные направления внешней политики Англии, вникнуть во многие аспекты дипломатической деятельности.
В декабре 1825 года он находился в Петербурге. Горчаков хорошо знал многих участников восстания на Сенатской площади. В свое время члены Тайного общества хотели привлечь такую яркую и даровитую личность, как Горчаков, в свои ряды. Но эта попытка не увенчалась успехом. Молодой дипломат ответил отказом, сказав, что «благие цели никогда не достигаются тайными происками». Длительное же пребывание Горчакова за границей окончательно оторвало его от друзей. Однако он был на подозрении у Николая I и Бенкендорфа, которые знали о его знакомстве с бунтовщиками.
Следует сказать, что глава МИДа Нессельроде не любил Горчакова «за русское знатное имя, за русские чувства, за отсутствие искательства в начальстве и в сильных людях».
Министр иностранных дел был привержен австрийской политике, в интересах которой и действовал. По распоряжению Нессельроде Горчаков был назначен первым секретарем русской миссии в Италии.
Это было явное понижение, которое амбициозный дипломат очень болезненно переживал.
Зато в Риме Горчаков, зная итальянский, латинский и греческий языки, увлеченно занялся изучением искусства Возрождения, истории Италии, с интересом читал труды крупнейших дипломатов Средневековья.
В 1830-е годы ему был доверен ответственный пост советника посольства в Вене. Государственным канцлером Австрии являлся Меттерних, один из вдохновителей Священного союза. По приезде в Вену Горчаков, ознакомившись с положением дел, правильно оценил политику Меттерниха. Он посылал в Петербург депеши, доказывая, что канцлер плетет интриги и затевает козни против России. Эти донесения вызвали большое неудовольствие Нессельроде. Трения с высокопоставленными особами привели к тому, что 26 апреля 1838 года Горчаков был уволен с должности советника посольства в Вене «для употребления по другим делам».
Хлопоты влиятельных родственников помогли Горчакову вновь вступить в дипломатическую службу. 5 декабря 1841 года он был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром в Вюртембергское королевство — одно из тридцати восьми государств тогдашней Германии. Более десяти лет проработал российский дипломат в этой стране, накопив огромный опыт внешнеполитической деятельности и обретя многочисленные связи во влиятельных кругах Центральной Европы.
40 лет за кордоном
Имя Горчакова приобрело европейскую известность как умного, тонкого дипломата, хорошо ориентирующегося в политических и международных вопросах. Путь к вершинам власти был для Горчакова в отличие от того же Витте, которого все называли карьеристом и выскочкой, не таким стремительным и быстротечным. Кстати сказать, Сергей Витте в своих воспоминаниях не обошел вниманием человека, к талантам которого как дипломата, влиятельного царедворца и государственного стратега относился довольно ревниво. Это, по всей вероятности, и стало главной причиной той неприкрытой желчности, с которой Сергей Юльевич описывает свои впечатления от встречи с Горчаковым во время поездки с Александром II по железной дороге из Кишинева в Яссы в 1876 году.
Витте вдоволь потешился над желанием пожилого канцлера, к восьмому десятку заметно потрепанного жизнью, выглядеть подобающим образом с помощью нехитрых косметических средств и зубопротезирования. Перефразируя известное изречение, приходишь к выводу, что от великого до мелочного — всего один шаг.
Горчаков сорок лет провел за пределами России, занимая важные посты в посольствах Англии, Италии, Германии, Австрии. Он изнутри знал все закоулки европейской политики, расстановку сил на континенте, всех действующих игроков политического театра. Его опыт аналитика и дипломата был уникален. Но, к сожалению, он был востребован только тогда, когда Горчаков уже приближался к своему шестидесятилетию. Оно совпало с Крымской войной, тогда он был послом в Вене. Этот пост оказался ключевым для контактов между враждующими сторонами. Горчаков пребывал в самом центре антироссийских интриг, ему приходилось действовать в трех направлениях — давать отпор англо-французскому стремлению навязать неприемлемые условия мира, удерживать Австрию от вступления в войну, побуждать Пруссию к сохранению хотя и благоприятного для неприятеля, но все же нейтралитета. С партнерами князь держался гордо и непреклонно, а Николаю I советовал идти на тяжелый компромисс, утверждая, что дальше станет еще хуже.
Но самодержец к неудачам не привык и на уступки не шел.
Венская конференция зашла в тупик, когда союзники, попирая права России, вознамерились запретить ей иметь военный флот на Черном море.
Между тем жизнь Николая I приближалась к концу, хотя император и не догадывался, что дни его сочтены. Наступил кризис страшной болезни — эмфиземы легких и все было кончено: 18 февраля (2 марта) 1855 года он умер. Царь успел лишь проститься с семьей, гвардией, послать пожелание удачи защитникам Севастополя. По свидетельству очевидцев, умирал Николай в личных покоях на первом этаже Зимнего дворца. Официальная роскошь ему давно претила. Император лежал на простой железной кровати, прикрытый серой солдатской шинелью, под головой — кожаная подушка, вместо матраса мешок с сеном. Николай любил брать пример с непритязательного в быту генералиссимуса Суворова. Стоящие у смертного одра приближенные царя не могли не обратить внимания на потрепанные, с дырами ночные туфли императора.
Все понимали: старая эпоха закончилась — начинаются новые времена. Неcокрушимая приверженность Николая I изжившим себя принципам Священного союза во внешних делах и жесткое следование охранительной доктрине в делах внутренних затормозили развитие России лет на 30. Александр II в отличие от отца был человеком мягкосердечным, не чуждым передовым веяниям. Переговоры в Вене приостановились.
Бастионы сраму не имут
Но уступчивый Александр Николаевич не хотел начинать свое царствование с капитуляции. Мужество и стойкость защитников Севастополя, геройски отбивавших вражеские атаки, вселяли надежду на достижение более приемлемых условий мира. Но несмотря на море пролитой русской крови, 27 августа (8 сентября) 1855 года черноморская твердыня пала. Победить коалицию Франции — Англии — Турции — Сардинии при негласном участии в ней Австрии даже при беспримерной стойкости и самопожертвовании наших солдат и офицеров было невозможно. Крымская война стоила огромных потерь в людях и средств. Дефицит бюджета в 1853—1856 годах достиг 800 млн. рублей, воевать было уже не на что.
26 декабря 1855 года (7 января 1856 г.) на совещании у царя почти все присутствующие генералы и министры единодушно высказались за поиски мира. 18 (30) марта 1856 года тяжелый и унизительный для России по условиям мирный договор был подписан в Париже. Российская империя отказалась от протектората над Молдавией, Валахией и Сербией и особых прав в отношении христианских подданных турецкого султана. От нашей страны была отторгнута Южная Бессарабия, что лишало ее выхода к Дунаю. Парижский мир подтвердил Лондонскую конвенцию 1841 года о закрытии проливов Босфор и Дарданеллы для военных судов. В соответствии с договором Россия и Турция лишались права содержать на Черном море свои эскадры. В результате Россия потеряла возможность защищать свое южное побережье, турки же просто-напросто перевели свои военные корабли в Средиземное море и в любой момент могли вернуть их в черноморскую акваторию.
«Война окончилась. Всем стало легче. Но за этим чувством скрывалось чувство злобы, обиды, чувство побежденного народа, до сих пор привыкшего только побеждать», — писал об этих трудных для России днях публицист Н. Щелгунов. Поражение России в Крымской войне привело к утрате ею руководящей роли в Европе, которую она играла на протяжении сорока лет.
На континенте сложилась так называемая крымская система, основу которой составлял направленный против России англо-французский блок. Статьи Парижского мирного договора нанесли чувствительный удар по самолюбию Российской империи. Самой тяжелой из них была та, которая запрещала ей иметь на Черном море военный флот и строить береговые укрепления. Однако по большому счету Россия заплатила намного меньшую цену за поражение, чем могла бы, при условии более успешных военных действий со стороны союзников.
Император-реформатор Александр II заявил об отказе от принципов Священного союза, а его новый министр иностранных дел А. М. Горчаков высказался, что впредь Россия будет проводить «национальную» политику. Однако на практике оказалось, что это были всего лишь слова. Власть предержащие в России так и не усвоили уроков Крымской войны. Реформы худо-бедно продвигались, но «национальная» политика не проявляла признаков жизни.
Уроки Крыма
«Железный канцлер» Горчаков до сих пор числится среди героев «русского национального сопротивления», но и при жизни одного из самых известных однокашников Пушкина и поныне существовали и существуют другие точки зрения. «После Крымской войны, — писал И. С. Аксаков, — наступил в истории нашей дипломатии тот период ничтожества, позор которого не только не потонул в блеске наших достославных военных подвигов 1877 г., но, напротив, сумел затмить даже и этот блеск; период, который венчался Берлинским трактатом, этим срамным клеймом, выжженным на челе победоносной России, период, в котором только и есть одна блистательная страница — дипломатический отпор дипломатическому общему на нас походу Европы во время последнего польского мятежа, — но и этот отпор произведен был нашей дипломатией не самою по себе, а под натиском общественного мнения России».
Писатель Сергей Семанов предложил недавно для всех, кто сейчас занимается в России политикой, ввести экзамен на предмет понимания уроков Крымской войны. В случае если это предложение будет принято, в качестве учебного пособия ряд историков рекомендуют книгу Н. Я.
Данилевского «Россия и Европа», которая является результатом глубокого философскоисторического, социологического и геополитического осмысления итогов Крымской войны. Известный историк пришел к выводу, что единственным плодотворным принципом для российской внешней политики является принцип русского национального эгоизма. Сегодня не стоит вслед за канцлером Горчаковым провозглашать на весь мир, что Россия намеревается проводить национальную политику, необходимо просто проводить ее в жизнь. И если такое произойдет, то этот усвоенный российскими лидерами урок Крымской войны уже на наших глазах может приобрести всемирно-историческое значение.
Горчаков более четверти века руководил внешнеполитическим направлением крупнейшей империи мира. Он не просто карьерный долгожитель, умело подстраивавшийся под настроения и капризы в международных делах, так характерные для его прямых начальников Александра II и Александра III. Блестящее образование и широчайший кругозор, выражаясь современным языком, системное мышление, мужество и самообладание — вот главный секрет столь длительного и плодотворного пребывания Горчакова на сложнейшем участке государственной деятельности.
Он умел держать удар и отстаивать свое мнение в самых жестких политических и дворцовых обстоятельствах.
О царивших тогда в коридорах власти нравах можно судить хотя бы по такому широко известному в те годы факту.
Предшественник Горчакова на посту главы МИДа Николай Гирс, перед тем как появиться перед грозной фигурой царя с очередным докладом, спешил в Казанский собор, чтобы вымолить себе индульгенцию от императорского гнева. Но Горчаков никогда не трепетал перед самодержцем.
Александр II: быть по сему!
При Горчакове произошла кардинальная корректировка курса в международных делах.
Министр уверенно прокладывал его через рифы и подводные камни, а Александр II одобрял: «Быть по сему!». Разумеется, случались ошибки, отступления, компромиссы. Но в тяжелейший послекрымский период, в условиях практически полной международной изоляции страны новая внешнеполитическая стратегия разрабатывалась по принципу самодостаточности, без робкой оглядки на то, что подумают о намерениях России друзья и недруги, что кто-то отшатнется, а кто-то обидится.
Депеша, разосланная главой МИДа Горчаковым посольствам и миссиям 21 августа (2 сентября) 1856 года, содержала фразу, ставшую впоследствии крылатой: «Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается».
Священный союз рухнул, обстоятельства вернули нам полную свободу действий, первостепенной задачей являлось проведение глубоких внутренних преобразований.
Представителям за рубежом предписывалось ознакомить с документом соответствующие правительства; в бумаге, подлежавшей оглашению, надлежало проявлять сдержанность, не заниматься всенародно самобичеванием, не метать громы и молнии в Священный союз, не разоблачать внешнюю политику Николая I. Внятный и разносторонний анализ ситуации и прогноз на будущее содержали материалы, не предназначенные для постороннего глаза. В отчете МИДа за 1856 г. говорилось: «Долгое время императорский кабинет был скован традиционными воспоминаниями и интимными связями, которые лишь для него одного оставались священными. Война вернула России свободу действий». Горький опыт последних лет не должен остаться мертвой буквой. «Дальнейшая приверженность традиционным симпатиям способна скомпрометировать самые насущные наши интересы». Отсюда делался вывод: «Моральные и материальные силы России, столь часто использовавшиеся в чуждых нам видах, отныне должны быть устремлены исключительно на благо и величие народов, ей доверившихся». А для этого необходима прежде всего стабильность на границах, «сохранение мира в Европе является неотъемлемым условием наших внутренних преобразований».
Выбравшись из руин Священного союза, Россия обнаружила, что ее окружают отнюдь не дружественно настроенные страны. Тогдашняя ситуация во многом напоминает ту, которую переживает сегодня Россия.
Седой Альбион в роли заводилы
После неудач Крымской войны геополитические позиции Российской империи в Причерноморье и на Балканах заметно ослабли, что, разумеется, никак не устраивало царя и его правительство. В этом регионе преобладало влияние Англии, Австрии и Турции, интересы же Франции были представлены в гораздо меньшей степени. Вот почему Горчаков так активно занялся налаживанием отношений с Парижем, преследуя цель получить от него поддержку в отмене неприемлемых для Петербурга условий мира, заключенного в 1856 году.
Надо сказать, что и французская дипломатия сама искала пути к сближению с Россией, что не могло не насторожить прожженных европейских стратегов. Первым затрубил сигнал тревоги вюртембергский король, который, воспользовавшись, как нельзя кстати, подоспевшим семидесятилетием, пригласил в Штутгарт в сентябре 1857 года на свой юбилей Александра II и Наполеона III.
Большой любитель хлестких метафор, французский монарх беседу с русским царем начал со слов о том, что «его империя — это мир», и заявил: в 1815 году была совершена историческая несправедливость, в результате которой Франция потеряла весьма значительную часть своей территории. Развивая тему, Наполеон предложил вернуть своей горячо любимой родине «естественные границы» по линии Рейна и Альп. Что же касается пересмотра условий договора 1856 года, то это предложение Александра потонуло в витиеватых и пространных рассуждениях Бонапарта о программе европейского мира. Русский император вернулся в Петербург ни с чем.
Но спустя год его французский коллега сам напросился в союзники России, чтобы заручиться ее поддержкой или хотя бы нейтралитетом перед тем, как начать вместе с Сардинией изгнание австрийцев из Италии.
Петербург дал слово не вмешиваться в ситуацию на Апеннинах, но французскому двору этого было мало. Он рассчитывал на содействие ослабленной после крымской трагедии, но потенциально мощной и влиятельной Российской империи в войне против Франца-Иосифа.
Начались глубоко законспирированные переговоры, которые проходили вне официальных дипломатических каналов. В столицу России прибыл капитан французского флота барон де ля Ронсьер ле Нури с письмами от Наполеона III русскому царю.
Привез порученец и для Горчакова несколько писем от двоюродного брата Бонапарта.
Что предлагали в своих посланиях французы? Первое: к началу австро-французского столкновения Россия сосредотачивает на границе с империей Габсбургов корпус примерно в 150 тыс. штыков и сабель. В случае вступления русской армии в войну России отходит Галиция. Второе: царь дает согласие на присоединение к Франции Савойи и Ниццы и на образование государства Верхняя Италия с населением примерно в 10 млн. человек, а также на обретение Венгрией независимости.
Взамен Наполеон обещал при заключении мира поддержать изменение условий Парижского мира, правда, с лукавой оговоркой: «Если представится случай».
Проанализировав расклад сил в Европе и предложения французов, Горчаков пришел к выводу, что Наполеон III готовит большую войну с далеко идущими планами перекройки политической карты континента.
Для главы российского МИДа такая постановка вопроса означала разрушение разработанной им стратегической программы сохранения длительного мира, который позволил бы заняться выполнением намеченных Александром II внутренних российских реформ и укрепить международный статус страны. Горчаков поставил перед Францией условие: не откладывая дело в долгий ящик, отказаться от гарантии условий Парижского мира, проще говоря, свести их на нет. Из Парижа пришел отрицательный ответ.
Но без союзников вырваться из оков международной изоляции Россия была не в состоянии, и поэтому Александр Горчаков продолжает многоходовую игру с французской дипломатией. Идя на союз с Францией, он стремился расколоть англо-французскую коалицию, одновременно хитроумно играя на противоречиях между Австрией и Францией. Искушенному в дипломатических тонкостях и интригах европейских дворов Горчакову это с блеском удалось. В 1859 году был подписан русско-французский договор о нейтралитете и сотрудничестве. Увы, он оказался недолговечным. Надо иметь в виду важную примету того времени.
Она заключается в том, что большинство европейских стран, несмотря на разделявшие их разногласия, были на редкость единодушны в противодействии требованиям России. Вот несколько примеров, подтверждающих такое положение вещей. В начале 60-х годов Франция и Австрия отказались поддержать инициативу Горчакова о проведении реформ в христианских провинциях Оттоманской империи. А во время начавшегося в Польше восстания главы европейских государств продемонстрировали свое негативное отношение к России. С берегов Сены и Темзы доносились требования о восстановлении в Польше Конституции 1815 года и проведении широкой амнистии. Заводилой в антирусской игре была Англия.
Горчаков твердо стоял на защите геополитических интересов державы, жестко парируя выпады европейских правительств и настаивая на недопустимости вмешательства во внутренние дела России. «Польский вопрос» заставил главу МИДа пересмотреть многие аспекты российской внешней политики. С согласия Александра II, всегда благоволившего к германским государствам, Горчаков активно пошел на сближение с Пруссией, тем более что Бисмарку, как воздух, была нужна политическая поддержка России в проведении политики объединения Германии под началом Пруссии. Российский канцлер поддержал своего прусского коллегу в обмен на пересмотр ключевых статей Парижского мира.
Дилетантов — за дверь
Деятельность Горчакова на посту министра иностранных дел была бы не столь плодотворна, если бы он не придавал ключевого значения, выражаясь современным языком, работе с кадрами. Своей вотчиной он управлял властно, не терпел бездельников и дилетантов, избавляясь от них, невзирая на лица. Примечателен и тот факт, что он не раз отклонял угодные царю кандидатуры послов, считая их неподходящими для выполнения ответственной дипломатической миссии за рубежом. Такое позволить мог лишь человек, знающий себе цену и думающий прежде всего об интересах дела, а не о придворных политесах.
Ключевые векторы внешней политики Горчаков разрабатывал самостоятельно, придавая своим решениям форму указов, исходящих от императора. Но тем не менее состоять в должности царского министра, особенно такого ведомства, как внешнеполитическое, было тяжким бременем. Будучи по характеру человеком довольно мягким и интеллигентным, Александр II в то же время отличался авторитарностью и склонностью следовать личным симпатиям в ущерб трезвому рассудку. Между тем суровые европейские реалии требовали взвешенного, прагматического подхода. Сближение с Францией было предопределено не чьей-либо прихотью, а насущной необходимостью. Быть начеку надо было прежде всего потому, чтобы не оказаться в экспансионистских сетях, расставленных Бонапартом. Но с другой стороны — сотрудничество с Францией являлось залогом сохранения позиций на Балканах. Давать в одиночку отпор Великобритании, Австрии и Турции в этом регионе Россия была еще не в силах.
В бытность Горчакова главой внешнеполитического ведомства России наша дипломатия обратила свои взоры в сторону американского континента. С середины XIX века военный флот США создал вполне реальную угрозу мировым амбициям владычицы морей, а американские товары успешно конкурировали на международных рынках с английскими. В Зимнем дворце видели в лице Америки серьезный противовес экономическому и политическому господству Великобритании. Александр II и его сподвижники не забыли и невмешательства американского правительства в ход Крымской кампании. Что же касается России, то она в годы гражданской войны в США, не колеблясь, поддержала вашингтонскую администрацию в пику Англии и Франции, оказывавших содействие конфедератам южных штатов. Александр Горчаков писал в те дни: «Мы советуем умеренность и примирение, но мы не признаем другого правительства в Соединенных Штатах, кроме вашингтонского».
Как раз в эти годы родилась идея продать США Аляску из-за убыточности Российско-американской компании, многие годы осваивавшей эту далекую северную территорию. Россия была уже не в силах развивать ее экономику из-за тяжелого финансового положения, препятствовать расхищению природных ресурсов, в том числе рыбных запасов.
Горчаков поддержал это предложение, поскольку считал, что продажа Аляски укрепит дружественные отношения между двумя странами. В соответствии с договором от 18 марта 1867 года Аляска отошла к США за 7,2 миллиона долларов.
Осенью 1864 года Горчаков представил Александру II доклад, в котором изложил программу действий в Средней Азии. На основе этого доклада был разработан конкретный план, предусматривающий ограничение российского продвижения в глубь Азиатского континента. В нем утверждалось, что «дальнейшее распространение наших владений в Средней Азии не отвечает интересам России и ведет только к раздроблению и ослаблению ее сил. Нам необходимо установить на вновь приобретенном пространстве земли прочную, неподвижную границу и придать оной значение настоящего государственного рубежа».
Балканский узел
В 1875 году раздались первые раскаты балканской грозы, растянувшейся на целых три года.
Восстали жители Боснии и Герцеговины. Избавление от ига османов одни видели в присоединении к Сербии, другие — к Черногории. Оба княжества выступили к ним на помощь, завязалась кровавая война. В апреле 1876 года вспыхнуло большое восстание в Болгарии, центром которого стали ее южные районы.
Россию охватила волна солидарности со славянами. Все слои общества высказывали горячую сопричастность с судьбой балканских братьев. В православных храмах, на сельских сходах, в земских управах велся кружечный сбор в их пользу, на заседаниях городских дум и дворянских собраний проводилась подписка на пожертвования. Петербургский и Московский славянские благотворительные комитеты пожертвовали астрономическую по тем временам сумму — 1,5 млн руб.
Закупались оружие и снаряжение, отправлялись на Балканы полевые лазареты. Свыше пяти тысяч русских добровольцев прибыли на театр боевых действий.
Александр Горчаков, по своему характеру и роду службы не склонный к излишним эмоциям, не разделял оптимизма соотечественников, и его недобрые предчувствия оправдались. Разгромить регулярную турецкую армию наспех сформированные и необученные батальоны повстанцев, не имеющие к тому же опытных командиров, разумеется, не могли. Сербская армия потерпела поражение, и турецкое наступление на Белград остановил врученный Высокой Порте 18 октября 1876 года российский ультиматум. Под угрозой разрыва отношений с Россией турки пошли на перемирие, затем Сербия вышла из борьбы.
Горчаков настойчиво искал пути решения балканских дел мирным путем. Синдром Крымской войны довлел и над ним, и над Александром II. Оба боялись ее повторения и считали своим долгом это предотвратить или в крайнем случае локализовать конфликт. И император, и его министр иностранных дел прекрасно понимали, что к серьезной войне Россия все еще не была готова. Реформа Вооруженных сил далеко не завершена, флот на Черном море из-за хронического безденежья так и не построен. Ни перебросить водным путем войска, ни высадить крупный десант в тылу врага русское командование не могло, поскольку в черноморской акватории хозяйничали турки.
Кроме этих сложностей, были и другие. Горчаков отдавал себе отчет в том, что Австро-Венгрия заломит запредельную цену за свой нейтралитет в случае войны.
Ее вожделенные взоры были обращены на Боснию и Герцеговину. При этом граф Андраши упрямо противился созданию большого славянского государства в лице Болгарии. Итоги войны были предопределены. Оккупация Боснии и Герцеговины АвстроВенгрией согласно Будапештской конвенции 1877 года стала для Горчакова тяжелейшим моральным испытанием.
И еще одно обстоятельство мучило многоопытного дипломата. Александр Горчаков с горечью сознавал, что лидеры балканской буржуазии после освобождения наверняка обратят свои взоры не к России, а в сторону Запада с его рынком, конституционными гарантиями гражданских свобод и другими привлекательными вещами. Он хорошо помнил известное высказывание Бисмарка: «Освобожденные народы не благодарны, а требовательны». Так было в эпоху железных канцлеров, так происходит и сейчас, когда наши соседи по бывшему соцлагерю дружно бросились в объятия ЕС и НАТО, забыв о морях пролитой за их свободу русской крови. Но несмотря на это, особо расстраиваться никто не собирается: «Россия не сердится. Россия сосредотачивается».
Горчаков отступил бы от своих принципов, если бы не использовал до конца все средства для мирного урегулирования кризиса.
И тут планы Горчакова натолкнулись на жесткое сопротивление военных. Генералы придерживались совершенно иной концепции. Автор стратегического плана войны Н. Обручев считал, что без занятия Константинополя почетного мира не добиться. Главнокомандующий — Великий князь Николай Николаевич полагал, что «дипломатия вообще вмешивается в дела, до нее не касающиеся».
На Шипке стояли насмерть
Кампания 1877 года развертывалась поначалу успешно. Но вскоре Осману-паше удалось закрепиться с корпусом в 50 тысяч человек в ключевой крепости Плевне. Продвигаться дальше, имея в тылу такую мощную группировку, не представлялось возможным. Три кровопролитных штурма в июле-августе принесли потери в десятки тысяч убитыми.
Пришлось приступить к длительной и изматывающей осаде крепости. На перевале Шипка дивизия Н. Столетова вместе с болгарскими ополченцами замерзала, истекала кровью, отбивая натиск Сулеймана-паши, но боевые позиции удержала.
В ночь на 28 ноября 1877 года Осман-паша попытался вырваться из Плевны. Дальше второй линии осадных укреплений проникнуть не удалось, он сдался вместе с 43-тысячным отрядом. В битве при Шипке-Шейново М.
Скобелев разбил корпус Весселпаши и начался победоносный марш Российской армии. У Горчакова вновь наступил период тяжелых испытаний. Приближение россиян к проливам Уайт-холл воспринял как бедствие: над британскими интересами нависла угроза, в стране разыгралась вакханалия шовинизма, парламент послушно вотировал военные кредиты. Лондон заговорил языком ультиматумов и требовал поставить мирное урегулирование под контроль Европы, ссылаясь на решения Лондонской конференции 1871 г. Вена ассистировала Лондону и резко возражала против создания единой Болгарии, граф Андраши напоминал, что Будапештская конвенция запрещала образование на Балканах большого славянского государства.
13 февраля британская эскадра прошла Дарданеллы и корабли бросили якорь в Мраморном море. Английский МИД объяснил передвижение флота необходимостью защищать жизнь и имущество подданных короны.
На совещании у Александра II было решено дать достойный ответ и ввести в Стамбул войска с той же целью защиты, правда, подданных всех держав, и оставаться там, пока британские броненосцы не покинут Дарданеллы. «История учит нас, что слабость континента подстегивает наглость Англии», — разъяснял свою позицию Горчаков.
19 февраля 1878 года в СанСтефано был подписан мирный договор. Он предусматривал коренные перемены в положении балканских народов и решительно изменял соотношение сил на полуострове. Турция признавала государственную независимость Румынии, Сербии и Черногории, что явилось вехой исторического значения в развитии этих стран.
Болгария возрождалась как самоуправляющееся княжество с христианским правительством. Зависимость ее от Турции ограничивалась выплатой дани. Россия возвращала себе Южную Бессарабию, к ней отходили на Кавказе Батум, Каре и Ардаган.
Разрыв с Англией был неизбежен. Российские генералы растеряли прежний боевой пыл, предоставив действовать на политической авансцене третируемым ранее дипломатам. Позиция военного командования объяснима. Его пугала не малочисленная английская армия, а экономическая, политическая, финансовая мощь Великобритании. Страшили неустойчивость международной обстановки, коварство Габсбургской монархии, перспектива нового варианта крымской эпопеи.
На выручку вновь приходит Горчаков. Один из канонов внешней политики гласит: чтобы внести раскол в ряды противника, следует договориться с одним из них. По совету Бисмарка решили начать с Австро-Венгрии, она продастся дешевле, уверял канцлер. Но миссия в Вене с треском провалилась. Ничего другого не оставалось, как договориться с Лондоном. Наш посол Шувалов договорился с маркизом Солсбери о предварительных условиях, которые в Зимнем дворце сочли тяжелыми, но все же приемлемыми.
Берлинский конгресс
1 июня в Берлине открылся конгресс, продолжавшийся ровно месяц. Горчакову, возглавившему делегацию, пришлось доигрывать партию в заранее проигрышной позиции. По словам самого канцлера, он столкнулся со злой волей почти всей Европы.
1 июля 1878 года был подписан Берлинский трактат, провозгласивший независимость Румынского, Сербского и Черногорского княжеств, и утвердил их территориальное расширение. Территория же Болгарии была, напротив, урезана и не получила выхода к Эгейскому морю. Боснию и Герцеговину передали под австрийскую оккупацию. Южная Бессарабия возвращалась России.
На русскую общественность угнетающе подействовали учиненная над Болгарией расправа и оккупация Боснии и Герцеговины австрийцами. Козлами отпущения стали дипломаты, к несчастью для себя, представлявшие страну на конгрессе. Родилась легенда о том, будто их нерадивость позволила похитить лавры у победоносной армии. Горчаков тяжело переживал неудачу: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере», — с грустью писал он царю. Карьера государственного канцлера империи завершалась на грустной ноте.
Александр Михайлович Горчаков за 60 лет служения Отечеству пережил бремя славы и триумфа, познал немало обид и горьких минут, восторг почитателей и интриги завистников. Светлейший князь, последний государственный канцлер империи, кавалер множества отечественных и иноземных орденов после отставки поселился на Лазурном берегу Франции — в Ницце, наезжал иногда на воды в Баден-Баден. Прогулки по Английской набережной с соотечественниками, размышления о пережитом — ему было что вспомнить. Письменных воспоминаний, к огромному разочарованию историков, Горчаков не оставил. К счастью, нашелся человек — им оказался редактор «Русской старины» М. Семевский, который записал разговоры с бывшим канцлером Российской империи и опубликовал их.
Александр Горчаков ушел из жизни 27 марта 1883 года — последним из его двадцати девяти однокашников по Царскосельскому лицею первого выпуска.
Как и многие лицеисты, он оставил яркий след в отечественной истории. Государственных людей такого масштаба, такого уровня ответственности и профессионализма очень не хватает современной России.
Россия, NN 26,28 2005 г.
