 |
| ИА «Белые воины» | Руслан Гагкуев | 20.07.2005 |
18 июля 1914 года приказом N 14 по войскам Варшавского военного округа Дроздовский был назначен исполняющим должность помощника начальника общего отделения штаба Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Штабная работа, успевшая надоесть ему еще в мирные годы, с началом боевых действия стала для него невыносима. «К глубокому своему огорчению, попал в штаб Главнокомандующего Германским фронтом. Сижу, Бог знает как далеко от противника, и бесконечно этим удручен: это уже не война, а те же самые маневры: тут даже орудийного выстрела не услышишь!.. <…> Здесь, правда, больше в курсе дела, но зато не услышишь свиста пули, а без этого разве война — война!!! Ничего, пойдут убитые и раненые, а также ищущие места побезопаснее, будет и мне замена. Эта война, величайший исторический момент — моя великая, самая страстная мечта, и я принужден оставаться в стороне, разве можно сказать, что я участвую в ней?», — расстраивался по поводу своего назначения Дроздовский.
29 августа по собственному желанию М.Г. Дроздовский был командирован в штаб 27-го армейского корпуса на должность обер-офицера для поручений. Но штаб корпуса еще не был сформирован, и он оказался в штабе Варшавского отряда. «Из штаба Главнокомандующего удалось наконец выбраться поближе <к фронту>, но опять не повезло — стоим все на месте и никак до неприятеля добраться не можем», — по-прежнему сокрушался Дроздовский.
В это время Михаилу Гордеевичу удалось на практике применить опыт, полученный во время пребывания в авиационной школе. «Летал несколько раз на аэроплане, а раз на воздушном шаре, — писал он с фронта. — С дирижабля хотели набросать немцам на головы несколько бомбочек, но по дороге минут десять нас обстреливали свои — непрерывным ружейным огнем. Экипаж отделался благополучно — не зацепили никого, но шар пробили в нескольких местах, и он стал снижаться. Пришлось вместо немецкой стороны уходить домой. Испытал кислые минуты, ибо нет на войне опасности противней, как опасность от своих».
Но мечта Дроздовского попасть в настоящее дело все еще не осуществлялась. «В общем, мне действительно не везет: в бой никак до сих пор не могу попасть, а руку в локте успел вывихнуть полностью — хорошо еще, что левую. Вывих крепкий, по словам доктора, вывихнуто все, что только можно было вывернуть. И как глупо — ночью шел и зацепился за проволоку. Теперь таскаю руку на перевязи, и затянется ее лечение на долгое время».
Вплоть до весны нового, 1915 года Михаил Гордеевич получал назначения, на которых задерживался лишь непродолжительное время. Его мечта участвовать в боевых действиях пока оставалась неосуществимой. 6 сентября предписанием N 230 начальника Варшавского отряда генерала от инфантерии П.Д. Ольховского Дроздовский был командирован в Зегрж для исполнения должности начальника штаба вновь сформированного Зегржского отряда, но уже в конце месяца был вновь переведен в штаб 27-го армейского корпуса.
23 декабря согласно телеграмме начальника штаба Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта N 1285 М.Г. Дроздовский был допущен к исполнению должности штаб-офицера для поручений при штабе 26-го армейского корпуса, куда прибыл в начале 1915 года. Высочайшим приказом от 22 марта 1915 года Михаил Гордеевич был произведен в подполковники (старшинство 6 декабря 1914 года) с утверждением в занимаемой должности.
Пребывание в штабе корпуса показало М.Г. Дроздовскому многие упущения командования в действиях на фронте, свидетельствовавших, по его мнению, о недостаточной подготовленности Русской армии к войне. Михаил Гордеевич, еще до начала Великой войны неоднократно отмечавший имевшиеся в армии изъяны, особенно тяжело переживал неудачи на фронте: «Поймите, что пришлось мне пережить <за> последнее время: на северо-западном фронте неудачи, их я предсказал до войны в бесконечных разговорах и спорах в штабе. В своем дневнике я указывал на печальные последствия нашей стратегии, я предвидел все и ничем не мог помочь, предотвратить тяжелые последствия. Ведь в наших руках была яркая, блестящая победа при наличии тех обстоятельств, с которыми мы вышли на войну, а во что ее превратили?..»
В его дневнике можно неоднократно встретить критику происходившего в корпусах и армиях Северо-Западного фронта. Так, в феврале 1915 года Дроздовский записал: «Управления нет — ряд несогласованных, иногда противоречивых, ежечасно меняющихся отдельных приказаний корпусам, полная неразбериха, сумбур. <…> Все управление — только проволока, не показывает войскам никакого личного воздействия. Войска командира корпуса не знают и после бегства не уважают. <…> В первый раз читал распоряжения по 6-й и 8-й армиям. Кошмарная бессмыслица: „во что бы то ни стало“, „с полным напряжением сил, энергично, решительно, безотлагательно“. И чем больше слов, тем меньше дела. Приказания не слушают, слова потеряли силу». У Михаила Гордеевича, имевшего, имевшего достаточно болезненное самолюбие, чувство горечи от происходящего многократно усиливалось осознанием «незначительности своего положения», невозможности повлиять на ход событий. «Увы, моя роль так узка…», — писал он.
Однако вскоре мечта о фронте сбылась. 14 апреля 1915 года, согласно телеграмме дежурного генерала штаба 10-й армии N 0572, подполковник Дроздовский был допущен к исполнению должности начальника штаба 64-й пехотной дивизии. Высочайший приказ с назначением исполняющим эту должность последовал 16 мая. Возглавив штаб, Михаил Гордеевич постоянно находился на передовой, под огнем. Весна — лето 1915 года прошли для 64-й дивизии в бесконечных боях и переходах. Русская армия переживала в это время тяжелый период, потерпев ряд серьезных неудач. Пришлось оставить практически всю захваченную в 1914 году у врага территорию. Привислинские, западные и часть прибалтийских губерний оказались оккупированы противником. Дроздовский позднее написал, что пережил в это время, как и, наверное, другие русские офицеры, настоящую душевную драму. Положение его облегчалось возможностью лично участвовать в делах против неприятеля.
В сентябре 1915 года Дроздовский заболел воспалением легких. Однако сила духа его была такова, что уже 5 октября он сумел вернуться в строй: «Чувствую себя отлично, и здоров как никогда. Даже странно, что такая достаточно серьезная болезнь, как воспаление легких, хоть и сразу захваченная, могла бы пройти так быстро, в каких-нибудь десять дней, и так благополучно», — писал Дроздовский сестре Юлии.
Ратные подвиги Михаила Гордеевича были неоднократно отмечены наградами. Высочайшим приказом от 1 июля 1915 года за отличия в делах против неприятеля он был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Приказом командующего 10-й армией N 1270 от 2 ноября 1915 года Дроздовский был награжден Георгиевским оружием за то, что, принимая участие в бою 20 августа 1915 года у местечка Оханы, сумел провести под ружейным и артиллерийским огнем противника рекогносцировку переправы через реку Месечанку и руководил ее форсированием, а «затем, оценив важность захвата северной окраины местечка Оханы, лично руководил атакой частей <253-го> Перекопского полка и умелым выбором позиций способствовал действиям нашей пехоты, отбившей в течение пяти дней настойчивые атаки превосходных сил противника».
Высочайшим приказом от 24 мая 1916 года пожалование Георгиевского оружия М.Г. Дроздовскому было утверждено. Однако сам Михаил Гордеевич по неизвестным причинам относился к получению этой награды с сомнением в ее справедливости. Так, в одном из писем он отмечал: «Благодарю за поздравление с Георгиевским оружием — это высокая награда, и я был бы вправе весьма порадоваться, если бы был убежден, что ее заслужил, а этого последнего сознания у меня и нету».
С 22 октября по 10 ноября 1915 года и с 6 по 16 января 1916 года Михаил Гордеевич временно исполнял должность начальника штаба 26-го армейского корпуса. 1916 год Русская армия встретила с уверенностью в конечном успехе в войне. Положение союзников на фронте было достаточно устойчивым, Центральные державы, наоборот, испытывали все большие трудности. «Прошлое лето и осень я пережил бесконечные душевные муки и великую драму, но теперь я чувствую почти торжество — у нас ряд побед. Отношение к событиям войны царит в моей душе над всеми эгоистическими интересами. С самого начала войны судьба заставляет меня быть в самой неинтересной обстановке, на самых скучных или пассивных фронтах, в подчинении и зависимости от лиц, коим не свершить никогда ничего светлого. Сейчас блеснул луч надежды; опять в поход; посмотрим, что день грядущий нам готовит… Несмотря на частичные неудачи, которые время от времени выпадают на долю наших армий, в общем дела идут хорошо, как ты можешь сама судить по телеграммам, — писал сестре летом 1916 года Дроздовский. — Самое важное, конечно, то, что у немцев окончательно вырвана из рук инициатива согласованными действиями всех союзников. Немцы уже нигде не наносят ударов, они только отбиваются, где удачно, а где и совсем неудачно, и положение наше в общем настолько прочное, резервы так велики, что никакие активные попытки противника, буде ему удалось бы что предпринять, уже нам не страшны. Нет никакого основания думать, что немцам удалось вырвать инициативу. Можно думать, что наступил перелом. Конечно, рассчитывать на скорый мир нельзя — противник очень силен, он знает, какие драконовские условия его ожидают и, конечно, будет защищаться со всею энергией отчаяния. Во всяком случае, мы должны запасаться большим, очень большим терпением — рассвет начался, но солнце еще не взошло».
Летом 1916 года Дроздовского ожидало очередное повышение в чине. Вторым дополнением Высочайшего приказа от 15 августа он был произведен в полковники со старшинством от 6 декабря 1915 года.
«Я по горло завален делами, целыми днями на позиции, возвращаюсь с обходов усталым и зарываюсь в бумагу, без конца сидишь и пишешь, позднее разбираю телеграммы — это пачка в добрый роман Золя. Вполне понятно, почему у нас сейчас огромная, лихорадочная работа, приходится напрягать все силы, чтобы не быть неподготовленным к событиям. Всюду нужен контролирующий глаз, предусмотрение и организация. Конечно, мало 24 часов в сутки. Все это ничего, если бы не это наводнение бумаги; я не только не видел ничего подобного, но даже не предполагал, что может существовать такое море бумаги; это все подлая привычка отписываться. <…> Кругом наблюдается подъем духа. Нельзя не признать, что наши Луцкий и Буковинский прорывы были удивительно чистой работой, по крайней мере, во внешней их форме — видно, что, наконец, кое-чему научились и у нас».
Но вскоре из-за ранения Дроздовскому пришлось на время оставить фронт. 31 августа во время атаки горы Капуль Михаил Гордеевич был ранен ружейной пулей в правое предплечье с повреждением мышц и 4 сентября отбыл для лечения в тыл.
Один из офицеров 64-й пехотной дивизии позднее написал о ранении М.Г. Дроздовского в бою. К началу сентября 64-я пехотная дивизия в числе прочих частей была переброшена на Юго-Западный фронт, где вошла в состав 9-й армии 18-го армейского корпуса с расположением в районе Молдавы. 31 августа началось наступление частей 9-й армии. 64-я дивизия, поведя наступление, встретила на пути сильное препятствие — местный горный хребет с горой Капуль, являвшийся, по сути, ключом для взятия всей линии обороны — за ней находился важнейший Кирлибабский проход. Части дивизии ночной атакой в короткой штыковой схватке сбили противника с горы и закрепились на позициях, послав донесение в штаб дивизии. Но позднее выяснилось, что взята была не гора Капуль, а лишь ее восточное плато. Взятие высоты было намечено на 5 сентября, а атакой вызвался руководить подполковник Дроздовский, подтянувший для штурма весь свободный резерв. «Мне кажется, — вспоминал офицер, — что подполковник Дроздовский чувствовал, что его присутствие и личное руководство внушали строевым начальникам, от командиров полков до младших офицеров, уверенность в успехе, а для солдат казалось необычайным присутствие начальника штаба их дивизии. Атака носила характер стремительного, безудержного натиска. Но когда передовые цепи под действием смертоносного огня в упор, захлебнувшись, залегли перед проволокой, подполковник Дроздовский, приказав двинуть на помощь новый резерв, поднял залегшие цепи и с криком „Вперед братцы!“, с обнаженной головой бросился впереди атакующих. Мы были у цели, я, командир роты, бежал рядом с подполковником Дроздовским, все это происходило в какие-то короткие мгновенья, но злая судьба не дала возможности довести Михаилу Гордеевичу так блестяще начатую атаку — он был ранен. Ворвавшись в окопы противника, мы смогли продержаться там только до вечера, так как тщетно ждали поддержки со стороны соседних участков. Но там не было таких руководителей, которые готовы были с такой энергией до конца служить своему делу, как подполковник Дроздовский. Я не знаю, как на этот подвиг посмотрело высшее начальство, но мнение всех строевых офицеров и солдат было одно — не потеряй мы Дроздовского в этом бою, к вечеру мы бы уже спускались в Кирлибабский проход».
В середине сентября Михаил Гордеевич писал сестре из госпиталя о своем ранении: «Царапаю тебе левой рукой… ибо правую мне крепко подранили 31 августа австрияки. Сильно разорваны мышцы ниже локтя (трудно поверить, чтобы это могла натворить ружейная пуля) и поврежден один нерв. Болит рана все время и только-только начинает очищаться от нагноения. Лечение, по-видимому, предстоит долгое. Как все это ни грустно, но я испытываю огромное нравственное удовлетворение — я унес с собой в лазарет незапятнанное боевое имя, чистую репутацию и сознание честно исполненного долга — и это вознаграждает за все. Столько приходится видеть людей, всячески уклоняющихся от боя, готовых на всякую низость для спасения своей жалкой шкуры. Тебе никогда не придется покраснеть за своего брата, дорогая Юля, никогда я еще не уклонялся от опасностей, скорее, наоборот, и никогда еще перед угрозой смерти не отступил. Не суди за эту похвальбу, ведь это мое единственное утешение за измученную руку…начальство уверяет, что как только вернусь из госпиталя — мне дадут полк. Перспективы долгого лечения от этого еще более меня удручают».
Лечение руки обернулось четырьмя месяцами бездействия в тылу. Для Дроздовского, рвущегося изо всех сил на фронт, пребывание на больничной койке было настоящей мукой. В начале декабря 1916 года он писал: «Лечение руки продвигается средне. Рана совсем зажила еще в начале ноября, но возвращение работоспособности подвигается неважно. У меня поражен локтевой нерв, в котором найдено перерождение, по-видимому, в слабой степени. Пишу, как видишь, уже довольно удовлетворительно, но много движений кисти и пальцев еще либо отсутствуют, либо слабы. На полное восстановление руки в прежней мере рассчитывать, конечно, нельзя. <…> Но что удивительно и меня бесконечно злит — до сих пор не заживает место, откуда была взята кожа для пересадки, и из-за этого, будучи по существу здоровым человеком, я принужден почти все время лежать. Нечего сказать — развлечение. Зол как цепной пес. От злости готов кусаться. Жизнь, как видишь, идет не разнообразно — лежу и читаю, читаю и лежу».
30 декабря 1916 года М.Г. Дроздовский выписался из госпиталя в Одессе и отправился в свою дивизию. Почти уже добравшись до места, он узнал, что его как пробывшего в госпитале свыше двух месяцев отчислили от должности. В начале января 1917 года Михаил Гордеевич отправился за новой должностью в Ставку, где и получил назначение исполняющего должность начальника штаба 15-й пехотной дивизии.
|
|
