 |
| Новый Петербургъ | 12.07.2005 |
С самого начала следствие и судебное заседание велись с явно выраженным обвинительным уклоном. Вполне мотивированные и обоснованные законами логики и УПК России ходатайства защиты обвиняемых одно за другим отклонялись. Судья Кудряшова даже отказалась вызвать ключевых свидетелей по делу: журналиста Борисоглебского, первым оказавшегося на месте трагедии; соседей Старовойтовой, которые слышали разговор на лестнице, предшествовавший выстрелам; Юрия Шутова и Владимира Путина, которые были в больничной палате у подстреленного Руслана Линькова сразу же после кровавых событий на канале Грибоедова. Судья Кудряшова отказалась даже предъявить защите и исследовать протокол осмотра опечатанной квартиры убитой! Отказалась предъявить подсудимым протоколы судебных заседаний! Мол, мелочи всё это! Стоит ли на них тратить время?! Или другой пример. Со стороны обвинения за годы судебного заседания были опрошены 70 человек, пожелавших причислить себя в разряд свидетелей. Среди них — такие одиозные личности, как Руслан Линьков, якобы опознавший одного из подсудимых по «блеску глаз». И Людмила Нарусова, которая признала убийцу в … заместителе начальника службы судебных приставов горсуда Храброве?! Со стороны же защиты было опрошено всего 11 свидетелей! Вот такое «равноправие сторон». Судья Кудряшова как бы смирилась с заведомо неправедным течением суда, чем, по моему мнению, начисто усыпила бдительность обвинения.
В результате следствие и суд явно не смогли доказать главного, а именно — убийства депутата Старовойтовой с целью прекращения её политической деятельности. Для подобного мотива чекистам и суду необходимо было установить какие-либо документально зримые связи подсудимых с заказчиками убийства. При всех потугах, ФСБ так и не смогло придумать на эту роль даже самого захудалого персонажа.
Тем не менее судья Валентина Кудряшова построила свой приговор именно на этом мотиве, предусмотренном ст. 277 УК РФ, чему были несказанно и абсолютно явно рады и недостреленный Руслан Линьков, и сестра Старовойтовой Ольга, и гособвинители. Двоих подсудимых — Юрия Колчина и Виталия Акишина — Кудряшова «упаковала» на 20 лет и 23,5 года соответственно. Четверо других были освобождены из-под стражи в зале суда.
Раздумывая третий день над судебным ребусом судьи Кудряшовой, я пришел к выводу о том, что эта красивая и мудрая женщина реализовала тем приговором сразу несколько целей. Во-первых, она как профессионал высшей пробы постаралась сохранить свою репутацию юриста и, в то же время, сохранить рабочее место. Подумайте сами. Если бы судья пошла открыто на поводу у следствия, Юрий Колчин и Виталий Акишин получили бы пожизненное заключение, а остальные — от 10 до 15 лет лишения свободы. Своим приговором Валентина Васильевна, по моему мнению, фактически доказала непричастность подсудимых к содеянному! Мол, творите, господа адвокаты, я вам поляну расчистила. В то же время она явно бросила кость потерпевшим, лжесвидетелям и прокурорам, вставив в текст обвинение по столь желанной для них 277-й статье УК РФ. Одновременно судья, прямо в зале суда, выпустила на свободу 4-х молодых граждан России: Игоря Лелявина, Игоря Краснова, Алексея Воронина и Юрия Ионова, разбив в пух и прах сотканные следствием в одно лоскутное одеяло оговор, вымысел и композицию на вольную тему, состряпанные на кухне ФСБ. Её честь не посмотрела даже на то обстоятельство, что двое из отпущенных оговорили и себя, и своих «соседей» по следственному изолятору, а двое других — Игорь Лелявин и Игорь Краснов — превозмогли все провокации следствия и доказали всем свою невиновность. Судья как бы дала понять обвинителям: господа, имейте стыд, отстаньте от невиновных, дайте им жить!
На языке западных спецслужб этот приём называется «to crush opinion» — «раздробить мнение». То есть создать несколько ложных целей, раздробить внимание потенциальных оппонентов и направить их на различные темы. Ни прокуроры, ни потерпевшие не считают себя проигравшими! Двое — осуждены, но не пожизненно, что даёт им силы бороться дальше. Наверное, судья Кудряшова и не могла признать невиновными всех обвиняемых, прекрасно помня, как прежний председатель квалификационной коллегии судей, те времена, когда её коллега Петренко освободила из-под стражи Юрия Шутова. Что же! Теперь общество будет работать над освобождением временно оставшихся в неволе и над наказанием фальсификаторов и иуд.
А я даю слово одному из самых стойких и мужественных молодых людей, которых тупая чекистская машина не смогла сломить даже за долгие три года заточения. Слово Игорю ЛЕЛЯВИНУ.
— Игорь, твои первые ощущения и твоя оценка после 3 лет лишения свободы?
— Моё мнение, что ФСБ просто использовало нас в качестве громоотвода непосредственно после позора «Норд-Оста». Посадили, абы кого посадить, решили, что быстренько выбьют показания у всех и осудят по-быстрому. Чекисты явно делали ставку на то, что все мы из маленького русского городка, без связей в обществе, без каких-либо средств на дорогостоящих адвокатов, что мы — люди не защищённые.
— То есть вы с самого начала считали эти события провокацией в свой адрес?
— Несомненно! Все мы, — подчёркиваю, все — считали и считаем себя абсолютно непричастными к событиям с Галиной Старовойтовой. С самого начала я, естественно, знал, что невиновен. За меня говорили другие (такие, как Воронин), которые что-то приписывали мне в расчёте принудить меня к самооговору. На самом деле ничего из того, что мне приписывали Воронин и следствие, я вообще не знаю.
— И вот ты вышел. Твои первые ощущения? Твоя личная оценка того, что произошло на суде?
— Я, конечно, не ожидал такого. Я был совершенно не готов к тому, чтобы меня выпустили. Думал, что ФСБ продавит через суд свою версию. Потому что суд вёлся необъективно, в плане того, что ни одно ходатайство защиты в пользу моей невиновности не было удовлетворено судьёй. Безобразно вела себя и прокуратура в лице гособвинителя. Судите сами — она открыто заявляла в кулуарах: «Невиновны, но сидеть будут». Никакой УПК, ничего не соблюдалось. Просто — беспредел!
— И, тем не менее, как ты оцениваешь приговор, как оцениваешь поступок судьи?
— Честно говоря, не знаю. Либо в стране что-то поменялось, либо … не знаю.
— Что ты почувствовал, когда вышел на Фонтанку?
— Честно говоря, я до сих пор не могу прийти в себя. Даже, когда вышел из суда на Фонтанку, то думал, что вот-вот выбегут и снова наденут наручники. Я вообще не понял, что со мной случилось. В мозгу всё время — угрозы чекистов. Мол, всё равно посадим, не за это, так за другое дело.
— Можешь назвать конкретные фамилии вымогателей?
— Когда меня возили в Москву по делу Маневича, когда пытались мне инкриминировать то громкое дело, именно так угрожал следователь, который меня сопровождал. Мол, если не по делу Старовойтовой, то сядешь по другому делу. Так что всё равно, мол, давай показания на тех, кого укажем.
— Как я помню, в Москву тебя возили в кандалах?
— Да. Меня пристегнули цепью к ножным и ручным кандалам, обмотали всего цепью, на голову надели мешок, и так везли всю дорогу. Очнулся только в Лефортово. Естественно — никакого адвоката. А в Лефортово пытались принудить к испытанию на детекторе лжи. Я согласился, но только с адвокатом. Тогда про детектор чекисты забыли.
— Хорошо. Мне, например, ясно, что ФСБ использовало Воронина как подсадную утку. Следователи тебя склоняли к заведомо ложным показаниям и оговору иных граждан?
— Да, прямым текстом. С первого дня, когда следователи привезли меня на якобы неформальную беседу без адвоката. Я согласился пообщаться, потому что не виновен. Я не считал, что я виновен и что я вообще имею какое-то отношение к этому делу. Поэтому с первого дня сказал: давайте спрашивайте, я отвечу, как было. Но чекисты всё время упрямо предлагали подписать бумагу о сотрудничестве. На что я, естественно, отказался. Но мне всё равно прямым текстом предлагали «сотрудничать». Вот дай показания на Глущенко, дай показания на Колчина, тогда ты выйдешь на свободу. По Глущенко это было, когда меня возили в городскую прокуратуру на опознание меня Петровым. Чекисты говорили, мол, Игорь мы понимаем, что ты невиновен. Вот дай показания на Глущенко — и иди на свободу. Я говорил: «Как же так. Я этого Глущенко знать не знаю и никогда не видел». В ответ чекисты: «А какая тебе разница. Дай показания и иди».
— А когда ты первый раз услышал фамилию Старовойтовой?
— Как раз в день убийства, когда это прогремело на всю страну. Как у нас в стране повелось… По всей стране протрубили — кого-то убили. У меня даже ничего не шелохнулось, для меня это — абсолютно незнакомый человек. Я не знал — кого убили, почему. Мы с братом Славой и мамой были у себя в квартире на проспекте Культуры. Я там жил тогда.
— Игорь! Что ты можешь сказать о брате в этом деле?
— В этом деле? Ну, моя версия, я думаю, просто железно достоверная и неоспоримая. Чекисты сначала решили морально надавить на меня. Надавить, чтобы я пошел на поводу у них. Во-вторых, чекистам явно было абсолютно абсурдно утверждать, что я общался, например, с Колчиным. Потому что я никогда этого человека прежде даже не видел и не знал. В суде это не подтвердилось. Даже стукачами типа Воронина. Они что-то вякали, но это было явно смешно. И чекисты решили завести новую тему. Мол, я получал указания от Колчина через брата. И вот теперь, мол, сидят два таких ореха, два ореха Лелявиных, которые не колются! Но это не так. Я давал показания с первого дня. А брата посадили через полтора года после того, как я уже был за судом. Брат абсолютно не причастен. По мнению всех, кто его знает, старший брат — талантливый бизнесмен. Я никогда не слышал от брата о криминале в его делах. Он всячески оберегал и предостерегал меня от криминала. Чтобы я, не дай Бог, не связался с криминалом. Он умный, талантливый человек. У него второе высшее, юридическое образование. К этой политике, к этой грязи он не имеет никакого отношения. Это — вымысел чекистов, которые ему завидуют.
— Последние два вопроса. Как вы познакомились с Колчиным?
— Это было уже в суде. Я протянул руку: «Я — Игорь». В ответ: «Я Юра». Подчеркиваю — мы познакомились лишь в суде, на следствии не было ни одной очной ставки. Мы пожали друг другу руки. Подумайте сами — когда я приехал в город, мне было всего 16 лет, а Колчину и товарищам уже лет около тридцати. Что могло нас связывать? Что касается старшего брата, я никогда от него не слышал фамилии Колчин. Первый раз услышал от Славы, что он его знает, в суде. Теперь я намерен добиваться полного оправдания и себя, и брата. В отношении нас нарушены все мыслимые конституционные и иные права. Мы будем добиваться осуждения фальсификаторов. Вот я сидел три года. А страна-то как-то развивается! Как-то растёт! Так пора уже кончать с ментовским беспределом, с бандитским беспределом, с мафией, с ФСБ-эшным беспределом. Потому что это — те же бандиты, те же преступники. Они так же ломают судьбы людям. Они так же убивают. Вот сейчас убили журналиста Максимова. И выясняется, что убили его сотрудники милиции. А мне кажется, что там может быть замешано и ФСБ.
— Что хочешь пожелать родителям, своей девушке, читателям и тем, кто пока остался в плену ФСБ?
— У меня теперь много друзей. Кланяюсь в пояс своей Люде, которая меня дождалась, несмотря на все угрозы. Вечно благодарен родителям, которые не отреклись от нас с братом, несмотря на чудовищное давление ФСБ-шной машины. По гроб благодарен тем журналистам, которые не лгали, а продирались сквозь вымысел и клевету. Поклон до земли вам и всем тем людям, которые искренне нам верили, которые верят в Россию. Всем, кто помог нам выстоять. А Юре Колчину, Виталику Акишину и моему брату Славе — ребята, держаться! Держаться! Я знаю — вы невиновны! Крепиться! Сделаем всё, чтобы вы были на свободе. Правда за нами.
Беседу вёл Николай АНДРУЩЕНКО
N28(739), 07.07.2005 г.
