 |
| Нескучный сад | Маринв Аврамова | 02.07.2005 |
— Кто такой дрессировщик? В чем его работа? Он только учит животных всяким трюкам? Или ему приходится решать и чисто технические вопросы — например, чистить клетки, кормить животных?
— Вы знаете, в цирковом училище как такового курса дрессуры нет. Чаще всего эта профессия передается по наследству. Дрессура — это возможность показать власть человека над зверем. Она бывает «жесткая» — когда дрессировщик относится к животному с жестокостью, использует кнуты и удары. А бывает «мягкая» — когда видно, что животное делает что-то из любви к человеку. Хотя обычно любой дрессировщик придерживается политики кнута и пряника. Приходится постоянно лавировать между двумя крайностями. Без этого ничего не добьешься.
— А вы кого дрессировали?
— Я дрессировала медведей.
— Не страшно?
— В цирке считается, что медведь — самое коварное животное. Потому что у тигров, львов виден момент перед прыжком: они напрягаются, бьют хвостом… У медведей же совершенно стеклянный взгляд, бешеная реакция и момента прыжка не видно. Трагические случаи происходят очень часто.
— Но вы все же пошли по этому опасному пути ваших родителей?
— Училась-то я совершенно по другому профилю. По образованию я — учитель русского языка и литературы…
— Что, с мишками спокойнее, чем с малышками?
— Так получилось. В детстве, до школы, я все время ездила с родителями, подросла — работала в цирке. Потом отучилась, поняла, что преподавание — это не совсем мое, и опять стала работать в цирке.
— Что вас больше всего привлекло в этой профессии?
— Вообще, из замкнутого круга цирковой арены очень не просто выбраться. Говорят: «кто ступил на манеж, тому дороги назад нет». Я — счастливое исключение. Притягательных моментов в цирковой жизни много. Часто человека прельщает внешняя красивость: блеск, музыка, аплодисменты. Когда выходишь на арену, чувствуешь, как твоя энергия переходит к зрителю. А от зрителя к тебе необъяснимым образом льется ощущение чего-то яркого, необычного. И вот это чувство мало чем можно заменить. Очень тяжело отказаться от этого внимания людей.
Цирк — еще и самоопределение, возможность раскрыться. Мне хотелось заниматься пластикой, творчеством. Ведь в работе дрессировщика очень много граней. Ты должна животное чему-то научить и потом все красиво выстроить в сюжет представления. Нужно подобрать музыку, чтобы она сочеталась и с трюками, и с внешним видом актеров, костюмы подобрать. Интересно планировать, создавать и потом наблюдать, как это принимает публика. Когда все удается, получаешь огромное удовольствие.
— Как вы считаете, профессия «дрессировщик» — женская или лучше ею заниматься мужчинам?
— Есть знаменитые дрессировщицы-женщины: Ирина Бугримова (она была первой женщиной — дрессировщицей хищных зверей), Екатерина Запашная, Ольга Борисова, Екатерина Коренькова, Маргарита Назарова (та самая, которая играла буфетчицу в фильме «Полосатый рейс»). Но я считаю, что самое лучшее — это когда работают в паре муж и жена. Получается идеальное сочетание кнута и пряника. Когда животные устали или кто-то заболел, женщина может пожалеть, приласкать.
А когда кто-то из них шалит, ведет себя агрессивно — мужчина может занять более жесткую позицию. Одной женщине тяжело такой груз нести. И даже у известных дрессировщиц были помощники-мужчины. Ведь клетки тяжелые, да и просто нужна физическая сила, чтобы удержать животное, когда оно начинает рваться. И конечно, эта профессия начинает менять характер, заставляет женщину брать на себя груз ответственности, принимать жесткие решения. Не часто сохраняются семьи, в которых жена — дрессировщица.
— Знаете ли вы особенности дрессировки других животных? Чем отличается дрессура мелких и крупных зверей?
— Разница достаточно большая. Настолько большая, насколько различаются между собой домашние и хищные животные. Ты должен полностью подчинить себе хищника, это твоя ответственность. Собачка или кошечка делают что-то просто из любви к хозяину, и даже если бросятся на кого-нибудь и укусят, согласитесь, это не так страшно, как если укусит лев или медведь. В цирковом училище учат: ты должен уметь спиной чувствовать своего хищника, знать, в какой момент он решит броситься на тебя. Как бы ни был медведь к тебе привязан, если он голоден или напуган, он непременно нападет. Вот Гоша, мой любимый, самый спокойный мишка, как только я забыла палку, не преминул меня припугнуть. То есть он меня уронил и укусил. Несильно, но эта отметина осталась у меня до сих пор.
— Вы помните имена всех своих животных?
— Конечно же. У отца было 24 медведя. Это очень много. Медведи были, можно сказать, особо почитаемые друзья нашей семьи.
Самые первые, кому больше всего доставалось, кого чаще всего отправляли на арену, — Данилочка и Грантуи. Эти имена им дал наш сотрудник, армянин. По-армянски Грантуи — это «Большой дождь». Обычно начинают дрессировать самых маленьких медвежат. А эти брат с сестрой попали в цирк уже взрослыми животными — в полтора года.
К сожалению, мы тогда не знали, что животным нельзя давать человеческие имена. Помню медведя Женечку, он был удивительно справедливый: когда начиналась драка среди медведей, он подбегал и разбрасывал драчунов в сторону.
Катька выступала на турнике, крутила «солнышко». Медведица Шура была «добытчицей». Она знала, что в кармане дрессировщик хранит прикорм — всякие вкусные вещи, которыми угощают мишек в качестве поощрения за удачно выполненный номер. Она по этому карману била, прикорм рассыпался. Она и сама ела, и другие медведи принимались за угощение. «Специализацией» Шуры считался маховый конь: номер, с которым выступал папа, был устроен как соревнование медведей и гимнастов. Мишки перепрыгивали с турника на турник, крутили колесо…
Медведь Жорик был очень талантливый. Знаете, говорят, что талантливые люди немножко не в себе, вот и этот медведь был таким. Когда он был еще маленьким медвежонком, на него набросились собаки, потрепали его. Наверное, можно сказать, что он получил психическую травму. Жорик был очень нервным. Хотя он тоже делал трюки и на кольцах, и на брусьях, но эта нервность в нем осталась. Если его что-то пугало на сцене, он мог напасть.
Сильвочка, в отличие от других, была светленькая. Медведи же отличаются по цвету. Так вот, она была рыжеватенькая и страшно трусливая. Но тем не менее именно она как-то раз убежала в манеж. Это было во время антракта. Нас спасло то, что в ее трюк входило все время кланяться: Сильвочка выбежала и стала кланяться. Мне не оставалось ничего другого, как выйти, тоже поклониться и увести ее.
Машенька была небольшая медведица, но она совершала большие прыжки под куполом цирка. Гимнасты перелетают в цирке с турника на турник. Это считается очень сложным, но еще сложнее загнать медведя на этот турник да еще заставить перепрыгивать. Очень тяжело было. Четыре года отец готовил этот номер.
Малыша Додика так назвали за то, что он медвежонком очень умилительно держал бутылочку. Выступал он мало: как только появились зубки, он стал бросаться и прокусывал до кости.
Я помню всех. Валечку, Розочку… Деликатные медведицы, такие нежные, ласковые. Хотя Валечка была коварной: она любила подкрасться сзади, ущипнуть и убежать, затесаться среди других медведей, вроде это и не она вовсе.
Это папины медведи. У него, конечно, был очень большой аттракцион. Особенным успехом пользовался он во время Олимпиады 1980 года, которая проходила в Москве. Талисман Олимпиады был медведь, да и наши мишки как раз спортом занимались.
Но в 89-м году отец умер. «Сгорел» буквально за пару месяцев. Перед смертью он мне сказал: «Возьми гималайских медведей, а этих отдай кому-нибудь». Этими словами он меня, наверное, спас. Я бы взялась продолжать номер, чувствуя за него ответственность.
А у нас к этому времени уже были маленькие гималайские медвежата. И я взялась делать с ними маленькие номерочки. Они, конечно, очень отличались от бурых мишек — у них совершенно другой характер, другая пластика. Гималайский медведь — древесный. У него меньше рост, но большие когти, и там, где бурый мишка просто оцарапает, задев когтями, лапа гималайского сдерет полосу кожи. Среди них моим любимцем был Гоша. Такой стабильный медведь, очень спокойный. Его можно было водить на поводке, даже фотографировать с детьми.
Еще брат и сестра: Лизочка и Потап. Лизочка, как и все девочки, была достаточно капризная.
А Потап у нас был самый высокий. Он ходил вприсядку и играл на гармошке.
У меня номера были не такие сложные, как у отца. Мои мишки катались на самокате, играли в мячик, был музыкально-танцевальный номер. Был и турничок, но уже не такой сложный.
Когда находишься в состоянии постоянного стресса, когда ходишь по краю и постоянно напряжен, каждый день, может, даже против своей воли обращаешься к Богу. Поэтому я благодарна своим мишкам, что они научили меня мо литься.
— И тем не менее мы знаем, что вы оставили своих мишек именно в период воцерковления. Расскажите об этом поподробнее.
— Все получилось очень промыслительно. По сути мне пришлось отказаться от своих друзей-медведей два раза: первый раз, после похорон отца, на меня свалился непосильный груз. 24 медведя, шесть гимнастов с семьями, человек десять ассистентов… В общем, целая программа, руководителем которой был папа.
Мы уже приехали в Астрахань, по городу были развешаны плакаты, афиши, проданы билеты. Подвести людей я не могла. Но когда закончились представления в Астрахани, программа пошла на расформирование. Мне нужно было куда-то девать два грузовых вагона, две фуры, два грузовика, «уазик». То, что я могла отдать, я отдала. Хотя до этого просто не представляла, как можно расстаться с Данилочкой, Женей или Шурочкой. Выделила гимнастов в отдельный номер, а сама заметалась по железной дороге со своими новыми друзьями — гималайскими медведями.
Год я делала номер, а лет через пять все
70 цирков, которые были по стране, развалились, и огромная масса артистов заполнила все вокруг.
Я оказалась не у дел. Ситуация была совершенно безвыходная. Некуда было податься. Долгие поездки — например, выехать на два года в Сибирь — означали, что придется или забыть про детей, совсем их не видеть, или лишить их нормального образования. По Москве и Подмосковью ездить было бесполезно — эта ниша уже была занята. А отправиться с гастролями куда-то за границу мы не могли, потому что у моего ассистента не было загранпаспорта. 18 января, в Сочельник, я попала на службу в православный храм. Священник окатил меня крест на крест святой водой; и в этот же вечер к нам пришли друзья — они со слонами работали — и предложили поехать вместе с ними на Тайвань. За десять дней оформили все необходимые документы, и восточный Новый год — 10 февраля — мы встречали уже там.
Вообще, история моего прихода в Церковь — это длинная череда событий, трагическая эпопея… Через три месяца мы поехали на Филиппины. И сбежал наш импресарио. Мы оказались в жутком положении: исчезли паспорта, документы на животных, без которых мы уже не могли вернуться. Нам нечего было есть, и животных нечем кормить. Пришлось просить милостыню: мы ходили с медведями по рынкам, и нам бросали фрукты, давали какие-то деньги. Просто счастье, что именно в этот период мне попалась Библия и молитвослов. За несколько месяцев я прочла Библию и поняла, что многое в своей жизни придется пересматривать. Нужно отказаться от света арены, от сознания собственной исключительности, и все силы, которые направлены на совершенствование тела, направить внутрь. Особенно мне запомнилось в Новом Завете, когда юноша пришел к Иисусу Христу и услышал от Него: «Все, что имеешь, продай и раздай нищим, и… следуй за Мною». Именно тогда я поняла, что если я свое хозяйство не оставлю, то вообще никуда не приду. Мои дети останутся сиротами, я буду сидеть здесь с голодными медведями, пока они в конце концов не съедят меня. И вот когда этот внутренний выбор был сделан, когда я приняла эту подсказку и согласилась расстаться с делом, которому отдала много лет, Господь послал нам людей, которые помогли вернуться домой. Когда я приехала сюда, подруга сказала: «Я ходила в храм к батюшке и просила помолиться».
Конечно, было очень тяжело расставаться с медведями. Это были друзья. Это был мой образ жизни и семейная традиция. Вначале было очень сложно. Неизвестно чем заниматься: вновь вернуться на арену я не смогла, преподавать тоже… Полтора года мыла самолеты, пока не упала в открытый люк и не сломала три ребра.
Именно в это время я начала воцерковляться. Как-то я пришла к батюшке и спросила: «Где мне работать?» — а он взял меня за руку и привел в церковную лавку. Здесь я уже семь лет работаю и теперь понимаю, что Бог пожалел моих детей и спас мне жизнь. Сейчас я бы не хотела вновь вернуться на арену. Хотя моя старшая дочь работает дрессировщицей в цирке. Но она дрессирует лошадей, это не так опасно. Конечно, падения, переломы — это неизбежное продолжение выбранной профессии. Чем могу, стараюсь помочь, посоветовать.
— А отговорить, заставить бросить манеж не пытались?
— Знаете, говорят: «Учите человека, если он способен услышать и понять». Я стараюсь придерживаться этого принципа. По мере сил предостерегаю ее от соблазнов, от гордыни, но настаивать, а тем более заставлять — не хочу.
Беседовала Ольга БЕЛЯЕВА
http://www.nsad.ru/index.php?issue=14§ion=10 009&article=242
