 |
| Собрание | Марк Шишкин | 04.07.2005 |
«Человек создан для счастья, и только победами каждодневными может он достигать радости и такого состояния, которое несет всем и ему свет…» Сказавший эти слова, научился побеждать грех, и хотя его внутренний подвиг был невидим другим, все видели Свет Христов переполнявший его и обильно изливавшийся на каждого. Добрая память о нем оставалась везде, где он служил Богу и народу Божьему. Поэтому тысячи православных в русском зарубежном рассеянии и в России поминают в своих молитвах приснопамятного Владыку Сергия епископа Пражского, архиепископа Казанского и Чистопольского.
Аркадий Дмитриевич Королев — будущий Владыка Сергий — родился 18 января 1881 года в Москве на Большой Пресне в купеческой семье. Ему едва исполнилось три месяца, когда умер его отец и все заботы о воспитании восьми детей легли на плечи его матери Марии Алексеевны. Детство Аркадия прошло в Москве, а затем семейство Королевых поселилось в усадьбе близ села Обольяново Дмитровского уезда. В Обольянове Аркадий посещал школу и церковь, где, по его словам, служил «прекрасный священник и причт» и совершалось благолепное богослужение. Тогда он мечтал прислуживать при алтаре, как прислуживали в Обольянове и по всей России дети священнослужителей. Но сложись обстоятельства по иному, мечты отрока Аркадия, при сословном строе, остались бы только мечтами.
По окончании обольяновской школы Аркадий должен был поступить в гимназию или другое ближайшее учебное заведение. Таковым оказалось Дмитровское Духовное Училище, и, хотя его семья не принадлежала к духовному сословию, социальные границы пришлось перешагнуть. Исправно отучившись в училище, купеческий сын в 1896 году поступил в Вифанскую Семинарию близ Троице-Сергиевой Лавры.
Учеба в духовных школах усилила религиозное настроение Аркадия Королева. Его любимой книгой сделался «Путь ко спасению» Свт. Феофана Затворника и мы можем только догадываться, как прибегал он к советам старца-святителя во время искушений, как его юная душа окрылялась в минуты радостных побед. Это обстоятельство весьма примечательно, потому как для множества молодых людей «духовного звания» учеба в семинарии или даже в академии становилась временем разочарования и безверия. Что греха таить, карьеризм и самодурство наставников, богословие, пропитанное западным рационализмом и простая бытовая неустроенность не добро влияли на нравственное состояние учащихся. Те же занятия по Св. Писанию и Каноническому Праву, на которые ходил Аркадий Королев, посещали и будущие разночинцы-нигилисты во главе с Чернышевским, и позднейшие революционеры-бомбометатели, и, страшно сказать…, «сам» «отец народов». Но, видимо, они читали другие книги.
Завершив семинарское учение в 1902 году, Аркадий поступил в Московскую Духовную Академию в Троице-Сергиевой Лавре, где вместе с другими воспитанниками каждый день приходил за благословением к мощам преподобного Сергия Радонежского. В Академии состоялась знаменательная для него встреча с епископом Сергием (Старогородским), приблизившая его к выбору монашеского пути. Будущий Патриарх Московский, а тогда ректор Духовной Академии в Санкт-Петербурге, служивший прежде в Японской Миссии, производил сильное впечатление на всех студентов. Для них он был образцом ученого монаха и деятельного труженика нивы Христовой.
Через четыре года, выдержав испытания на ученую степень, Аркадий отправился погостить к своему старшему товарищу о. Серафиму (Остроумову) — наместнику Яблочинского монастыря Св. Онуфрия в Холмской епархии. Монастырь на границе православной Руси и латинской Польши, в крае, едва вернувшемся из многовековой унии к вере предков, по всем обстоятельствам должен был нести миссионерское служение. С этой целью епископ Холмский Евлогий (Георгиевский) собирал туда и в другие монастыри своей области высокообразованных монахов и монахинь. При обителях открывались школы, приюты и образцовые хозяйства. Знакомство Аркадия с епископом, который живо напомнил ему преосвященного Сергия, решило его дальнейшую судьбу, и он без особых колебаний остался в Яблочинском монастыре.
Первым послушанием Аркадия стало преподавание Закона Божия в монастырской школе. 20 июня 1907 года он принял монашеский постриг и был наречен именем Преподобного Сергия. В 1908 году он был рукоположен во иеромонахи, назначен наместником монастыря и заведующим школой псаломщиков. В 1914 году состоялось его назначение настоятелем Яблочинской обители и благочинным монастырей Холмщины с возведением в сан архимандрита.
На западной окраине произошло духовное становление инока и архимандрита Сергия. «Жизнь в монастыре с его многообразной деятельностью для дела святого Православия под мудрым и благостным водительством владыки Евлогия была счастливейшим временем моей жизни» — писал он позднее. Среди миссионерских трудов и хозяйственных забот о. Сергий находил время для общения с Богом и борьбы со своими немощами. Непрестанная внутренняя работа, невидимая другим, выражалась на его радостном и приветливом лице.
Деятельность обители не ограничивалась пределами России. Монастырь поддерживал постоянные связи с православными Галиции и Подкарпатской Руси, гонимыми униатами и австрийскими властями.
Архимандрит Сергий был строг к своей братии, но столько же он был снисходителен к приходящим мирянам, покрывая людские грехи молитвой и любовью. Эта любовь к Создателю и к ближним переполняла его, и ей он руководствовался в своих словах и поступках. Не обладая хорошей дикцией и красноречием, он говорил внешне простые, незамысловатые проповеди, но его речь, подкрепленная личным духовным опытом, оказывала сильнейшее воздействие на слушающих. Все видели его доброту и заботу о каждом, поэтому о. Сергий скоро заслужил уважение и образованных горожан и, особенно, простых холмских крестьян. «Настоящий монах по своей природе», как говорили о нем знавшие его, общительностью и непосредственностью он разрушал обыденные рассуждения о монахах, как о ком-то суровом и нелюдимом.
Не прошло десяти лет монашеского служения архимандрита Сергия, как в его жизнь впервые вмешались события «мирового» масштаба. В 1914 началась Великая Отечественная война (большевики нарекли ее империалистической, теперь принято называть просто Первой Мировой). Открывшись стремительным наступлением русских войск, она обернулась для России рядом поражений, и, в конечном счете, гибелью. Немецкие войска двинулись на восток, и в августе 1916-го смиренный настоятель с горечью и сожалением покинул свою обитель. После войны он вернулся назад, но теперь это была другая страна — Холмщина и вся Западная Россия вошла в состав Польского государства.
Православные, едва укрывшиеся от красного погрома под сенью возрожденной Речи Посполитой, и здесь оказались гонимы. Польские власти, словно повторяя опыт восточных соседей, взялись вымещать на православии вековую обиду на Россию. Тоже закрывались и разрушались храмы, тоже устраивались публичные глумления, тоже «вызывались» и арестовывались несогласные священнослужители. Ситуация осложнялась внутрицерковной смутой из-за вопроса об автокефалии польской Церкви.
Часть духовенства, при поддержке государства, добивалась создания Польской Православной Церкви, независимой от Московской Патриархии. Другая часть стремилась сохранять и поддерживать каноническую связь с Русской Церковью и видела в православных подданных Польши часть единого русского народа. Среди последних был и чуждый всякой политики архимандрит Яблочинского монастыря.
Указом Св. Патриарха Тихона от 20 октября 1920 года о. Сергий был назначен епископом Бельским (Бяло-Подляшским) с возложением на него временного управления Холмской епархией. 17 апреля 1921 года в соборе Вилленского Свято-Духовского монастыря состоялась его архиерейская хиротония. Однако он не смог исполнить возложенное на него послушание. Польские власти не признали хиротонию епископа Сергия действительной, и он был вынужден оставаться в своем монастыре. Тем временем обстановка накалялась, и государство пошло на открытое вмешательство в церковные дела. Несогласные иерархи, не имевшие польского гражданства, были подвергнуты высылке. Епископ Сергий был вызван в Люблин, где его арестовали и оттуда в апреле 1922 года вывезли в Чехословакию.
Приехав в Прагу без денег и знакомых, он добрался до храма Святителя Николая, где совершались русские богослужения, и поручил себя заботе Чудотворца. Случайный прохожий обратил внимание на одиноко стоящего священника и отвел его к русскому эмигрантскому представителю. Тот устроил изгнанного епископа и подыскал ему квартиру. Вскоре бывший епископ Холмский, Западноевропейский митрополит Евлогий, назначил Владыку Сергия епископом Пражским и своим викарием в Чехословакии, Австрии и Венгрии.
* * *
В жизни русского Зарубежья 20-х — 30-х годов Прага занимала особое положение. Если Париж называли «столицей эмиграции», Харбин «Россией за границей», а Берлин «мачехой русских городов», Прага по праву именовалась «русскими Афинами» или «русским Оксфордом», как центр образования и науки. Оказавшись в изгнании, многие деятели русской культуры откликнулись на провозглашенную чешским правительством «русскую акцию» и поселились в городе на Влтаве, чтобы там продолжить труды на благо утерянного Отечества.
Совместными усилиями чешских властей и русской общественности открывались русские школы, гимназии и высшие учебные заведения. Выходили издания, широко известные по всей эмиграции. В разное время в городе жили и работали: философы Николай Лосский, протоиерей Сергий Булгаков и евразиец Петр Савицкий; правовед Павел Новгородцев; историки Александр Кизеветтер и Георгий Вернадский; литературоведы Альфред Бем и Евгений Ляцкой; историки искусства Никодим Кондаков, Николай Андреев и многие другие обитатели профессорских домов в пражском районе Дейвице. Из разных концов Европы сюда съезжалось русское студенчество с надеждой, что полученное образование будет востребовано в будущей свободной России.
Все это происходило в мире, едва оправившемся от потрясений Великой войны и революционного насилия. Сохранение русской культуры Промысел Божий доверил людям, лишившимся привычного жизненного уклада, чьи судьбы были надвое переломаны октябрем семнадцатого и Гражданской войной. Между приступами безысходности лучшие из них искали смысл своего существования и ждали жизненных примеров, подтверждающих, что еще возможна Правда на земле.
Выдворенный из Польши епископ Сергий должен был ободрить труждающихся и примирить озлобленных, сделав духовную жизнь во Христе основой интеллектуального совершенствования и бытового благополучия своей паствы. Из тридцати одного года своего архиерейского служения, двадцать четыре (1922 — 1946) он провел в Праге. Неслучайно в эмиграции он известен как Владыка Сергий Пражский.
Духовный облик Владыки, вобравший в себя лучшие черты православного святительства и старчества, привлек к нему множество людей. Общение с ближними в любви Христовой и общение с Богом в Церкви стали двумя дорогами, по которым он вел свое «словесное стадо» в Царство Небесное.
«Мы призваны к общей жизни, и общение с людьми есть поэтому христианский долг, — говорил Владыка в беседе „О подвиге общения“ — Человек, общаясь с другими и творчески преодолевая разделение, раскрывает свои ценности, обогащается сам и тем самым обогащает других». Современники отмечали, что вся «политика» епископа Сергия заключалась в непосредственном личном общении с верующими. Он постоянно участвовал в жизни своих прихожан, часто исполняя обязанности приходского священника. В Праге не было русской семьи, где он не крестил бы детей, не венчал молодых и не напутствовал умирающих. Он знал всех русских пражан по имени, помнил об их семейных праздниках и не упускал возможности спеть «многая лета» и преподнести подарки виновникам торжеств.
Велика была его помощь нуждающимся и забота о больных. Как правило, у него не залеживались пожертвованные ему деньги, перчатки, теплые вещи и т. п. Бедность среди эмигрантов была делом обычным, а он не мог оставить ближнего без утешения. Преосвященный навещал больных дома и приходил к ним в больницы. Собираясь в больницу, он всегда брал с собой икону и, водрузив ее у постели недужного, служил краткий молебен о его исцелении. Потом говорил незамысловатые слова: «Да, да вот так, больны, ну ничего. Господь посылает нам испытания. Да, вот. За все благодарите Господа. И всегда будьте радостны. Ну, вот. Все хорошо будет».
Даже среди шума и суеты Владыка умел оставаться с человеком «один на один», чтобы понять, успокоить и незаметно указать ему выход из любой затруднительной ситуации. Друзья и прихожане с умилением вспоминали его большой черный мешок, откуда попадавшиеся на встречу Владыке дети непременно получали яблоки и сладости. За доброту и необычный для европейского города внешний вид (а он всегда ходил в рясе) пражская ребятня прозвала епископа Сергия «Святым Микулашем», т. е. Св. Николаем, а русские сравнивали с Дедом Морозом.
«Надо уметь освящать наши взаимоотношения светом Христовой истины, что бы они приносили нам благо. Отыскивая общее нам божеское, мы становимся соработниками Божьими на земле…. «Идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их», — проповедовал Владыка и стремился приучить к общению во славу Божию всех окружающих. В специально нанятом помещении он устроил Николаевское подворье, куда после богослужений собирались все желающие, за чашкой чая общались между собой и беседовали со своим архипастырем. Но особенно пражанам и приезжим запоминались четверговые чаепития в архиерейском доме.
Епископ Сергий снимал комнату на четвертом этаже в доме N 74 по Легеровой улице. Домохозяйка «тетичка» Франтишка, пожилая чешка, испытывала к Владыке глубокое уважение, а он отвечал ей искренней сыновней любовью. Каждый четверг в тесной архиерейской комнате за большим обеденным столом собирались люди: пили чай из самовара, угощались вареньем владыкиного приготовления, обсуждали различные вопросы, спорили. Владыка принимал в разговорах самое живое участие, шутил и смеялся, но ни с кем не спорил и своего мнения никому не навязывал. За столом одновременно сидели 20−25 гостей, а за день через порог квартиры переступало до двухсот человек. Здесь были и профессора и студенты, приезжие священнослужители и политические деятели, писатели, художники, простолюдины и аристократы. Самый отверженный человек мог найти здесь домашний уют и человеческую доброту. Нередко в комнате епископа встречались те, кто за пределами этого дома не хотели и видеть друг друга. Всех их Владыка Сергий учил святости человеческих отношений, призывая преодолевать в себе греховное и находить то, что действительно объединяет всех людей — образ Божий.
Особым вниманием Пражского епископа пользовалась русская молодежь. Он был частым гостем на собраниях и съездах Русского Студенческого Христианского Движения. Уважение, с которым он приходил к молодым сердцам, и его непосредственность сделали Владыку Сергия своим среди его младшей паствы. Теперь каждый субботний вечер молодые люди и девушки стремились не на танцы и увеселения, а на Всенощное бдение к своему духовному отцу.
Православное богослужение совершалось в столице Чехии со второй половины XIX века. Тогда многие славянофильски настроенные чехи обратились в православие. В 1874 году, при активном участии русской дипломатии, австрийские власти передали православным старинный Собор Святителя Николая на Староместской площади. В 1924−25 годах при поддержке премьер-министра Чехословакии К. Карамаржа и его русской супруги Надежды Николаевны на русском кладбище в Ольшанах был построен храм в честь Успения Пресвятой Богородицы.
Епископ Сергий использовал уставное богослужение как сильнейшее миссионерское средство. Кроме воскресных и праздничных дней он служил каждую среду и пятницу. Не имея вокруг себя многочисленного духовенства, он с помощью одних юных прислужников создавал торжественные архиерейские службы. Нередко Преосвященный становился на клирос и четко вычитывал положенные стихословия. В будние дни, когда прислужники сидели в гимназических классах и аудиториях, он мог сам, как смиренный пономарь, ходить со свечой на Малый и Великий вход. Любил Владыка «дьяконствовать», но, не обладая музыкальным слухом, часто фальшивил и кротко соглашался с младшими сослужителями, которые советовали ему «не разносить». Из Яблочинского монастыря он привез в Прагу монастырские распевы и колядки и приучил к ним певчих и прихожан. «Проявляйте творчество, — говорил Владыка своим клирикам, — но не вносите отсебятины», называя отсебятиной изменения, противные духу обряда и мешавшие ему.
Он обладал самой непритязательной внешностью: полный, сутуловатый, маленького роста, с огромной, как казалось, головой и обычной суетливостью и услужливостью. Сидя среди гостей у кипящего самовара, он сам над собой подтрунивал: «самоварчик толстенький и Владыка толстенький». Не стал он и хорошим оратором, предоставляя произнесение торжественных речей своему лучшему другу и многолетнему сподвижнику архимандриту Исаакию (Виноградову; 1895−1981). Но совершенно иного Владыку видели на богослужениях: весь вид его преображался, появлялась правильная осанка, степенность в движениях, «…перед нами был князь церкви, воодушевленный, устремленный, даже величественный. Его манера произносить молитвы, ясность чтения текстов, общая возвышенность стиля его служения неизменно покоряли и увлекали молящихся», — вспоминал об этих службах Н. Андреев. Многие из предстоявших плакали, и все уходили радостными.
Тот, кто проповедовал единение людей, не мог забыть о нем и перед Престолом Господа. Неслучайно самыми светлыми и торжественными службами Владыки были службы Святой Пасхи, которую празднуют постившиеся и не постившиеся, праведные и грешные, ибо Спаситель, победивший грех, дает радость всему миру. Человек тоже «только победами каждодневными может достигать радости» и преодолевать пришедшее через грех разделение, поэтому скажем правду, если назовем весь духовный опыт Владыки Сергия и всю его жизненную философию философией Пасхи. «Слушайте, слушайте — Христос Воскресе!» — восклицал он каждую весну. «Воистину Воскресе!» — отвечал ему дружный хор русских и чехов.
Люди восхищались умением Владыки сочетать мудрость и непосредственность, однако мало кто знал о том, как он достиг такого состояния. Он неустанно призывал людей искоренять в себе зло, но только по отрывочным свидетельствам мы знаем о том, какую брань вел он сам.
Супруга известного церковного деятеля протопресвитера Александра Киселева матушка Каллиста рассказывала о том, как один из участников кружка РСХД при Тартуском университете студент естествознания Дмитрий Желнин, решил принять монашество. Он давно состоял в переписке с Владыкой, и тот вызвал его к себе в Прагу для прохождения послушания. Сделавшись келейником Владыки, Дмитрий узнал своего духовного отца таким, каким его не видели другие. Веселый и приветливый с людьми, оставаясь один, он затворялся в своей комнате, в общении со своим послушником был неразговорчив, явно стремясь к уединению. Пожив в такой обстановке, Дмитрий понял, что не способен быть монахом. Он поведал обо всем Владыке, и Владыка с любовью и благословением отпустил его домой.
В действиях епископа-аскета не было лицемерия, ибо он действительно радовался общению с людьми, но прежде всего он был монахом и предъявлял самые строгие требования к себе и ко всем другим желающим вступить на путь ангельского совершенства. В его образе во всей красоте проявился благодатный опыт старчества, когда верный раб Христов, через самоуничижение и мучительную борьбу с собой, вносит мир в души окружающих. И действительно, построенная на таком основании церковная жизнь пражского прихода пребывала в цветущем состоянии.
Прагу миновали распри между сторонниками Зарубежного Архиерейского Синода в Сремских Карловцах (Югославия) и приверженцами парижского митрополита Евлогия, потрясавшие многие православные эмигрантские общины. Епископ Сергий, подчинявшийся митрополиту Евлогию, был в равной степени уважаем «карловчанами». Теплые и дружные отношения сложились у него с «карловацкой» братией Ладомировского монастыря Св. Иова Почаевского в Словакии.
Еще ярче всеобщее уважение к пражскому архипастырю проявилось в его отношениях с паствой. Известно, что среди эмигрантской многоголосицы большинство политически активных пражан тяготело влево. Здесь было много меньшевиков, эсэров, и даже кадеты считались правыми. Многих людей нецерковных, живших доселе идеями и утопиями Запада, Владыка привел в церковь, действуя исключительно силой своей доброты. При нем не принято было говорить о политике, да и сам он сторонился всякой «принципиальной борьбы». Для него не существовало ни кирилловцев ни николаевцев, ни младороссов, ни солидаристов, а были только люди со своими грехами и бедами и образом Божьим где-то в сердце. Владыка был искренним патриотом и свято верил в то, что «если каждый признает свою вину в разрушении России и покается в ней, то Господь дарует спасение нашей Родине».
Так пражская община жила обыденной жизнью, освящаемой молитвами праведника, а между тем, события мировой истории неуклонно шли в сторону новой катастрофы. После недолгих препирательств «великих держав» в марте 1939-го немецкие войска вошли в Прагу. Земля Святого Вацлава была переименована в Протекторат Богемии и Моравии, и перед русскими обитателями Протектората встали новые проблемы и опасности. Многие прихожане Владыки Сергия оказались в концентрационных лагерях, а сам он снова лицом к лицу оказался с беспощадной государственной машиной.
В споре между «евлогианами» и «карловчанами» немецкое правительство поддержало более многочисленных и консервативных сторонников Зарубежного Синода. «Евлогианские» приходы в Рейхе и присоединенных территориях должны были перейти в ведение Германской епархии Русской Зарубежной Церкви. Нужно отдать должное Германскому архиепископу Серафиму (Ляде), который не пошел на вмешательство в дела другой юрисдикции и 3 ноября 1939 года заключил с Владыкой Сергием соглашение. «Евлогиане» сохранили самоуправление и лишь формально подчинялись Германской епархии.
С началом немецкой оккупации для Владыки началось время скорби и исповедничества, которое продлилось до самой смерти святителя. Он защищал гонимых и укрывал у себя бежавших из немецких концлагерей, это могло стоить ему жизни, благо рядом был пример главы православных чехов епископа Горазда, принявшего мученическую смерть за то, что в его храме скрывались бойцы чешского Сопротивления. Но Владыку не страшила возможная развязка, и он продолжал творить правду и милосердие.
В России разворачивались события, приковывавшие внимание Владыки куда больше, чем все опасности. Перепуганное военными неудачами сталинское правительство стало активно эксплуатировать патриотические ценности и было вынуждено пойти на уступки Церкви. Оскверненные храмы возвращались верующим, возобновлялось духовное образование, было восстановлено патриаршество, и Патриархом Московским и всея Руси стал митрополит Сергий (Страгородский), с молодости почитаемый епископом Сергием. Гитлеровцы настаивали на признании этого акта незаконным. 21 октября 1943 года в Вене состоялось совещание зарубежных иерархов во главе с Предстоятелем Зарубежной Церкви митрополитом Анастасием. Был там и Владыка Сергий. Итогом совещания стало подписание декларации, провозгласившей избрание Московского Патриарха не соответствующим церковным канонам. Владыка громогласно объявил свой протест и отказался подписать документ. Однако власти не решились трогать уважаемого епископа и опубликовали декларацию вместе с его поддельной подписью.
На просторах России закончилось победоносное шествие немецкой армии. Советские дивизии рвались в Европу. По разным обстоятельствам многие жители оккупированных областей уходили вслед за отступающими частями Вермахта, боясь преследований со стороны коммунистов. Прагу наводнила волна русских беженцев, и всех их утешал постаревший от переживаний епископ Сергий. Когда немцы отошли за Карпаты, возникла угроза и русским эмигрантам первой волны. Владыка духовно укреплял тех, кому предстоял крестный путь через сталинские лагеря, и подбадривал тех, кто, теряя все, снова бежал на Запад, но сам ни под каким предлогом не соглашался покинуть свою кафедру.
Пасхальные майские дни сорок пятого прошли в суматохе боев. В Праге и ее окрестностях, словно в пушкинской «Полтаве», смешались немцы, восставшие чехи, власовцы из 1-ой дивизии РОА. Снаряды и бомбы сеяли в городе смерть и разрушение. Был серьезно поврежден Никольский Собор, и центр богослужебной жизни переместился в Успенскую церковь. Наконец, Прагу заняли советские части. Открылась настоящая охота за эмигрантами. Арест грозил всем, независимо от их отношения к немцам. Одних палачи НКВД расстреливали здесь же, во дворе пражской тюрьмы Панкрац, других отправляли в рабство в бесчисленные лагеря смерти. Погибли многие ученые, общественные и культурные деятели. 24 мая был арестован архимандрит Исаакий. Его этапировали во Львов, где приговорили к десяти годам по 58-ой статье, и оттуда отправили в Карагандинские лагеря. Только после непрестанных ходатайств и слезных молитв Владыки больного и измученного отца Исаакия освободили 3 мая 1946 года.
Сам Владыка несколько раз подвергался арестам и обыскам, но остался на свободе. Он со смирением принимал все скорби и с любовью смотрел на творивших беззакония заблудших русских людей. В последний день войны на Николаевское подворье с обыском пришли три красноармейца. Стоило Владыке только посмотреть на них своими благостными глазами, чтобы тягостная процедура прекратилась, и красноармейцы вместе со всеми верующими сидели за столом и угощались пасхальной трапезой.
После окончания войны общины, входившие в юрисдикцию митрополита Евлогия, воссоединились с Русской Православной Церковью. В 1946 году ко дню двадцатипятилетия епископской хиротонии Владыка Сергий указом Патриарха Алексия (Симанского) был возведен в сан архиепископа. Вскоре он должен был покинуть Прагу и ехать в Вену, где возглавил Среднеевропейский экзархат. В Вене Владыка продолжил свой пражский путь. Он так же утешал страждущих, помогал разоренным войной, на его богослужения собирались не только православные, но и старокатолики и протестанты, и всех он учил христианскому общению на скромных застольях у себя на квартире. Сам он очень нуждался и находился под постоянным наблюдением спецслужб, но когда ему предложили бежать в американскую зону оккупации, он ответил: «Нет. Меня вернут в Россию, и там я умру. Я останусь на месте, которое определил мне Бог».
В 1948 году Владыку перевели в Берлин на Германскую кафедру. Там он снова подвергся многим обыскам и допросам. Наконец, осуществилось его самое заветное желание — 26 сентября 1950 года Владыка Сергий был назначен в Россию, архиепископом Казанским и Чистопольским.
* * *
Русское Зарубежье всегда жило жаждой возвращения на Родину. Разными способами беженцы стремились вернуться домой, чтобы там воскресить Россию. Часть эмигрантов вернулась вместе с немецкой армией, а после ее разгрома заполнила камеры, бараки и братские могилы на всем пространстве от Мурманска до Магадана. Другая часть искренне верила, что новая Отечественная война преобразила Советское государство, и теперь все будет по-другому.
Еще не успели остыть руины Хиросимы, как из Парижа и Харбина в СССР направилась целая волна добровольных репатриантов. Они хотели строить новую жизнь в новой стране. Увы, усатый «отец народов» только посмеялся над ними. Одних он отправил в те же камеры, бараки и могилы, других заставил лгать и клеветать на все родное.
Владыка Сергий, покидавший Берлинскую кафедру, был свободен от каких-либо иллюзий. Семь лет, пережитых в оккупированной немцами Праге, и еще пять лет под надзором спецслужб в разных городах подсоветской Европы прибавили к его пастырскому подвигу подвиг исповедничества. В застенках НКВД пропадали его духовные чада, на его глазах рушилась жизнь ближних. Впереди Владыку ждала далекая Казань и новые испытания, но радость близкой Родины была сильнее всех естественных страхов.
Он прибыл в столицу Советской Татарии 26 сентября 1950 года и отслужил первое богослужение в Кафедральном Никольском Соборе на улице Баумана. После трех десятилетий церковной смуты и гнета короткое двухлетнее архипастырство Сергия Пражского стало для Казанской Церкви временем отдыха и обновления сил перед новыми потрясениями.
Конечно же, после войны Церковь не гнали так беззастенчиво, как в 20-е и 30-е годы. Вроде бы открыли часть храмов, дозволили готовить молодых священников, но, тем не менее, возникало множество новых соблазнов. Теперь все священнослужители, подчинявшиеся Святейшему Патриарху Московскому, должны были верой и правдой служить атеистической власти. Так как честное служение Богу и ближним мало согласуется с торжественными молебнами на 7 ноября, каждому из них приходилось балансировать между малодушием, которое превращало пастырей Христовых в осведомителей красного «министерства любви» (по определению Оруэлла) и неосторожностью, которая была прямым пропуском в лагерь. Остаться с паствой и не предать ее — было главной задачей истинных служителей Церкви из тех, кто не ушел в катакомбы.
Русский православный народ, в лучшей и меньшей своей части, был закален страданием и горел верой, но и эта часть не всегда была свободна от усталости и чувства безысходности. Желая сберечь островок своего мира от находящих волн, церковный люд и наиболее стойкие представители старой интеллигенции закрывались от внешнего мира скорлупой недоверия. Из прочего народа, который заходил в церковь, только если в опустевших стенах храма размещалась какая-нибудь контора, одни были совершенно равнодушны ко всему, кроме маленьких радостей тоталитарной жизни, а другие были изломаны этой жизнью и пребывали в унынии.
Именно уныние и недоверие к людям архиепископ Сергий в первую очередь искоренял среди пражских эмигрантов. Теперь он был призван бороться с ними на Родине. Его уже нельзя было испугать тиранией, и в Казани он продолжал делать то, что делал и во время польского гонения, и при нацистах. Снова на богослужение стекалось множество людей, снова церковные стены оглашались тихим голосом Владыки, снова он с любовью и добротой смотрел на каждого приходящего к нему.
Сегодня в Казани осталось немного живых свидетелей его святости. Одна из них Елена Борисовна Пальчикова, дочь предводителя казанского дворянства, почти полстолетия собирала воспоминания разных лиц о своЈм духовном отце. Вот как она рассказывает о своей первой встрече со святителем:
«Я очень люблю храм и богослужение, раньше не пропускала ни одного памятного дня. Ходила и на кладбище (в храм Ярославских чудотворцев. — М. Ш.), но больше всего я любила Покровскую церковь. Однажды мне сказали, что к нам приехал новый архиерей, и я из любопытства пошла в Никольский собор. Владыка мне не понравился — маленький, толстый, и я больше не ходила на архиерейские службы. Наступил праздник Покрова Божией Матери, Владыка служил в нашей церкви. Когда он обходил храм с кадилом, то как бы случайно посмотрел на меня. И я вдруг увидела лицо старца с дивными глазами, которые как будто читали мою душу. Я всей душой поклонилась ему, полюбила и стала посещать все его служения, не пропуская, до самой его кончины».
С середины сороковых годов до перестройки в Казани действовало всего три храма: Никольский Собор, составляющий один комплекс со старинной Покровской церковью; храм на Арском кладбище, где богослужение не прекращалось в самые лютые времена, и церковь в память Казанской иконы Богородицы в пригородном селе Царицыно.
Владыка Сергий внес в богослужебную жизнь Казани свойственный ему творческий дух. Не смотря на преклонный возраст и слабое здоровье он исправно выстаивал все службы и подолгу прикладывал прихожан ко кресту, давая при этом духовные наставления. Люди, служившие с ним, вспоминают, как при нем само собой прекращалось праздное хождение по алтарю, и просто совестно было вести лишние разговоры. При этом все его замечания священнослужителям носили исключительно доброжелательный характер и были сопряжены с молитвой о них. Он ввел ежедневное служение молебнов Богородице после Литургии и обязательное пение акафиста в честь Ее Казанской иконы на воскресной вечерне. Последняя традиция прочно укоренилась в богослужебной жизни Казани и сохраняется до наших дней. Кроме того Владыка украсил древний список с Казанской иконы, находящийся в Кладбищенской церкви девятью лампадами и опубликовал в Журнале Московской Патриархии статью посвященную истории Казанского образа.
В том же храме на Арском кладбище под Престолом бокового придела, при Владыке Сергии, был сокрыт ларец с частью мощей Святителя Германа Казанского (+1567). Он пролежал там до Великого поста 2000 года, когда был случайно найден, и летом того же года с торжеством перенесен в Успенский монастырь на острове Свияжске. Может только благодаря этому, святыня не разделила участи мощей другого казанского Святителя Варсонофия (+1576), которые в годы Застоя просто выбросили на свалку.
Владыка интересовался казанскими храмами и думал об их возрождении. Особый его интерес вызывали: бывший Кафедральный Благовещенский собор в Казанском Кремле; Ивановский монастырь напротив Спасской башни Кремля, превратившийся в обычную коммуналку; Николо-Гостиннодворская церковь, где и поныне размещается Главное Архивное Управление Республики Татарстан.
Он жил в двухэтажном деревянном домике на перекрестке улиц Лесгафта и Вишневского, среди тишины и деревьев. Свою комнату все время украшал цветами и молодыми ветками. Любил по вечерам гулять по казанским улицам. Его обычные маршруты проходили по Вишневского и соседним местам. Он захаживал в запутанные переулки «Калуги» и в Клыковку (ныне район улицы Красная позиция), которая тогда имела славу казанского «Шанхая». Интересно, что в условиях победившего социализма, архиепископ Сергий не изменил пражскому обыкновению всегда ходить в рясе или подряснике, и добираться до храма пешком. Странный гость на нищих и тихих улицах нес с собою мир и благословение.
Во время прогулок Владыка подмечал, где люди живут бедно, у кого требует ремонта дом, а потом старался помочь им. Люди знавшие его отмечают, что он никого не баловал подачками, но помогал именно тем, кому это было нужно, а на такую помощь порой уходил весь его архиерейский доход. В его лице находили утешение и запуганные властями «бывшие», такие как Елена Борисовна Пальчикова, и утомленные беспросветным существованием жители рабочих окраин. Каждому человеку он уделял время в храме, а особенно близких людей приглашал домой, поил чаем из старого самовара и кормил вареньем собственного приготовления.
В годы казанского служения Владыка Сергий не оставил и свою зарубежную паству. Он молился за всех своих многочисленных знакомых и духовных чад, вспоминал Яблочинский монастырь, Прагу, Вену, Берлин, покойного митрополита Евлогия, портрет которого висел в одной из комнат архиерейского дома. Некоторым близким людям он рассказывал о своей жизни и жизни русского православного Зарубежья. Однажды Владыке удалось обменяться письмами со своими берлинскими чадами, которые ничего точно не знали о его судьбе и беспокоились о нем. Но поскольку такие письма непременно прочитывались чекистами, Владыка не мог написать о себе многого.
Его архипастырство не ограничивалось Казанью. Он много ездил по своей епархии и бывал в соседней Чебоксарской. Как-то во время торжественной встречи в Кафедральном соборе Чебоксар, когда епископ Иов (будущий архиепископ Казанский) говорил слово в честь прибывшего гостя, Владыка Сергий поклонился ему до земли, а потом успокаивал смущенного собрата словами: «Я кланяюсь твоему дару красноречия, я такового не имею».
Известный православным казанцам церковный старожил Виктор Андреевич Лошадкин не раз путешествовал по Татарии в качестве архиерейского иподиакона. По его словам, никто другой не удостаивался такого радушного приема с каким народ встречал архиепископа Сергия. Осенью 1951 года Владыка отправился на юг Республики, в Нурлатский район, где должен был освятить преданный верующим Тихвинско-Богородский храм села Тюрнясева. В числе сопровождавших его лиц был и 26-летний иподиакон Витя. Теперь, спустя полвека он с мельчайшими подробностями вспоминает те дни:
«Мы добрались до Нурлат на поезде через Ульяновск. На станции не было перрона, и Владыка, уже старенький, не мог сам сойти с подножек, так что мне пришлось брать его на руки. За нами пришла полуторка и мы поехали в Тюрнясево. Владыка сел в кабину, а мы с настоятелем Никольского собора о. Николаем Евтроповым, протодиаконом о. Василием Красновым ехали в кузове. В Тюрнясеве нас встречал священник отец…, по-моему, Леонид Орлов с народом. Открытие Тюрнясевской церкви было заслугой Владыки, она тогда была вся разломана, не было и иконостаса, но люди ждали службы.
Когда Владыка шел к храму, народ выстроился в живой коридор длинной в 150−200 метров. Владыка был в мантии и клобуке с посохом, мы шли за ним. Женщины постилали перед ним пуховые платки на землю. Большинство впервые видело архиерея, а те, что видели других архиереев, встречали его как настоящего святителя! Многие сперва кланялись в землю, а уже затем подходили под благословение. Мы отслужили Всенощную в честь Покрова Божией Матери, а на следующий день Литургию, и пообедав, отправились в соседнее село Биляр Озеро.
Было холодно, но хотя стоял октябрь никакого дождя не было. Мы ехали по грунтовой дороге среди полей. Здесь я впервые увидел, как дикие гуси поднимаются с земли в небо. Они, видимо, собирали зерно на ржаном поле, а когда машина стала приближаться, полетели клином…
В Биляр Озере нас встречали еще приветливее. Услышав, что приехал Владыка, народ собрался из окрестных деревень. Лицо у Владыки было светлое, улыбающееся. От него как бы сияло, так что приятно было смотреть… И вот снова люди выстроились в две шеренги, и женщины снова расстилали на пути Владыки платки. Мужчин было меньше и они стояли в стороне. Правда, некоторые подходили под благословение (наверное, на фронте страху нагляделись). В стороне же выстроились школьники вместе с учительницей, человек шестьдесят. Они смотрели на происходящее со вниманием и удивлением и, пожалуй, не видели такого ни в жизни ни в кино. Во время службы в храме не было свободного места. Отслужив Всенощную и Литургию мы поехали обратно в Казань.
На вокзале Владыку ждала церковная „Победа“, я же отправился домой на трамвае. Прощаясь, Владыка со словами: „Ну, спасибо тебе!“ — протянул мне запечатанный конверт, в котором я, вернувшись домой, обнаружил 200 рублей…».
Слушая рассказы старых людей о торжественных службах, о крестьянах рвущихся под архиерейское благословение, невольно забываешь о том времени, когда все это происходило. Но оставшиеся в живых свидетели тех лет помнят, с какими трудностями и опасностями было сопряжено даже случайное посещение церкви для любого гражданина СССР. Еще меньше хочется думать о том, какие «обязанности» чаяло государство взвалить на каждого священнослужителя.
Неприступные архивы КГБ хранят, пожалуй, немало сведений о том, какая работа проводилась с «Аркадием Дмитриевичем Королевым». Несомненная порядочность и святость Владыки Сергия позволяет нам твердо верить, что вся многотрудная деятельность чекистов осталась без результатов. Впрочем, и ему в официальных речах приходилось ссылаться на «33-ю годовщину Великого Октября» и воздавать «дань почтения мудрому нашему Правительству, дающему спокойно развиваться нашей Святой Церкви на благо Родины». Благо, что не этим запомнился он верующему народу. По справедливому замечанию казанского историка А. В. Журавского, почитание тихого и кроткого Владыки православными казанцами можно было сравнить только с почитанием другого их архипастыря Священномученика митрополита Кирилла (+1937), который до самого конца отказывался от компромисса с гонителями и находился в оппозиции Сергию (Страгородскому). Так что, воистину, все внутрицерковные недоумения и взаимные обвинения между «сергианами» и катакомбниками отступают на второй план, когда речь идет о святости.
* * *
Совершенно неожиданно для окружающих в январе 1952 года жизнерадостный Владыка Сергий заболел. Он никому не рассказывал о своих страшных болях, но с этого времени люди стали замечать, что их предстоятель выглядит все хуже. На четвертой неделе Великого поста последовал неутешительный диагноз — рак мочевого пузыря. 3 мая он перенес операцию в одной из московских клиник, после чего отправился в путешествие по Черному морю от Сочи до Одессы. Владыка был доволен этой поездкой и чувствовал себя хорошо. На обратном пути в Казань он посетил Москву и Подмосковье, где провел свое детство. После он с неподдельным восторгом рассказывал, как нашел ту самую тропку, по которой мальчиком бегал в лес за грибами.
В Казани его ждала долгожданная встреча со старым пражским другом и сподвижником архимандритом Исаакием. Отец Исаакий теперь служил в Алма-Ате, и когда 18 сентября ему пришло время возвращаться домой, Владыка сказал ему: «Наверное, с вами мы больше не увидимся"…
Владыка Сергий умер через два месяца 18 декабря 1952 года в день памяти Святителя Гурия Казанского (+ 1563). Эти шестьдесят дней вся православная Казань скорбела и беспомощно наблюдала угасание своего кормчего. В печатной версии «Собрания» я пытался рассказать о последних земных днях Владыки своими словами. Увы, ничего у меня не получилось, и не получается. До самого последнего дня рядом с Владыкой была его преданная духовная дочь монахиня Сергия (+ 1969), знавшая его еще архимандритом Яблочинского монастыря. После мытарств по сибирским ссылкам она поселилась в Казани, в доме, который архиепископ Сергий помог купить ей и еще нескольким монахиням. Ее воспоминания гораздо лучше передадут атмосферу тех дней и боль которой отразилась они в сердцах верующих:
«Последнюю службу (Владыка) служил 8/21 октября. Вечером приехал в кладбищенскую церковь, на постоянный акафист Божией Матери, но сидел или стоял в алтаре, а служить уже был не в состоянии. Прикладывался к Чудотворному Образу и как-то особенно припал головой к Нему. В алтаре он благословил все духовенство, многие плакали, предчувствуя, что это его последнее посещение Святыни. Он едва передвигал ногами, так как левая нога у него очень болела. Владыка все переносил молча, не любил вопросов о болезни и не велел никому писать. Не хотел он, чтобы родные его приехали, но за 10 дней до его кончины, хотя он и не велел этого, они приехали, чем очень огорчили Владыку. Встретил он их словами: «Хоронить приехали», совсем замкнулся, ни с кем не разговаривал, только молча молился. Слег он окончательно за три недели до кончины. За месяц до смерти пропал голос, говорил шепотом, было частое дыхание и кашель, поражение раком горла и левого легкого. Почти ничего не ел, с трудом глотал жидкость. Температура была З8−39, сам уже не мог ни встать, ни повернуться. С трудом поворачивали его на правый бок. Видимо, страдал духовно и физически очень, но все молчал, и только взор его чудных глаз был постоянно с грустью устремлен па иконостас. В последние дни все лежал с закрытыми глазами, отвечал па вопросы односложно, дышал кислородом, ему делали вливание глюкозы и этим его поддерживали.
17-го декабря Владыка приобщился, и ему стало лучше, открыл глаза и выпил полстакана какао, а к вечеру дыхание стало ускоряться, особенно с двух часов ночи. Весь тот день был тяжелый, иногда вырывался сдержанный стон, давали напиток, и он засыпал. С 12-ти часов на 18-е декабря дыхание стало ужасно частым, поверхностным, а в 45 минут первого часа ночи он только вздохнул, дыхание оборвалось, снова вздох, затихло, третий вздох и погас… на земле Божий Светильник, ярко светивший и гревший па священной ниве св. Православия. На правом глазу появились две слезинки…».
Кладбищенская церковь Ярославских чудотворцев не раз провожала тех, кто был дорог православным казанцам. В годы гонений под ее сводами укрылись мощи первого казанского архиепископа Святителя Гурия. С 18 по 21 декабря 1952 года в ее врата нескончаемым потоком шли те, кто хотел почтить нового Святителя Казанской Церкви. Минуя телеграфные агентства, весть о его смерти пришла в Зарубежье. Молитвы о новопреставленном возносились в Старом и Новом Свете, слезы и радость соединили рассеянных и угнетенных русских людей. Заупокойное Евангелие по Владыке читал уважаемый им казанский протоиерей Борис Филипповский. На четвертый день состоялось отпевание, которое служил архиепископ Макарий Можайский вместе с многочисленным собором духовенства Казанской и Чебоксарской епархий. Большинство присутствующих не скрывало своих слез. Тело Владыки упокоила могилка за алтарем храма, которую тут же выложили хвоей и искусственными цветами из его комнаты. Вошли в историю Русской Церкви слова, которыми архиепископ Макарий почтил своего усопшего собрата: «Словами твоих достоинств нельзя выразить, слава твоя — это весь народ, собравшийся проводить тебя».
В тот день люди замечали, что солнце «играет» словно на Пасху, а крыша кладбищенского храма становится то лиловой то розовой. Есть множество свидетельств того, как еще при жизни Владыки Сергия, люди по его молитвам получали исцеления. Немало примеров его прозорливости. После смерти Владыка не оставил свою паству и при его могиле или по молитве к нему свершилось немало событий которые рационалист назвал бы «совпадениями».
Даже если бы не было этих чудес память о Сергии Пражском (и Казанском) еще долго не покидала Православный Мир. Еще живущие с нами свидетели его подвига продолжают рассказывать младшим поколениям о чудаковатом проповеднике радости и великом молитвеннике, который помогал им идти ко спасению. К сожалению таковых свидетелей с каждым днем остается все меньше и меньше. Но Владыка и сам является почитающим его, если не в знаменательных снах и «странных» событиях, то в своих печатных трудах, которые доныне являются утешением и ободрением, особенно для тех, кому не хватает мужества для борьбы с грехами или если кто чает найти счастье и уверенность в своем пути. Каждый день около его могилы можно видеть молящихся, а к мраморному кресту люди до сих пор приносят живые цветы и хвойные ветви.
В одном из своих воспоминаний Елена Борисовна Пальчикова пишет о том, что монахиня Сергия видела сон о том, как будут открыты мощи Владыки. Если угодно Господу, это обязательно сбудется. Владыка Сергий тем временем по-прежнему молится за всех нас и призывает побеждать свои грехи, чтобы уже здесь на Земле достичь радости Небесного Царства. В наших силах откликнуться на его призыв.
Использованные источники и литература:
Вербин Е. «Сберечь… остаток культурных сил России» // Эхо планеты. — 2001. — N 10. — 2−8 марта.
ДОМОВАЯ ЦЕРКОВЬ СВТ. НИКОЛАЯ В ДЕЙВИЦЕ. // Православие.Ru
Журавский А. В. Свидетельства святости: памяти архиепископа Сергия Казанского и Чистопольского, бывшего Пражского // Русское Возрождение. — 1997. — N 2−3. — с. 91−108.
Никитин В. Жизнь и пастырское служение архиепископа Сергия Королева // Журнал Московской Патриархии. — 1983. — N 3. — с. 15−19.
Памяти Владыки Сергия Пражского. — Нью-Йорк: 1987, RBR. — 212 с.
ХРАМ УСПЕНИЯ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ НА ОЛЬШАНСКОМ КЛАДБИЩЕ. // Православие.Ru
Шкаровский М.В. Германская епархия во время Второй Мировой войны (часть 1): обитель Преп. Иова Почаевского // Вестник Германской епархии РПЦЗ. — 2000. — N 3.
Шкаровский М.В. Нацисты и русское церковное Зарубежье: правда и вымысел // Религия в Русском журнале. (ч.1.; ч. 2.)
При написании статьи были использованы машинописные воспоминания Елены Борисовны Пальчиковой, аудиозаписи воспоминаний Высокопреосвященного Анастасия архиепископа Казанского и Татарстанского и Виктора Андреевича Лошадкина из личного архива автора, а также фотоматериалы с официального сайта Казанской епархии.
Опубликованные труды архиепископа Сергия:
Архиепископ Сергий. Казанская икона Божией Матери // Журнал Московской Патриархии. — 1952. — N 7. — с. 47−49.
Архиепископ Сергий Казанский и Чистопольский. Опять на Родине // Журнал Московской Патриархии. — 1951. — N 1. — 28−29.
Эта официальная статья целиком продиктована условиями времени: в ней Владыка только мимоходом упоминает о своем служении в Праге, отсюда же мною (М.Ш.) взяты «просоветские» высказывания Владыки.
Епископ Сергий Пражский. Духовная жизнь в миру. — М.: Русское зерцало, 1998.
В сборник вошли такие работы Владыки Сергия как «Духовная жизнь в миру», «О подвиге общения», «О благобытии», «Жизнь неба на земле».
В сборнике «Памяти Владыки Сергия Пражского» кроме работ опубликованных в книге «Духовная жизнь в миру» содержатся его проповеди «Значение и сила слова», «Великим постом», «Путь к Богу».
В. Никитин в вышеуказанной статье приводит неизвестные автору труды архиепископа Сергия: «Христианство в отношении внутреннего и внешнего устроения людей», «О кресте и посте», «Крест — радость всему миру», «О воспитании».
