 |
| ИА «Белые воины» | Руслан Гагкуев | 25.07.2005 |
Еще в ноябре, после прибытия генерала М.В. Алексеева на Дон и создания Алексеевской организации (с 27 декабря 1917 года (9 января 1918) — Добровольческой армии), между ним и штабом Румынского фронта была налажена связь. Ее результатом стало возникновение в среде офицерства фронта проекта формирования Корпуса русских добровольцев для последующей его отправки на Дон. Создание такого отряда, а затем и соединение с Добровольческой армией стало главной целью Михаила Гордеевича, прибывшего в Яссы 11 (24) декабря.
К скорейшему отъезду в Яссы Михаила Гордеевича подтолкнул серьезный конфликт, возникший у него с комитетом дивизии, грозивший ему арестом. По словам известного впоследствии корниловца Е.Э. Месснера, Дроздовский приехал «ко мне в штаб, чтобы я ему помог уехать в Яссы, где был штаб Румынского фронта. Я выдал ему „липовый документ“: от начальника штаба 15-й дивизии начальнику 14-й дивизии — предписание отправиться в командировку в штаб фронта».
Между тем еще в ноябре при штабе Румынского фронта состоялось совещание офицеров Генерального штаба «по вопросу восстановления и спасения гибнущей России», в котором принял участие и М.Г. Дроздовский. Михаил Гордеевич, высказавшийся за немедленную вооруженную борьбу с большевиками, был поддержан лишь небольшой группой офицеров (полковники М.К. Войналович, Давыдов и капитан Федоров). Остальные понадеялись на «эволюцию большевиков» или планировали тайный подрыв большевистской власти изнутри.
В ноябре — декабре 1917 года в Яссах, где располагался штаб Румынского фронта, находилось большое число офицеров, покинувших свои части из-за их разложения. Эти офицеры могли и должны были стать основой для создания добровольческих отрядов. Прибыв в Яссы, Михаил Гордеевич уже 12 (25) декабря явился на встречу на конспиративную квартиру. По словам очевидца, Дроздовский был приведен в темную комнату, освещенную свечой. За столом сидел человек в маскарадном костюме, женском платке и автомобильных крагах и небрежно поигрывал револьвером (позднее выяснилось, что это был капитан Н.В. Сахаров). Визгливым, хриплым голосом он обменялся с Дроздовским несколькими фразами и предложил ему ознакомиться со странным документом. «На бумаге черным по белому было написано, — с иронией вспоминал свидетель, — что существует тайная организация, располагающая неограниченным кадром членов во всех уголках земного шара, до необитаемых островов включительно, неограниченными материальными средствами и неограниченным запасом вооружений. Управляется организация Верховным советом из людей, рядовым членам неизвестных. Цель организации — борьба с большевиками всеми средствами. Содержание членов организация берет на себя». Несмотря на подобный прием, Дроздовский сразу согласился сотрудничать, подписав затем и другую бумагу, согласно которой за нарушение правил организации вступающий подвергался смертной казни, а также изгонялся из нее без всяких проступков, просто по усмотрению Верховного совета.
Как выяснилось, возникшая еще в середине ноября инициативная антибольшевистская группа не могла похвастать особыми успехами. Помимо председателя, капитана Н.В. Сахарова, в нее входили В.Д. Янчевецкий («интернациональный революционер»), полковник Генерального штаба Б.А. Палицын (русский военный агент в Румынии), подпоручик П.П. Ступин (переводчик при американской миссии), Поздняков (служащий Земского союза), а также ротмистр Д.Б. Бологовский. Единственным достижением организации стало получение 20 тысяч румынских лей от французских представителей.
Возглавив организацию, Дроздовский убрал из нее всякую бутафорию, исключил излишнюю конспирацию и легализовал ее под названием 1-й бригады Русских добровольцев. Фактически начало ей положили девять офицеров 61-й артиллерийской бригады во главе с капитаном С.Р. Ниловым, намеревавшихся пробираться на Дон. Еще в своих батареях, через газету «Русское слово», они узнали о формировании добровольческих частей на Дону и отправились в Яссы. Прибыв в штаб Румынского фронта, они встретились там с капитаном Федоровым и полковником Давыдовым, рассказавшими им о возможном формировании добровольческих частей в городе. Пробыв некоторое время в городе и видя безрезультатность ожидания начала формирования, они решили 16 (26) декабря покинуть Яссы и самостоятельно пробираться на Дон к генералу Алексееву. «Неожиданно поздно вечером 15 (28) декабря в их комнату вошел в сопровождении полковника, на погонах которого была цифра 60 (60-й Замосцкий полк. — Р.Г.), капитан Федоров. После взаимных приветствий присутствующие узнали, что с капитаном Федоровым пришел полковник генерального штаба Дроздовский — начальник 14-й пехотной дивизии. Полковник Дроздовский сразу же приступил к делу.
— Я думаю, — сказал он, — начать в Яссах формирование отряда для борьбы с большевиками. Согласны ли вы присоединиться ко мне?
Ответ был единодушный: „Так точно“.
— Кто из вас старший? — спросил полковник Дроздовский.
Представился капитан Нилов.
— Завтра в Штабе фронта у полковника Давыдова получите ордер на помещение и будете комендантом.
В этот момент было положено основание будущего отряда Русских добровольцев, совершившего поход Яссы — Дон, а утром 16 (29) декабря 1917 года одна из палат лазарета Евгеньевской общины Красного Креста явилась колыбелью 1-й бригады Русских добровольцев».
Подобное начало, показавшее, что в своих устремлениях он совсем не одинок, безусловно вселило в Михаила Гордеевича определенную уверенность и желание продолжать начатое дело, несмотря на многочисленные трудности, встающие на пути. Уже 15 (28) декабря, всего на третий день пребывания в Яссах, Дроздовский записал в дневнике: «На неопределенное время остаюсь в Яссах, дела очень много. Я вовсе не честолюбив и отнюдь не ради известности среди толпы и не ради ее поклонения пытаюсь взять как можно больше в свои руки. Честолюбие для меня слишком мелко, прежде всего, я люблю свою Родину и хотел бы ее величия. Ее унижение — унижение и для меня, над этими чувствами я не властен, и пока есть хоть какие-нибудь мечты об улучшении, я должен постараться сделать что-нибудь. Не покидают того, кого любишь, в минуту несчастья, унижения и отчаянья. Еще другое чувство руководит мною — это борьба за культуру, за нашу русскую культуру».
В декабре в Яссах был открыт пункт записи в бригаду (Бюро помощи офицерам), располагавшийся в доме N 24 на улице Музилер («Страда Музилер»). Бюро широко оповестило армию о своей деятельности через газеты «Русское слово» и «Республиканец». Было выпущено воззвание, призывавшее записываться в ряды бригады добровольцев: «Офицеры и солдаты! Вы спешите домой, но там вам не будет ни отдыха, ни покоя. У порогов ваших домов — братоубийственная война, внутри них — голод и слезы. Если вам дороги ваши родные очаги, ваши дети, матери, жены и сестры, если мысль о них сжимает ваше сердце, ваше место под знаменем добровольческих войск. Хотите их защитить и спасти, идите к нам в 1-ю Отдельную бригаду Русских добровольцев. <…> Бригада принимает всех желающих, не считаясь с политическими взглядами, но при условии беспрекословного повиновения начальникам и соблюдения полной дисциплины». Быстро появились и результаты: офицеры охотно покидали разложившиеся части и направлялись в Яссы. Многие стремились поступить в добровольческие части на Дону, о содействии чему имелась и просьба к Главнокомандующему русскими армиями Румынского фронта генералу Д.Г. Щербачеву от генерала М.В. Алексеева. Но большинство оставалось у Дроздовского. Есть сведения и о контактах Дроздовского с Всероссийским национальным центром, связанным, в свою очередь, с генералом Алексеевым.
Поступавшие в бригаду давали обязательства, схожие с теми, что подписывали добровольцы Алексеевской организации на Дону. Условия службы были следующими: «1. В частях бригады господствует абсолютная дисциплина, никаких комитетов не существует; 2. От поступающих требуется подписка о беспрекословном подчинении начальникам; 3. Содержание офицерам начинается с 200 рублей в месяц, при полном пищевом, вещевом довольствии; солдатам — от 25 рублей в месяц до 100, в зависимости от времени службы, поведения и звания; 4. Производство в чины, награды, ранения, пенсии засчитываются на общих основаниях с армией».
С целью скорейшего пополнения бригады М.Г. Дроздовский послал несколько офицеров-вербовщиков в ближайшие крупные города, в которых были открыты бюро записи офицеров: в Кишиневе и Одессе работали бывшие подчиненные Дроздовского по Замосцкому полку — подпоручик Н.Ф. Кулаковский, штабс-капитан В.Н. Ляхницкий, прапорщик Т. Чупрынов, в Тирасполе — капитан Кавтарадзе. Дроздовский и сам посещал бюро записи. Во время отсутствия его замещал ближайший помощник полковник М.К. Войналович. Очевидцы рассказывали о выступлениях Михаила Гордеевича во время таких поездок: «Дроздовский отрывисто говорил: „Никакие резолюции вам не помогут. Чего-то ждать, сложа руки — нелепо. Только организуясь, имея в руках оружие, вы сможете спасти себя и послужить России. Иначе вас ждет тюрьма, издевательства, пытки и бесславная смерть. Вспомните, вы — офицеры. Пробирайтесь в Яссы, идите в добровольцы…“ Он говорил минут пять. Кончив, раздвинул толпу и исчез так же внезапно, как и появился». Одна из поездок Дроздовского по центрам вербовки едва не закончилась для него трагически. В контролируемой большевиками Одессе он был арестован и обрел свободу только благодаря усилиям свого адъютанта подпоручика Кулаковского.
Вербовка активно продолжалась и в Яссах. Один из ее способов был следующим. С утра наличный состав добровольцев отправлялся на вокзал и в большое кафе в центре Ясс, где, как правило, собирались проезжавшие офицеры. Подсаживаясь за столик, добровольцы заводили разговоры с офицерами, уговаривая их записываться в бригаду. «В большинстве случаев ответ был один: мы устали, мы воевали три года, поедем домой, отдохнем и… если у вас что-нибудь выйдет, то присоединимся».
Под командой ротмистра Бологовского была создана «команда разведчиков особого назначения» для выполнения специальных заданий: отправки разведчиков в большевистские центры, организации засад на дорогах, ведущих с фронта в Яссы[1]. Добровольцы останавливали и забирали автомобили, едущие в тыл, отбирали оружие и снаряжение у мелких частей. В конце декабря на товарной станции в Соколах (в трех километрах от Ясс) разведчиками была захвачена целая автомобильная рота (400 человек сдались почти без всякого сопротивления двенадцати разведчикам-добровольцам). Однако главной задачей разведчиков стал индивидуальный террор. По утверждению Бологовского, до выхода в поход было истреблено свыше 700 человек крупных и мелких большевиков, из которых самым видным был С.Г. Рошаль, известный революционер и участник разложения фронта (офицеры, забрав его из-под румынского ареста, расстреляли на шоссе в декабре 1917 года).
В самом общежитии оставалась только команда разведчиков и автомобильная рота. В середине января на фронте для охраны складов стали формироваться офицерские команды, получавшие жалование и хорошо обеспеченные довольствием. Это негативно отразилось на притоке офицеров в добровольческие бригады, так как многие наиболее слабые и нерешительные офицеры предпочитали записи в формируемые добровольческие отряды относительно спокойную жизнь в таких командах.
В начале января 1918 года Дроздовский приказал захватить пришедшую в Соколы восьмиорудийную горную батарею, немедленно вывезти 4 орудия и 4 ящика в Скинтею (местечко в 30 километрах от Ясс) и занять пустые казармы, принадлежащие румынской армии. Здесь он решил расквартировать свои будущие строевые части. С прибытием орудий горной батареи было положено начало формированию уже строевых частей отряда. Поступавшие в бригаду офицеры сначала собирались в общежитии лазарета, а затем партиями направлялись в Скинтею, где распределялись по родам войск. К 20 января (2 февраля) в Скинтее находилось до 230 офицеров разных родов войск при 500 лошадях, 6 орудиях и 10 пулеметах.
В январе в Яссах создалось весьма странное положение. С одной стороны, полковник Дроздовский начал формирование своих частей с негласного разрешения штаба фронта, и тот же штаб закрывал глаза на деятельность его добровольцев. С другой стороны, официально добровольческой воинской единицы не существовало, поэтому она не могла получить ни оружия, ни продовольствия из интендантских складов, которые в то время в Яссах ломились от избытка. В самом же городе продуктов не хватало, и даже купить за деньги ничего было нельзя. Чтобы как-то выйти из положения, чинам бригады приходилось идти на всевозможные ухищрения. Штаб Румынского фронта, очевидно, стараясь сохранить лицо перед украинской Центральной радой, относившейся весьма враждебно ко всяким неукраинским формированиям, делал вид, что ему о производящихся формированиях ничего не известно.
Немного улучшила положение пусть и незначительная, но помощь со стороны союзников. Наиболее действенна была поддержка со стороны французской и американской миссий, которые своим влиянием на румынское командование часто вынуждали его идти навстречу добровольцам. Во второй половине декабря по штабам армий фронта были разосланы приглашения поступить «на американскую службу». Явившихся со словами «Вы еще нужны Родине» направляли из консульства на улицу Музилер, в добровольческое бюро. С этого же времени началась и финансовая поддержка со стороны союзников, позволившая хотя бы в небольшой степени обеспечить добровольцев всем необходимым. Дроздовский наладил канал и для притока офицеров из «собственно России», которых на станции Унгены встречал специальный агент.
В середине января 1918 года обстановка на Румынском фронте резко изменилась. Главнокомандующий русскими армиями фронта генерал Д.Г. Щербачев после провозглашения 11 (24) января 1918 года Центральной радой IV Универсалом независимости Украины и начала переговоров с Германией, открыто поддержал формирование бригады. Во многом на принятие этого решения повлияли союзнические миссии: их отношение к добровольцам из сдержанного стало более благожелательным.
24 января (6 февраля) генерал Щербачев отдал приказ N 1413 по русским армиям Румынского фронта, согласно которому было начато формирование Отдельного корпуса русских добровольцев в составе штаба и трех бригад. Инспектором по формированию добровольческих частей был назначен бывший командующий 9-й армией генерал-лейтенант А.К. Кельчевский; начальником штаба стал бывший начальник 3-й Туркестанской стрелковой дивизии Генерального штаба генерал-майор А.Н. Алексеев. Штаб получил наименование Управления по формированию добровольческих частей. Началось развертывание 2-й Кишиневской бригады, которую последовательно возглавляли генералы Асташов и Ю.Ю. Белозор. Создание 3-й бригады планировалось в городке Болграде. Полковнику Дроздовскому, проделавшему первую, самую сложную организационную работу, в предполагаемом корпусе была отведена скромная роль начальника 1-й Скинтейской бригады.
Став во главе добровольческих формирований, генерал Кельчевский прежде всего приветствовал уже образованные части: «Вам, русские люди, воодушевленные великой идеей по созданию кадров для будущей Русской, ныне погибшей, армии, будет принадлежать честь и слава ее восстановления. Вам, скромные, но мужественные люди, отрезвевшая Русь скажет спасибо за Ваше могучее сердце, за то, что среди всеобщей злобы и подозрений, среди анархии и подлых наветов, Вы не перешли грань, где теряется здравый смысл, и с верой в Бога взялись за великое дело по созданию силы для борьбы по восстановлению порядка и на защиту будущего Учредительного собрания, истинного хозяина земли Русской. Бог Вам на помощь для дружной и честной работы». В это время, веря в успех начатого дела, многие в Яссах стали даже открыто говорить о создании Днестровской Добровольческой армии.
Так, в январе 1918 года во главе формирования появились новые лица, малоавторитетные в среде офицерства Румынского фронта, занимавшие прежде высшие командные должности, а в последнее время, в связи с демократизацией и украинизацией армии, оставшиеся фактически «не у дел». Те же люди, которые ранее уже успели что-то создать, были отодвинуты на второстепенные роли.
С ростом добровольческой организации на основе ранее составленного Дроздовским и Войналовичем обязательства для вновь поступающих появился новый текст присяги, согласно которой каждый из поступавших в корпус обязывался: «Интересы Родины ставить превыше всех других, как то: семейных, родственных, имущественных и прочих. Поэтому защищать с оружием в руках, не жалея своей жизни, Родину, жителей ее, без различия классов и партий, и их имущество от всякого на них посягательства. <…> Всюду стоять на страже порядка, действуя против нарушителей всеми способами, до применения оружия включительно. <…> Быть внепартийным, не вносить и не допускать в свои ряды никакой партийной розни, политических страстей, агитации и т. д. <…> Всюду строго соблюдать правила дисциплины, подавая собою пример окружающим», а также не выражать «неудовольствия на неудобства и недостатки обеспечения».
В это время генерал Кельчевский и начальник штаба генерал Алексеев развили большую канцелярскую работу (Дроздовский не без горечи называл в своем дневнике штаб синедрионом, а добровольцы — «палатой лордов»): создавались и распускались всевозможные штабы, разрабатывались различные штаты и проч. Из ниоткуда появились штабные работники всех чинов и рангов, неуловимые прежде для добровольческих вербовщиков. При этом пополнение строевых добровольческих частей шло очень медленно: на фронт сведения о формировании бригад поступали случайным порядком.
Серьезную ошибку допустил и Главнокомандующий русскими армиями Румынского фронта генерал Щербачев. С началом создания самостоятельной Украинской армии, он так и не решился отдать приказ, предписывающий русским офицерам явиться в Яссы для поступления в добровольческие части. Именно на этом настаивал М.Г. Дроздовский, прекрасно понимавший сложившуюся обстановку. Большинство рядовых офицеров, знавших о формировании добровольческих частей лишь понаслышке, ждало такого приказа, исходящего от их непосредственного начальника. Там где командир проявлял инициативу, образовывались отряды, присоединившиеся позднее к Дроздовскому. Подобным примером может служить отряд офицеров 2-го Балтийского морского полка в Измаиле, командир которого — полковник М.А. Жебрак-Русанович, собрал всех своих офицеров и выступил на соединение с Дроздовским.
Михаил Гордеевич позднее характеризовал настроения добровольцев в это время, приводя разговор с офицерами 2-й бригады: «Почти все <записавшиеся> пошли бы <в поход>, если бы приказали, но когда начальство объявило, что подписки уничтожаются, <они> свободны не идти с нами, а одиночно пошло очень мало». Аналогичные впечатления из разговоров с уклонившимися приводил и капитан П.В. Колтышев: «Мы привыкли исполнять приказы, а нас вместо этого просят; или даже объявляют, что действительность данных нами обязательств уничтожается и что мы лучше сделаем, если не пойдем на такое рискованное предприятие. Ясно, что старшие начальники сами не верят в успех, а им — виднее…».
Однако положение Главнокомандующего русскими армиями Румынского фронта генерала Д.Г. Щербачева также было непростым и в своей поддержке добровольческих формирований он был ограничен сложившимися обстоятельствами. Прежде всего, номинальным командующим фронта был румынский король Фердинанд I и формально Щербачев был его помощником. Мог ли он принимать серьезные решения в обход румынской главной квартиры? В ситуации, когда недавний союзник России пошел на мирные переговоры со странами Центрального блока, Щербачев несомненно испытывал сильное давление со стороны румын. Ведь германское командование отнюдь не было заинтересовано в появлении любой организованной русской вооруженной силы, так как не без оснований могло считать ее враждебной себе. Румыны же, стремясь заключить мир, видели в русских добровольцах исключительно неблагоприятный фактор при ведении переговоров, всячески стараясь выполнить требование немцев о расформировании добровольческих частей.
По сути, главной причиной неудачи формирования добровольческих частей в феврале 1918 года стало изменение отношения к добровольческой организации со стороны румынских властей. 27 января (9 февраля) Центральная рада Украинской народной республики подписала мирный договор со странами Четверного союза, начавшими оккупацию Украины «для поддержания порядка». Когда ситуация приняла явно неблагоприятный для Румынии характер (она рисковала остаться один на один в войне со странами Центрального блока), ее правительство, несмотря на протесты со стороны союзных миссий, 24 февраля (9 марта) также вступила в мирные переговоры с противником (перемирие с ним Румыния заключила еще в декабре 1917 года). При этом румынские войска оккупировали часть русской территории — Бессарабию.
С этого времени румынские власти начали препятствовать дальнейшему формированию добровольцев: была запрещена выдача оружия и боеприпасов, опубликовано сообщение о том, что в Яссах нет никаких добровольческих частей. После подобной подготовительной работы румынское командование заявило, что русские добровольческие бригады более не могут продолжать формирование, должны сдать оружие и распуститься. Требование это совпало с началом отъезда из Румынии представителей союзнических миссий и продвижения частей противника на русскую территорию. Румынское командование потребовало вооружение и имущество Русской армии не отправлять в Россию, а оставить на месте: таким образом, почти все русское оружие оказывалось в руках румын. Добровольчество на Румынском фронте теперь могло рассчитывать только на собственные силы. Дроздовский писал: «Затруднения, творимые в Бессарабии, — еще хуже. Официальная любезность, тайные запрещения, итальянская забастовка». Тогда же украинский посол Галиб потребовал у командующего 2-й румынской армией генерала А. Авереску разоружения бригады.
На состоявшемся в начале февраля в штабе Румынского фронта совещании выяснилось, что из пяти тысяч записавшихся в формируемый корпус три тысячи оказались на штабных должностях, а полторы тысячи, приходившихся на долю Кишиневской бригады, были преимущественно «мертвыми душами». Реальную силу представляли только 500 человек в Соколах под командой М.Г. Дроздовского. Происходящее внушило генералу Кельчевскому мысль о невозможности похода, на что Михаил Гордеевич вспылил и резко заявил, что он «с каким угодно числом решительных людей пойдет на Дон к генералу Корнилову и доведет их».
В результате после ряда переговоров и совещаний генерал Кельчевский, принимая во внимание оказываемое румынами давление, начавшееся вторжение в пределы России немцев, общую неудачу добровольческих формирований и отсутствие необходимой для похода конницы, признал задуманный план неосуществимым, рискованным и обреченным на неудачу. С ведома генерала Щербачева, 24 февраля (9 марта) (в день начала под Бухарестом мирных переговоров между Румынией и странами Четверного союза) он издал приказ об аннулировании данных офицерами обязательств и о роспуске частей добровольческого корпуса. Помимо приказа о недействительности подписки вывешивались объявления с предложением вступившим в добровольческие части офицерам разъехаться, а затем последовали и новых объявления, обещавшие военным безбедное существование в румынских городах. Дроздовскому оставалось только записать в своем дневнике: «Освобождение офицеров от обязательства идти. Раскол… По какому праву эти случайные люди — генералы делают такие распоряжения; <А.Н.> Алексеев обиделся, назвал мой проект фантазией».
К этому времени формировавшиеся в районе Ясс и Кишиневе бригады насчитывали примерно 1600 человек. Позиция руководства не могла не повлиять на них и не отразиться на их настроениях. После оглашения приказа генерала Кельчевского во 2-й бригаде в Кишиневе (в ней было около 1000 офицеров), она, за ничтожным исключением, поспешила исполнить волю старших начальников и фактически распустилась.
Несмотря на происходящее, М.Г. Дроздовский с удвоенной энергией продолжал начатое дело. Действуя только через своих вербовщиков, к февралю 1918 года он довел численность своей бригады до 500 человек. Не подчинившись Управлению по формированию добровольческих частей, бригада вела формирование неофициальным порядком. Добровольцы, решившие присоединиться к Дроздовскому, ранее размещавшиеся на станции Соколы в двух верстах от Ясс, теперь перебрасывались в Скинтею.
Формирования в Скинтее вел ближайший помощник Дроздовского, начальник штаба бригады полковник М.К. Войналович, принявший решительные меры по повышению дисциплины, расшатанной революцией и в офицерской среде. В бригаде велись строевые занятия и был установлен уклад жизни, приближенный к нормам военных училищ: офицеры сами должны были кормить и чистить лошадей, быть кашеварами и уборщиками. Один из видных дроздовцев А.В. Туркул (в то время штабс-капитан) впоследствии вспоминал, что, прибыв в бригаду, он сразу попал в наряд по уборке бараков. В результате «эта нечеловеческая работа не понизила духа, но наоборот, только сильнее сплотила собравшихся». Строгая дисциплина, занятия и суровый спартанский образ жизни в Скинтее спаяли части бригады.
Большое внимание уделялось и идейному сплочению добровольцев. Несмотря на декларировавшуюся при поступлении в корпус надпартийность, в 1-й бригаде действовала тайная монархическая организация. Еще в конце 1917 года Дроздовский объявил своим помощникам: «Сейчас я за республику, но… в душе я все-таки монархист». Он был поддержан соратниками, а по предложению ротмистра Бологовского была начата вербовка в тайную монархическую организацию внутри отряда. Завербованным выдавались специальные карточки трех степеней. Большинство чинов получало карточки с одной полосой, двенадцать крупных чинов — с двумя. Только у Дроздовского и Бологовского имелись карточки с тремя полосами. По словам последнего, «процент имеющих карточки в отряде за все время… был очень высок и колебался около 90%». Не случайно во время похода Яссы — Дон слухи приписывали отряду[2], что вместе с ним идет на Дон и Государь Николай II. По сути, в отряде существовало двойное подчинение, которое, с одной стороны, повышало его идейную и боевую сплоченность, а с другой — создавало определенные предпосылки для будущих разногласий с частями Добровольческой армии[3].
После прекращения даже незначительной материальной помощи со стороны бригада вынуждена была самостоятельно заботиться о своем обеспечении. Набегами на соседние разложившиеся части добывалось вооружение, боеприпасы, продовольствие и фураж. Результатом подобной деятельности стало наличие в бригаде большого числа орудий и пулеметов, 15 бронемашин, радиостанции, легковых и грузовых автомобилей и иного имущества, рассчитанного на соединение значительно большей численности (при уходе из Скинтеи излишки были приведены в негодность и оставлены). В связи с известием о готовящемся заключении Румынией мира с Центральными державами части бригады в ночь с 20 на 21 февраля (с 5 на 6 марта) были переброшены в Соколы (германцы ставили одним из условий заключения мира разоружение добровольцев).
Начались хлопоты о подаче эшелонов для перевозки бригады в Кишинев. Дроздовский, решивший еще за несколько дней до этого в случае неблагоприятной обстановки прорываться на Дон с боем, спешно готовился к выступлению. Он стал настойчиво просить через генерала Щербачева и французскую миссию румынское командование о пропуске бригады по железной дороге до Кишинева и снабжении ее необходимым имуществом. Французы, не успевшие уехать из Румынии, по-прежнему охотно оказывали помощь. Генерал Щербачев, зная готовность 1-й бригады пробиваться на восток с боем, также поддержал ходатайство Дроздовского перед румынскими властями.
Но на словах соглашаясь пропустить бригаду, румыны на деле всячески саботировали выдачу имущества и задерживали эшелоны. 22 февраля (7 марта) разрешение на подачу эшелонов было получено, но уже 23-го (8-го марта) отменено: румынский кабинет министров запретил перевозку и выход отряда с оружием за пределы Румынии. Обман, саботаж, предательство, угроза скорого появления внешнего врага — все это тяжким бременам легло на Михаила Гордеевича, отразилось на его моральном состоянии: «Страшный кавардак и хаос, над всем царит страх отмены нашего выпуска с оружием (румынам верить нельзя) или занятия австрийцами Дубоссар. Весь день мечусь, как угорелый, ездил в Соколы, нервы раздергались, становлюсь невыдержанным в разговоре. <…> Опять плохо спал. Вернулся около двух; встал в восемь».
Штаб Румынского фронта, получивший от союзников на организацию добровольческого корпуса 57 миллионов лей, выделил 1-й бригаде всего 600 тысяч, дав в придачу мешок серебряных Георгиевских крестов, уже не нужных более штабу (еще 200 тысяч лей было выделено 2-й бригаде в Кишиневе в качестве содержания за февраль и март). Чины, не пожелавшие присоединиться к отряду и оставшиеся в Яссах, в результате получили ликвидационные деньги в виде жалования за четыре месяца вперед (как написал один из дроздовцев, «очевидно, как премию за недостаток мужества»). Для пополнения кассы Михаил Гордеевич вынужден был продать часть снаряжения и техники: установив денежное содержание, он не считал возможным нарушать данные обязательства.
События вынуждали торопиться. Уже 23 февраля (8 марта) Дроздовский записал в своем дневнике: «Весть о движении немцев: Болград прошли — двигаются на автомобилях и конно на Бендеры: положение становится крайне тяжелым, время идет, эшелоны еще не начали ухода. Вероятно, румыны нарочно тянут, чтобы немцы обезоружили сами». В самый разгар подготовки к выходу в поход он писал: «Весь день состояние озлобления, нервность крайняя, офицеры все издерганы… <…> Вообще страшно изнервничался за последние две недели: борьба с начальством, румынами, а под конец и авточастью. <…> Одна за другой неудачи преследуют меня, неудачи, в которых я неповинен; отсутствие энергии, апатия, мягкотелость, моральное ничтожество среды, бесталанность и нерешительность кругов, предназначенных судьбою к водительству — все это губит великое начинание, накладывает на все печать могилы. Усилием воли заставляешь себя продолжать начатую работу и до конца вести борьбу. Начинаю жизнь скитальца. Жалкий обломок прежнего величия, человек, не имеющий Родины!».
Два раза — 23 и 26 февраля (8 и 11 марта) — румынские войска предпринимали попытки разоружить части 1-й бригады, присылая в Соколы свои пехотные части с броневиками. В ответ Дроздовский сам проводил демонстрацию, выдвигая на позиции добровольцев. Наиболее тяжелая ситуация сложилась после отъезда М.Г. Дроздовского в Яссы утром 26 февраля (11 марта) для окончательного разрешения всех вопросов об отправке в Кишинев. К утру выяснилось, что отряд в Соколах со всех сторон окружен румынскими войсками. Полковник М.К. Войналович, следуя распоряжениям Дроздовского, выдвинул добровольцев на позиции, приказав артиллеристам навести орудия на королевский дворец в Яссах, в котором тогда находился румынский парламент. Было решено ни в коем случае не допускать разоружения, а в случае нападения — пробиваться с боем. Подобные твердые действия вынудили румын отступить.
Сам Михаил Гордеевич, отправившийся в Яссы, ожидая решения румынских властей, также пережил невеселые минуты. С собой он вез ультиматум, который через генерала Щербачева был передан румынскому королю. Пункты этого документа лаконично говорили о решимости добровольцев: «1. Оружие сдано не будет; 2. Гарантия свободного пропуска до русской границы; 3. Если до 6 часов вечера не уйдут войска, то будет открыт артиллерийский огонь по Яссам и, в частности, по дворцу». Внутри у Дроздовского уже созрело решение: «Идти силою через мост — в кармане пропуски и разрешение министра, способ — сам в голове колонны и на огонь — огонь».
Только к 17 часам 26 февраля (11 марта) Дроздовскому удалось получить все необходимые для начала похода разрешения, что, однако, не давало ему полной уверенности в том, что выступить действительно удастся. Напряжение последних дней, постоянный обман и саботаж со стороны бывших союзников заставляли с осторожностью относиться к любым обещаниям с их стороны. Покидая Соколы Дроздовский велел распустить слух, что идет на северо-восток от Кишинева на соединение с поляками, стараясь этим запутать приближающиеся германские части (во время похода Яссы — Дон Михаил Гордеевич нередко прибегал к роспуску слухов, стараясь дезориентировать противника). 26, 27 и 28 февраля (11, 12 и 13 марта) шесть эшелонов отряда и автоколонна выступили в Кишинев. Предоставленные румынами эшелоны не соответствовали соотношению платформ и вагонов и подавались неаккуратно. Все это вызвало задержку в погрузке и дополнительную нервозность: «положение в общем тяжелое, слишком поздно уходить…». Недостаток эшелонов вынудил добровольцев продать или оставить наименее нужное снаряжение.
Так начался легендарный поход Яссы — Дон.
Тяжесть ситуации усиливалась слухами о падении Ростова и Новочеркасска. Агитация против похода, и до этого достаточна сильная, теперь получала лишний аргумент: «На душе тяжело… Какие же у нас тогда цели, как искать соединения? Страшная трудность задачи. Время покажет, а пока по намеченному пути, лишь бы немцы пропустили. <…> На душе тяжело — если правда потеря Ростова и Новочеркасска, то трудность соединения почти неодолима; вообще задача рисуется теперь все более и более тяжелой. Как ни мрачно — борьба до конца, лишь бы удрать от немцев… и дальше сохранить организацию отряда, а там видно будет — может, и улыбнется счастье. Смелей вперед! Успеем ли, сумеем ли проскочить?».
На станции Перлица, по пути следования эшелонов в Кишинев, случилось очередное столкновение с румынскими частями, грозившее боем. К счастью, оно благополучно разрешилось в пользу добровольцев. В Кишиневе добровольцы были встречены большим числом румынских сторожевых постов с пулеметами.
От посещения штаба 2-й Кишиневской бригады, не имевшей собственной материальной части, у Дроздовского остались самые неприятные впечатления: «Сдал деньги, по-видимому, присоединится мало — несколько десятков, — результат работы руководителей и прямо отговаривающих и затрудняющих и всячески работающих против (особенно, говорят, Асташев и Ракитин); вообще состав оставляет желать лучшего — распущены, разболтаны. <…> Все наделал главным образом наш штаб и штаб 2-й бригады; впрочем, все к лучшему — рвани не нужно». В это время в Кишиневе находилось большое число офицеров. 2 (15) марта, в помещении 4-го полка 2-й бригады, Михаил Гордеевич произнес перед ними яркую речь о целях похода: «Говорил о том, что обязаны прийти все, но что не гонюсь за числом, нужны только мужественные, твердые, энергичные, нытикам не место; кто идет — пусть поторопится присоединиться сегодня и завтра утром». Дроздовский даже предложил командиру 2-й бригады генералу Ю.Ю. Белозору возглавить отряд (войдя, таким образом, в его подчинение). Однако последний отказался, сославшись на приказ штаба фронта, освобождающий всех от обязательств, данных по подписке и призвал всех не доверять «безумному плану Дроздовского». Из всех чинов 2-й бригады к Отряду Дроздовского присоединились лишь около 50−60 офицеров. Призыв Дроздовского «Я иду — кто со мной?» — повис здесь в воздухе.
Примечания
[1] По воспоминаниям Д.В. Бологовского, в возглавляемую им организацию входило 14 человек. Среди них были солдат Сергиенко, прапорщик Дмитриев (убит в Ростове), подпоручики П.П. Ступин (сбежал из отряда во время похода) и Вольский (убит), поручики И.А. Кудряшов, Митт (сошел с ума) и И. Таланов (убит), полковник Г. Н. Гран (убит) (ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 259).
[2] Дроздовский писал в дневнике, что в народе во время похода Яссы — Дон ходила легенда о движении на Екатеринослав и Николаев Великого князя Николая Николаевича, освобождавшего население от большевиков (Дроздовский М.Г. Дневник. Берлин, 1923. С. 60).
[3] Примечательно, что по свидетельству С. Мамонтова, уже после присоединения Отряда М.Г. Дроздовского к Добровольческой армии в частях 3-й дивизии офицеры продолжали хранить у себя карточки организации. Так, капитан Мей, командир одного из орудий 1-й конно-горной батареи демонстрировал новобранцам свой «билет»:
«Мей что-то хотел показать брату. Из его бумажника выпала картонка, разрисованная как погон.
— Что это такое? — спросил я.
— Это членский знак монархической организации. Лычки-поперечины обозначают чин. Чем больше лычек, тем выше чин, и члены обязаны ему повиноваться.
— Существует еще эта организация?
— Не знаю. Это было в Румынии. С тех пор ничего не слыхал о ней» (Походы и кони. Записки поручика Сергея Мамонтова. 1917−1920. М., 2001).
|
|
