 |
| Россия, еженедельник | Александр Сабов | 02.07.2005 |
Мощное эхо разнесло по земле содержание этих посланий, резко противоположных по своей философско-политической сути. Но пока шла война, полемика велась в основном пушками, а когда она закончилась, поставил точку Нюрнбергский трибунал: фашистская Германия была заклеймена как агрессор, спровоцировавший Вторую мировую войну. Шестьдесят лет спустя то, что когда-то представлялось неоспоримой исторической истиной, воспринимается уже не так однозначно. Придавленная музейной и кладбищенской тишиной, Вторая мировая война возобновилась в исторической науке. Из трех опор знаменитой «триады» Молотова «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» пока не удалось повалить только одну: ведь враг был разбит наголову, и эту часть истории переписать невозможно. Зато две других опоры, а право ли было «наше дело» и «за нами» ли осталась Победа? расшатаны так, что едва держат.
«Умысел на агрессию»: кто первый?
«Уже после свершившегося нападения, сказал Молотов, выступавший по радио в полдень, германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как Народному Комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить войной против СССР в связи со сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы». Вот он, casus belli, повод к войне, которым воспользовалась фашистская Германия для вторжения в Советский Союз. Аргумент был слабый уже потому, что напоминал бумеранг. Ведь прежде чем решиться на «упреждающее нападение», вермахт добился того, что на военном языке называется «упреждением в развертывании». На наших границах были тайно сконцентрированы и приведены в полную боевую готовность (развернуты) сотни немецких дивизий, в то время как Красная армия не была развернута до последнего мирного дня. Вот почему нацисты всю войну искали доказательства своей версии нападения на СССР, которая обеспечила бы им моральную реабилитацию перед историей. Ведь это неопровержимый факт: война нам была объявлена уже после взлома границ и так же, postfactum, была запущена гитлеровская версия casus belli. Агрессоры всегда желают пахнуть розами, особенно битые. Не случайно большинство немецких военачальников лишь после 1945-го заговорили о «сверхвооруженности сталинского режима», тогда как в 1941-м пренебрежительно называли Красную армию «колоссом на глиняных ногах», который не устоит против вермахта и пары недель. Феномен таких метаморфоз остроумно объяснил еще Уинстон Черчилль: генералы, проигравшие сражения, всегда берут реванш в мемуарах. Но реванш битых генералов никогда не нашел бы общественного сочувствия без того самого casus belli, который все-таки надо однажды объяснить связно и убедительно, пусть даже задним числом. Вот за это и взялась так называемая ревизионистская школа в ФРГ. Лидер этой школы Иоахим Хоффман уже шестьдесят лет добивается реабилитации нацистского режима, при этом неизменно доказывая свои «дружеские чувства» и к России исключительно своим членством в организациях бывших власовцев.
Двум вождям было тесно на земле
На каких же документах строятся умозаключения о превентивной войне Германии против СССР, существуют ли они в природе? В 90-х годах в распоряжении исторической науки оказались два документа: выступление Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года и навеянный этим выступлением план Генштаба, который ровно через десять дней, 15 мая, лег на стол вождя. Давайте познакомимся и с тем и другим, чтобы понять, как «вероятной» историей можно заслонить историю реальную. Но тут опять загадка: когда первый документ выплыл из недр глубоких российских архивов, на Западе о нем уже было известно. Каким же чудом? Ответ находим в статье Иоахима Хоффмана «Подготовка Советского Союза к нападению в 1941 году», которую он напечатал к 50-летию начала Второй мировой войны, в 1989-м. Переводом этой статьи российскую аудиторию одарил журнал «Отечественная история». «Сталин считал, что война с Германией неизбежна, и, видя рост мощи Красной армии и ухудшающееся положение Германии, 5 мая 1941 г. счел, что настал момент, когда можно сообщить широкому кругу лиц о том, что он задумал при удобном случае перехватить инициативу. Речь, произнесенная им в этот день перед выпускниками военных академий и командирами Красной армии, является важным свидетельством подготовки Советским Союзом в 1941 г. наступательной войны. Наши прежние знания об этом находят сегодня подтверждение в биографии Сталина, написанной генерал-полковником профессором Д. А. Волкогоновым, который приводит различные документы, прямо подтверждающие известные факты». Так, сначала на Западе, а затем и у нас, благодаря авторитетному советскому историку, с которым в те времена мало кто из коллег мог конкурировать по степени допуска к тайнам архивов, был реанимирован тезис о превентивной войне Гитлера против СССР. Однако впоследствии архивы открылись уже и «коллегам». Историк Л. А. Безыменский первым опубликовал фотокопию секретнейшей сталинской речи. И вот перед нами ее стенограмма, за которую немецкая разведка в свое время отдала бы горы, лишь бы положить ее на стол фюреру.
Выпьем за Сталина…
Краткая запись выступления тов. Сталина на выпуске слушателей академий Красной армии в Кремле 5 мая 1941 года.
«(…)Товарищи, вы покинули армию 3−4 года тому назад, теперь вернетесь в ее ряды и не узнаете армии. Красная армия уже не та, что была несколько лет тому назад. а) Что представляла из себя Красная армия 3−4 года тому назад? Основным родом войск была пехота. Она была вооружена винтовкой, которая после каждого выстрела перезаряжалась, ручными и станковыми пулеметами, гаубицей и пушкой, имевшей начальную скорость до 900 метров в секунду. Самолеты имели скорость 400−500 км в час. Танки имели тонкую броню, противостоящую пушке 37 мм. Наша дивизия насчитывала бойцов до 18 тыс. человек, но это не было еще показателем ее силы. б) Чем стала Красная армия в настоящее время? Мы перестроили нашу армию, вооружили ее современной техникой (…) Раньше существовало 120 дивизий в Красной армии. Теперь у нас в составе армии 300 дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, более подвижные (…) Из общего числа дивизий 1/3 часть механизированные дивизии. Об этом не говорят, но это вы должны знать. в) Наши военно-учебные заведения отстают от роста Красной армии. (…) Обучаются они еще на старой технике. Вот мне говорили, что в Артиллерийской академии обучают на 3-х дюймовой пушке. Так, тов. артиллеристы? (…) Военно-воздушная академия обучает еще на старых машинах И-15, И-16, И-153, СБ. Обучать на старой технике нельзя. Обучать на старой технике это значит выпускать отстающих людей (…) В 1870 г. немцы разбили французов. Почему? Потому что дрались на одном фронте. Немцы потерпели поражение в 1916—1917 гг. Почему? Потому что дрались на два фронта. Почему французы ничего не учли из прошлой войны 1914−1918 года? (…) У французов закружилась голова от побед, от самодовольства. Французы прозевали и потеряли своих союзников. Франция почила на успехах. Военная мысль в ее армии не двигалась вперед (…) Действительно ли германская армия непобедима? Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые. Германия начала войну и шла первый период под лозунгами освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась. Сейчас германская армия идет с другими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля на захватнические. Германская армия не будет иметь успеха под лозунгами захватнической завоевательной войны. Эти лозунги опасные (…) (…) Выступает генерал-майор танковых войск. Провозглашает тост за мирную Сталинскую внешнюю политику. Товарищ Сталин: Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная армия есть современная армия, а современная армия армия наступательная». Где же тут указания или призывы к нанесению «упреждающего удара» для «безусловного разгрома германского фашизма», к «расширению границ социализма» путем «наступательной войны», к «сокрушению капитализма военным путем», о чем так безапелляционно говорит и Хоффман, который слышал звон, и Волкогонов, который проверял источник звука? Ведь нет таких слов ни в речи Сталина, ни в двух его тостах на банкете (один был сказан «за руководящие кадры наших академий», другой «за здоровье артиллеристов, танкистов, авиаторов, конников и пехоту… одетую в бронь»), нет и в процитированной «поправке к тосту». Тем не менее мысль о «безусловном разгроме германского фашизма», исходившую от Волкогонова, Хоффман давно включил в научный оборот, а поскольку в мае 1941-го подобная задача могла быть реализована только путем упреждающего удара, то вот и «задняя мысль» Сталина, разгаданная двумя историками. Этого «не было», но это «могло быть». Такова методология ревизионистской школы, по которой она выстраивает «вероятную историю».
…и снова нальем?
Выпьем за Сталина и снова нальем, но отнюдь не из великого почитания, а потому, что в нынешнюю дискуссию историков он вмешался еще шестьдесят четыре года тому назад. Итак, через десять дней после приема выпускников военных академий в Кремле нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Жуков положили на стол Сталина документ, который мог бы полностью изменить ход истории ХХ века. Написан он от руки, почерк принадлежит генерал-майору А. М. Василевскому, тогда заместителю начальника оперативного управления генштаба. Никем из них документ не подписан, это значит, что они предпочли предварительно доложить саму «идею». Рассекречен этот документ был на год позже, чем упомянутая выше речь. (Не ранее) 15 мая 1941 г. Записка с соображениями по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками (…) В настоящее время Германия (по данным Разведывательного управления Красной армии) имеет развернутыми около 230 пехотных, 22 танковых, 20 моторизованных, 8 воздушных и 4 кавалерийских дивизии, а всего около 284 дивизии. Из них на границах Советского Союза, по состоянию на 15.05. 41 г., сосредоточено до 86 пехотных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийской дивизий, а всего до 112 дивизий. (…) Вероятные союзники Германии могут выставить против СССР: Финляндия до 20 пехотных дивизий, Венгрия 15 пд, Румыния до 25 пд. Всего Германия с союзниками может развернуть против СССР до 240 дивизий. Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это (и разгромить немецкую армию) (последние слова в тексте вычеркнуты А. С.), считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск (…)" Так, выходит, Гитлер не обманулся: окружение Сталина действительно вынашивало идею предварительного удара и наступательной войны против Германии? Но тогда почему не забеспокоился германский генштаб? Ведь вплоть до 22 июня там ни на йоту не изменилась уверенность в том, что у русских существует только оборонительная концепция войны. Прочитав «Соображения» трех военачальников, Сталин… «зарычал». Военному историку Н. А. Светлишину уже в 60-х годах маршал Жуков признался: «Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил передать мне, чтобы впредь такие записки „для прокурора“ больше не писал, что Председатель Совнаркома более осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени, чтобы подготовиться к решающей схватке с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти». Мы видим, в чем ошибался Сталин: времени уже не было. Но если бы он не «зарычал», если дал бы ход записке трех военачальников, последствия были бы куда страшней, чем неудачи первого года войны. Марш-броском в Восточную Пруссию наша армия подставила бы свои фланги под главные германские силы, уже развернутые для удара по России. Жукову хватило самокритичности признать: «Хорошо, что Сталин не согласился с нами. Иначе мы получили бы нечто подобное Харькову в 1942 году». Как тут не задаться вопросом: о чем же спорят наши военные историки, которым все эти факты прекрасно известны?
Еще одна поправка к тосту
«Обвинив СССР в подготовке нападения на Германию, гитлеровцы понимали, что должны представить соответствующие доказательства. С первых дней войны германские разведывательные службы развернули активные поиски документов оперативного планирования, картографического материала, советских мобилизационных планов, государственных и партийных документов, которые могли быть истолкованы хотя бы как косвенное свидетельство подготовки Советским Союзом нападения. Однако ничего так и не было найдено. (…) Отметим, что нынешние адвокаты нацистской политики испытывают те же самые трудности. Не случайно они с такой радостью хватаются за любой выявляемый в российских архивах документ, будь то черновой набросок одного из вариантов плана оперативного развертывания Красной армии в 1941 г. или неутвержденный проект постановления по вопросам агитации и пропаганды, если вдруг оказывается, что в них речь идет о „наступательной политике“ СССР». Мне остается лишь адресовать читателя к замечательной книге историка О. В. Вишлева «Накануне 22 июня 1941 года» («Наука», 2001 г.). Чтобы написать ее, Олег Викторович съездил в Берлин, получил доступ к фондам политического архива Министерства иностранных дел ФРГ и воочию увидел, на какой жалкой базе строят свою гипотезу немецкие историки «школы Хоффмана». Приказ Гитлера собрать доказательства о том, что у русских был «умысел на агрессию», его разведка так и не выполнила: доказательств не нашлось. Но коечто она наскребла. Среди военнопленных красных командиров сотрудники абвера особенно настойчиво искали участников приема и банкета в Кремле 5 мая 1941 г. В донесении, которое начальник отдела иностранных армий Востока главного командования сухопутных сил (ОКХ) полковник Р. Гелен послал Гитлеру, особый упор сделан на «сообщениях трех советских офицеров», которые «полностью совпали». При этом Гитлеру их имена не названы, а на своем экземпляре Гелен сделал приписку рукой: «Сообщения представлены фюреру. Прошу при использовании содержания этих трех сообщений воздержаться от разглашения имен офицеров». Историк Вишлев обнаружил и сопоставил все три сообщения. Совпали они только в одном: ни генерал-майор Наумов, ни майоры Ефстифеев и Писмень на банкете в Кремле не присутствовали. Оба майора оказались людьми весьма находчивыми. Один приехал в Москву из Закавказского военного округа за запчастями для своей танковой бригады и, прослышав о приеме в Кремле, решил на торжественную часть не ходить, отправился только на банкет. Куда попасть можно было только по приглашению и только после строжайшей проверки! По описанию этого «свидетеля», в Кремле была сплошная пьянка и угарные, воинственные речи. Другой майор по памяти пересказал немецкой разведке содержание выступлений Сталина от 3 июля и 6 ноября, которые слышала вся страна, и добавил отсебятины так, чтобы стало «похоже» на речь 5 мая. Нам остается только догадываться, в каких условиях были вытянуты из них угодные абверу показания. Майор Писмень сталинскую «поправку к тосту» передал «почти дословно» и вот как она звучала будто бы из его уст: «В течение двух ближайших месяцев мы можем начать войну против Германии. Вас, видимо, удивляет, что я сообщаю вам о нашем военном замысле, но это должно произойти. Мы должны упредить (Германию) и отомстить за Болгарию и Финляндию. Это будет наш реванш». Еще отважнее «сыграл Сталина» майор Евстифеев, сказав целую речь, раз в пять длиннее «поправки». Перед вами не вся «цитата»: «Товарищи офицеры! Лозунг „Да здравствует мирная политика Советского Союза“ в настоящий момент является обывательским и реакционным. Пришло время отказаться от этой жвачки и не прикидываться дураком, хотя бы на этом вечере, в кругу собравшихся здесь офицеров академиков Красной армии. Эра мирной политики закончилась и наступила новая эра эра расширения социалистического фронта силой оружия…» Сравните с оригиналом говорил ли Сталин что-нибудь подобное? Если провести «сопоставления» до конца, то это… гитлеровские тезисы, вложенные в его уста.
Наши реваншисты на других не похожи
«Куриная слепота», которой страдал Сталин, тема далеко не новая. Полвека назад ее пионером стала наша отечественная историография, получившая политическую отмашку ХХ съезда КПСС. С тех пор не смолкает дискуссия историков, оценивающих с диаметрально противоположных позиций личность «вождя народов», его ответственность за провальные катастрофы начального периода войны, его заслуги в организации отпора фашистской агрессии и победоносном финале войны вплоть до полного отрицания каких бы то ни было заслуг. К 40-летию Победы «спор историков» разразился и в ФРГ. Уже двадцать лет там ломают копья сторонники и противники признания «немецкой вины» за развязывание и жестокости мирового побоища. Если коротко подвести итог двух дискуссий, продолжающих питать друг друга своими идеями и открытиями, то он таков: два диктатора «стоили друг друга», но «ясновидящим» был только один. Хотя он потерпел поражение, но это его дело было «правое», это он отважился объявить войну потенциальному агрессору, который, по вечной русской оплошности, промешкал напасть первым. От юбилея к юбилею нарастает лавина таких «исследований» в духе «вероятной истории». На первом плане этой волны историки Иоахим Хоффман и Эрнст Нольте в ФРГ, австрийский философ Эрнст Топич, беглый советский разведчик Владимир Резун (он же Виктор Суворов). Последнего, кстати, правильнее отнести к той околонаучной литературе, которая буйно процветает под опекой ревизионистского направления в историографии, не считаясь уже не только с документами, но и с фактами прошлого. «Оккупация Германией большей части континента, затяжная, бесперспективная война, рост недовольства населения оккупированных стран, распыление сил вермахта на разных фронтах, близкий японо-американский конфликт все это давало советскому руководству уникальный шанс внезапным ударом разгромить Германию и „освободить“ Европу от „загнивающего капитализма“. В преддверии этого удара советская пропаганда получила задачу плавно подвести общественное мнение к убеждению, что сложившаяся международная обстановка подталкивает „первое в мире социалистическое государство“ к нанесению сокрушительного удара по „оплоту самой реакционной буржуазии“ Германии, что не только позволит обезопасить СССР, но и кардинально скажется на судьбах капитализма в целом», пишет историк М. Мельтюхов в книге «Упущенный шанс Сталина» («Вече», 2000 г.) Чувствуете, какая и тут тоска по реваншу? Только наши реваншисты ни на кого не похожи: они ведь мечтают взять реванш не за поражение, а за победу. Поэтому к ним совсем не подходит едкое замечание Черчилля о «реванше в мемуарах». Им куда ближе граф Чиано, министр иностранных дел и зять Муссолини, однажды сказавший в сердцах по адресу всесильных покровителей Италии из третьего рейха: «Сначала нас заставили съесть дерьмо, а потом потребовали признать, что оно пахнет розами. Ну это уж слишком». Да, что слишком, то слишком.
