Стратегия православного глобализма

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
пусть лучше он прогнется под нас
А. Макаревич

В девяностые годы двадцатого века энергия православного сообщества была направлена на преодоление «великой разрухи Русской Православной Церкви»

Патриарх Алексий II получил в наследство напрочь разрушенное хозяйство. Большевиками была практически разрушена система богословского образования и под корень изведена система миссионерского и социального служения.

Пленение Русской Церкви безбожниками породило «новый тип священника», деятельность которого сводится к требоисполнительству. Некоторые вместо того, чтобы употребить свою энергию на миссионерство, создают «богословие дезертирства». Специально подбираются аргументы, с помощью которых объясняется, почему священник не должен идти с проповедью в студенческую аудиторию, на рок-концерт, в элитный поселок или рабочую общагу. Профанации вроде «крещения конвейером» или «общей формальной исповеди», через которые проходят миллионы, калечат души.

Кроме того, все активные молодые священники до сих пор остаются прорабами, их время и энергия уходит на строительство и реставрацию. Церковь получала и получает руины.

Если говорить о Москве, то большинство храмов сосредоточено в центре столицы, а по многомиллионным жилым окраинам — духовная пустыня. Жители окраин просто не охвачены церковной проповедью.

Увы, тяжелое наследие оказалось усилено еще и разгромом богословского образования в СССР. Это привело к расцвету парацерковных групп, которые интерпретируют церковное учение так, что у здравомыслящего человека волосы дыбом встают.

Актуальная для современного человека проблематика личности и свободы логично вытекала из текстов великих православных мыслителей. Она преобразовывалась в призыв к активному православному действию, к пророческому обличению «богословия дезертирства». Как писал выдающийся богослов и полемист современности, архиепископ Иларион (Троицкий), «нам не отсидеться за стенами наших школ и Духовных Академий».

Поэтому пусть постыдятся те, кто критикует о. Андрея Кураева за безобидные с богословской точки зрения, но крайне необходимые с миссионерской, выступления на рок-концертах, ведь св. Иларион шел и проповедовал большевикам в Политехническом музее, и делал это, пока ему не заткнули рот. Перед нынешним православным сообществом лежит огромная ответственность — как оно распорядится свободой проповеди — пойдет ли она по стопам св. Иллариона или будет придумывать неубедительные отговорки, оправдывая собственную лень и превозносясь «над падшим миром».

«Богословие дезертирства» и «ересь аполитичности» стали бичом современной церковной жизни. Пока благопристойные прихожане морщатся от «грязной политики», нишу политического православия занимают люди, к церкви и к ее заботам отношения не имеющие. Уклоняясь от политики, православный народ сам лишает себя будущего.

Православным надо четко осознать, правозащитники — это мы! Нельзя отдавать эту нишу необольшевикам — пораженцам.

Современный православный богослов и миссионер должен стать своеобразным «полиглотом», обладать апостольским «даром языков», не меняя своей веры и принципов, в зависимости от места, времени и аудитории уметь говорить на разных «языках» — когда нарушаются права единоверцев- на «правозащитном», когда угрожают Церкви и Родине — на языке жесткого отпора и пророческой ревности, когда тебя слушают люди, искренне желающие знать о Церкви — на языке «апостола любви» Иоанна.

Пару слов о тех демагогах от богословия, которые действительно создают «богословие дезертирства». Классика жанра — это не только рассуждения о том, что политика мешает спасению души, это не только нападки на о. А. Кураева и о. С. Рыбко за выступления на рок-концертах, это и высокоумные заявления о том, «все ли можно воцерковить» и многое другое. Сторонники такой позиции, если они честные люди, если они считают, что «все кончено, война проиграна» — пусть уйдут в затвор и не мешают работать. Ибо воцерковить можно все, кроме греха! Из этого постулата вытекает и «богословие социального действия», «богословие политики».

«Богословие политики» следует рассматривать в русле концепции «Неоккападокийского синтеза» о. Георгия Флоровского, воцерковления всех культурных богатств (в том числе и социально-политического наследия), что создало человечество. Такое богословие предполагает и действия общественных сил мирян, и восстановление нормы церковной жизни — прихода как церковной единицы, отвечающей за всю паству, весь народ на конкретной очерченной территории — от «улицы Ленина до улицы Ильина». А приходу должно быть дело до всего — до местного самоуправления, здравоохранения, архитектуры, общественной морали, молодежи и т. д.

Когда мы говорим о строительстве храмов в новых районах, мы защищаем не только церковное дело. Мы объявляем войну серости, ибо атмосфера «хрущоб» калечит человека. Преображение среды обитания в эпоху урбанизации предполагает синтез русской шатровой архитектуры и современной градостроительной мысли, появление шатровых храмов-небоскребов в московском Сити и в создающемся «кольце высоток». А строительство в «спальных» районах многотысячных соборов в синтезированном с новейшей архитектурой русско-византийском стиле — это реальная альтернатива «диктатуре Рамсторов», тоталитаризму общества потребления.

Церковь реально способна заложить фундамент национальной модернизации, которая может быть эффективной только на основе традиции. И опыт православной модернизации непременно должен быть востребован. И, в самом деле, русские монастыри были именно центрами технологической революции. На Соловках были построены уникальные ирригационные системы, на Валааме — первые в России кузницы. Как известно, задачей монашества является «умное делание», труд и молитва. «Умная молитва» и создание компьютеров нового поколения — вот идеал современного монастыря.

Воплощение идеи христианской экономики возможно. Мало того — необходимо. Это единственный путь, который примирит отношения труда и капитала, работодателя и рабочего. Это — единственная альтернатива «дикому капитализму», той отвратительной ситуации, когда, например, беременных женщин просто увольняют из частных предприятий.

Речь идет не о какой-то особенной «православной экономике» — экономические законы объективны, и альтернативы рыночной экономике нет. Весь вопрос, какая модель рыночной экономики, промышленно-технологическая или компрадорски-сырьевая, будет реализована в России. Но Православие может и должно принести свою этику в рыночную экономику. Именно религиозная мотивация будет стимулом к социальной справедливости (например, во многих православных катехизисах прямо написано, что удержание законной платы наемному работнику есть грех, вопиющий об отмщении к Небу), к бережному отношению к природным ресурсам, да и друг к другу и к стране (не убий, не укради).

XX век дал нам поразительные примеры такой экономики. Например, архиепископ Антоний (Храповицкий) — великий русский богослов, будучи волынским архиепископом, учредил при Почаевской Лавре банк, который выдавал малороссийским крестьянам подъемные кредиты и вывел миллионы таких крестьян из-под экономической зависимости от финансово сильных диаспор, сделал Волынь зоной процветания и политической стабильности. Без благословения почаевских духовников ни один кандидат в крае не мог попасть в Государственную Думу России. Потому никаких правых и левых экстремистов в области не было. Просветительская работа была огромной — тираж «Почаевских листков» превышал 2 миллиона!

Другой пример — наш великий православный святой Серафим (Муравьев) Вырицкий до пострижения был крупнейшим меховым торговцем России. Он создал общество кредита на доверии, где сделки заключались без бумаг, он достойнейшим образом оплачивал и заботился о своих работниках, кормил тысячи нищих Петербурга.

Национальная православная экономическая мысль нашла свое отражение и в интеллектуальной жизни русской эмиграции. В 1922 г. под руководством того же Митрополита Антония (Храповицкого) в немецком городе Баден-Рейхенгалль состоялся «Съезд хозяйственного возрождения России», затем, в программах эмигрантских организаций — НТС, Русского Общевоинского Союза появляется термин «народный капитализм», «национальный капитализм». В этих документах нашли свое воплощение идеи митр. Антония о православной этике рыночной экономики, о религиозной ответственности предпринимателя, о примирении между трудом и капиталом. Очевидно, что все это должно быть востребовано в настоящее время. Востребовано той частью экономической и политической элиты, которая понимает, что отсутствие православной этики в экономике, «волчьи законы» уничтожат и эту ее саму.

В международной политике только Церковь может дать верный ориентир. Россию разрывают любители присоединить ее к кому-либо. Между тем, в крупнейших цивилизационно-культурных системах — протестантской, секулярно-глобалистской, исламской — Россия не более чем провинция. И только в системе координат восточно-христианской цивилизации Россия способна стать субъектом, а не объектом мировой политики, ибо без сильной России, страны православной традиции останутся маргиналами в современном мире, а Православие будет отброшено на обочину борьбы идей и смыслов. Создание международной «Организации православная конференция» со своими политическими и экономическими структурами — вот каким должен быть ответ России на геополитические катастрофы последнего времени!

Пока же и элита, и экспертное сообщество России недооценивают Православие как важнейший геополитический фактор,

Насколько же этот потенциал востребован российской элитой? Да, по сути, совсем не востребован. Вместо консолидации православной элиты Россия вступает в качестве «наблюдателя» в «Организацию исламская конференция», реальным лидером которой является ваххабитская Саудовская Аравия. В МИД РФ существует специальная должность посла по связям с исламским миром и ОИК, но нет аналогичной должности для координации с православным миром.

Особо следует сказать о католичестве: консерватизм нынешнего Папы является одним из последних препятствий на пути к глобальному кризису, который, несомненно, ожидает церковь римского исповедания в исторически обозримое время. Противоречия между остатками традиции и прогрессирующим ревизионизмом, затрагивающим уже самые основы католической церкви, в ближайшие годы не могут не привести к расколу между консерваторами и «обновленцами», сторонниками торжества идей Второго Ватиканского собора, тотальной либерализации церковной жизни — легализации абортов, однополых браков и т. п. Достаточно вспомнить о состоявшемся (против воли Папы!) общегерманском католическом референдуме по вопросу женского священства, давшем положительный результат.

Жесткая структура католической церкви, до сих пор успешно, в течении тысячелетий, противостоявшая попыткам расколов (последнее слово всегда оставалось за римским первосвященником), теперь произведет противоположный эффект: как только очередной Папа уступит основным требованиям либералов, традиционалистам придется пересмотреть основополагающий для католицизма принцип папской непогрешимости.

Православная Церковь лишена подобных проблем: здесь решающим является мнение церковного собора, который стоит выше патриарха. Важнейшим, необходимейшим делом для России является создание благоприятных условий для привлечения католиков-традиционалистов в православие: именно православное вероучение позволит им наиболее приемлемым для их веры образом решить свои религиозные проблемы. При грамотной пропаганде преимуществ Православия вполне возможно не только обращение многих католиков на индивидуальном уровне, но и приход в лоно нашей церкви значительного числа католических общин.

Если этот процесс будет проходить в рамках «русской идеи», пропаганды целостного православного мировоззрения, то для России это станет колоссальным прорывом, дающим качественно новые возможности в проведении европейской политики — «русская Мекка» для Запада! Когда в англиканской Церкви было введено женское священство, к митрополиту Сурожскому Антонию (Блюму), представляющему в Англии Московскую Патриархию, обратилось более восьмидесяти только англиканских священников. При этом, насколько нам известно, никакой подготовительной работы не велось.

Православие востребовано в первую очередь в странах, консервативных в религиозном отношении: например, в Португалии уже сейчас существует автономная Португальская православная церковь, состоящая из четырех епархий. Ее прихожане — не выходцы из традиционно православных стран, а местные жители.

Все это происходит при том, что в целом Православие для жителей Запада практически неизвестно: большая группа американских приходов Антиохийского патриархата, например, ведет происхождение от группы энтузиастов, пришедших к Православию самостоятельно и в течение нескольких лет существовавших в виде самоорганизованной «Американской евангелической православной Церкви» до тех пор, пока им случайно не удалось установить контакт с православными, о существовании которых они и не подозревали. А что будет, когда о Православии на Западе узнают? А если это к тому же будет ассоциироваться с Россией?

Глобальная культура православия — это культура именно русская: при всем уважении к грекам, болгарам, румынам, сербам — у них нет своего Достоевского, вообще нет религиозно ориентированных деятелей политики и культуры мирового масштаба.

Лидером православного мира может и должна быть только Россия, и это, собственно говоря, и будет оправданием ее существования, ее историческим предназначением и смыслом. Более того, Россия может быть лидером только православного мира. Глядя правде в глаза, скажем, что, вряд ли мы когда-нибудь будем первенствовать в мировой экономике. Но мы не марксисты, мы знаем — экономика решает далеко не все. Православие — последний шанс, последняя возможность для России.

8.07.2005

http://www.apn.ru/?chapter_name=print_advert&data_id=560&do=view_single