 |
| РИА Новости | Виктор Литовкин, Валентин Фалин | 01.07.2005 |
— Наша предыдущая беседа, Валентин Михайлович, прервалась на констатации того факта, что Потсдамской конференции могло и не состояться, если бы Соединенным Штатам не нужна была помощь Красной армии в разгроме Японии. Но, как известно, и в ходе ее работы возникало немало ситуаций, когда она заходила в тупик, грозивший сорвать все переговоры…
— Вы правы. Свет и тени перемежали эту конференцию с начала и до конца. Попробуем разобраться, почему.
Что ведало советское руководство о происках недругов России на Западе? Мнение некоторых западных историков, что Кремль проник во все тайники и таинства Лондона и Вашингтона, конечно же, явный перебор. Но правильно другое. Москва достаточно полно представляла себе, куда клонится стрелка политического барометра, частью какой более широкой картины являлась череда уклонений западных держав от Ялтинских договоренностей, для чего англичане держали нерасформированными дивизии вермахта в Шлезвиг-Гольштейне и Южной Дании, отчего Трумэн перешел на язык ультиматумов, встречаясь с Молотовым и другими советскими представителями… Всего не перечислишь.
Сегодня известно, что клятвоотступничество Черчилля по весне 1945 года не было неожиданным маневром. Теперь никто не усомнится, что уход из жизни Франклина Рузвельта был тождественен капитальной переоценке ценностей в политике соединенных Штатов. Сталин, однако, либо преуменьшал серьезность назревавшего кризиса, либо рассчитывал, что ему все же удастся удержать Вашингтон от крайностей, убедить Трумэна в ущербности для самих Соединенных Штатов жертвовать лучшим из шансов вызволить человечество из порочного круга ставки на одну только силу.
В конце мая 1945 года Ставка Верховного главнокомандования предупредила маршала Жукова, что англичане затевают авантюру с использованием вермахтовских войск. Не отмечалось признаков перевода британских сил в Европе на мирные рельсы. Настораживала обструкция Лондона реализации Ялтинских соглашений о границах зон оккупации.
Москва решила подправить ситуацию методом доброго примера. 23 июня 1945 года был принят закон о переводе Красной Армии и Флота на штаты мирного времени. Демобилизация началась 5 июля 1945 года. К 1948 году численность вооруженных сил нашей страны сократилась с 11 млн. до менее чем 3 млн. человек. Чтобы не возвращаться к этой теме, продолжу. В сентябре 1945 года советские войска оставили Северную Норвегию, в ноябре они были выведены из Чехословакии и в апреле 1946 года с острова Борнхольм (Дания). Значительному сокращению подверглись армейские контингенты, дислоцированные в Восточной Германии, Польше и Румынии.
Короче, перед Потсдамом, как и после конференции, советская сторона демонстрировала желание пройти свою часть пути для того, чтобы боевое товарищество органично переросло в совместное мирное созидание. Надежда высечь у партнеров искру доверия, подвинуть их на взаимность, к уважению интересов друг друга, к тому, чтобы не пускать по ветру бесценный капитал, накопленный антигитлеровской коалицией — угасла у советского руководства к осени 1947 года. Тогда и произошел обвал.
Сообразно ставке на честное сотрудничество была выстроена и линия поведения нашей стороны на самой встрече «большой тройки». В первый же день работы Потсдамской конференции, 17 июля, Трумэн, как он отметил в письме другу, «получил без напряжения то, ради чего сюда (в пригород Берлина) прибыл, — Сталин вступит в войну… теперь можно сказать, что мы закончим войну на год раньше, и я думаю о парнях, которые не будут убиты».
При обсуждении на конференции других проблем глава советской делегации держался тактики, оправдавшей себя в Ялте — принимать за основу проекты Соединенных Штатов, когда подходы не были контрастно противоположными. И даже там, где американские заготовки не совмещались с нашей позицией, Сталин, упреждая полемику, раскрывал свою точку зрения в позитивном ключе, он приглашал Трумэна взвесить варианты. Так, в портфеле у адмирала Пеги, советника президента Трумэна, лежал план расчленения Германии на три или пять государств. Этот план отпал после того, как наша сторона предложила обращаться с Германией как единым целым. Американцы расстроились, но от обнародования своего проекта воздержались.
21 июля, по свидетельству британского премьера, в настроении и поведении Трумэна случилась резкая перемена. Любезность, которую он расточал до того, испарилась. Президент стал, записал свои наблюдения Черчилль, указывать русским, что и как им следует делать, и в целом чувствовал себя хозяином положения. Черчилль связывал этот перепад с поступившей из Вашингтона телеграммой Стимсона, в которой Трумэна извещали об успешном испытании ядерного заряда. США заполучили «чертово оружие» и возомнили себя распорядителями судеб земной цивилизации. Идея мирового господства становилась осью американского политического и военного коловращения.
Стоит обратить внимание в этом контексте на одно принципиально важное обстоятельство: 17 июля Потсдамская конференция приступила к работе, а 19 июля Соединенные Штаты ревизовали свою военно-политическую доктрину. Если прежде за исходное бралось «отражение нападения», то новая доктрина основывалась на нанесении «превентивных ударов» по противнику. Особо выделялся элемент внезапности при сокрушении любого «источника угрозы». Причем определение характера и степени этой угрозы, как и момент ее элиминирования, оставлялись целиком за Вашингтоном.
Разработчики занимались обкатыванием идей и формулировок новой доктрины с мая 1945 года. За главного «потенциального противника» шел Советский Союз. Кое-какие сведения об этом наша разведка уловила к июню 1945 года. В сочетании с данными о «Немыслимом» это не могло не тревожить. Ставка приказала Жукову перегруппировать силы и тщательно изучить диспозицию войск западных союзников. Правда, по сию пору нет ясности, был ли советский руководитель информирован о завершении пересмотра военной доктрины США именно в дни Потсдамских переговоров или нет.
Вроде бы, «тройка» мостила в Потсдаме пути к мирному сосуществованию, к созданию условий, при которых каждая из наций могла бы пожать плоды общей победы. А что происходило на самом деле? Широковещательные речи Трумэна за столом переговоров во дворце Цецилиенхоф прикрывали вырождение политики сотрудничества в продолжение войны иными средствами.
Сразу после отъезда из Германии президент США дал поручение Эйзенхауэру разработать план «Тотэлити» — концепцию военного противоборства с Советским Союзом. В августе 1945 года при участии командования ВВС США была подготовлена «Стратегическая карта некоторых промышленных районов России и Маньчжурии». Документ содержал перечень 15 крупнейших советских городов с обозначением в них первоочередных целей и с прикидками — с учетом опыта Хиросимы и Нагасаки — количества потребных для их уничтожения атомных бомб. Цинизм, граничивший с извращением, — это происходило как раз в те дни, когда Красная Армия, координируя операции с американскими вооруженными силами, утюжила миллионную Квантунскую группировку японцев.
Тогда же комитет начальников штабов США занялся исследованием уязвимости Советского Союза в случае использования американцами ядерного оружия. Продуктом сего труда стал документ N 329/1, предусматривавший нанесение ядерных ударов по 20 советским городам. Полгода спустя возник план «Пинсер» (в переводе «Клещи»). По нему американские демократы примерялись опустошить Россию уже 50-ю ядерными зарядами. И пошло-поехало. Третья мировая война, по недоразумению прозванная «холодной», набирала обороты, разрывая в клочья нормальные представления о морали и человечности.
— Редко бывает так, как и в семейных отношениях, что во всем виновата лишь одна сторона. Может быть, курс на безбрежную конфронтацию с СССР был вызван действиями Сталина?
— Над Сталиным довлеет необъятный груз ответственности за преступления и прегрешения перед советским народом. Это, однако, не повод взваливать на него чужую вину и, прежде всего, надругательство над обетом, данным тремя державами в Тегеране и Ялте, повторенном в Потсдаме — исключить насилие из жизни человечества, проявлять терпимость, сосуществовать вместе в мире друг с другом, как добрые соседи.
Перед Потсдамом, во время и после Потсдама советская сторона делала все от нее зависящее, чтобы предпосылки для прорыва в справедливый и безопасный мир воплотились в конструктивных и праведных делах. Ни один честный аналитик прошлого не поставит под сомнение готовность Москвы на перепутье 1945 года уважать законные интересы США и других партнеров по антигитлеровской коалиции. Советскому Союзу после пережитого в войне с Германией было не до провоцирования напряженности и конфликтов с кем бы то ни было. Наша страна была открыта для дружбы и искала ее. Американская разведка докладывала своему президенту, что в ближайшие 10- 12 лет СССР не будет представлять опасности ни для кого.
— А в чем именно выражалась наша «рука дружбы»?
— Германия являлась главным противником Объединенных Наций. Ее колоссальный милитаристский потенциал во многом определил ход Второй мировой войны. Понятно, что стабильность послевоенного мира требовала не допустить превращения Германии в яблоко раздора между победителями. Как? Москва предложила подходить к Германии как к единому национальному целому при переустройстве ее политической, общественной и экономической системы. Дабы признание принципа единства не стало пустым звуком, СССР выступал за предоставление антифашистским партиям левого и правого толка, профсоюзам, церкви право действовать по одинаковым правилам во всех четырех зонах оккупации, а немцам дать возможность самим определить свой социально-экономический строй. Предлагалось проводить выборы на основе общего для зон избирательного закона с целью формирования по итогам голосования местных и, в перспективе, центральных органов самоуправления.
Руководителям США и Великобритании советский подход пришелся не по нутру. Они настояли, чтобы принцип обращения с Германией как единым целым свелся к сохранению в стране общей валюты (рейхсмарки) и к допущению бартерной межзональной торговли. Верховная власть в Германии отводилась главнокомандующим вооруженных сил четырех держав, «каждым в своей зоне оккупации по инструкции своих соответствующих правительств, а также совместно по вопросам, затрагивающим Германию в целом». Компромисс гласил: «Для введения и поддержания экономического контроля, установленного контрольным советом, должен быть создан германский административный аппарат». Но и тут они ввернули оговорку — «поскольку это практически осуществимо, должно быть одинаковое обращение с немецким населением во всей Германии».
Раскол страны был запрограммирован. Французы считали, что таиться не нужно. Они примкнули к Потсдамским урегулированиям с клаузулой, что Париж не будут связывать положения, ориентированные на сохранение германского единства. Поколебавшись, Вашингтон решил извлечь свой дивиденд из французского своеволия. К середине 1946 года у американцев вызрел в основных чертах курс на учреждение западногерманского сепаратного государства, его перевооружение и включение территории трех западных зон в военные приготовления против СССР. Результаты не заставили себя ждать. Без раскола тут было никак не обойтись.
Размежевание с советской зоной предполагало накопление солидного пакета различий. США, Англия и Франция быстро свели на нет установки по демократизации немецкой экономики. В Гессене и Северной Рейн-Вестфалии оккупационные власти решили провести референдумы, ожидая, что большинство населения отклонит национализацию банков, крупных заводов, в том числе тех, чьи владельцы тесно сотрудничали с нацистами. Но случился казус — подавляющее большинство немцев голосовало за передачу ключевых предприятий и финансовых учреждений в собственность государства.
Демократы, не мешкая, перечеркнули волеизъявление населения и позаботились о том, чтобы подобные апелляции к общественности, на политическом наречии — «к улице», были запрещены будущей боннской конституцией. В конечном счете демократизацию подменили «декартелизацией», создавшей ряду концернов определенные неудобства, но не урезавшей их реальное влияние. Еще прискорбней сложилась ситуация с изъятием из западных зон репараций в пользу СССР, Польши, Югославии и некоторых других стран, особенно пострадавших от немецкой агрессии.
— Но в Потсдамских решениях было записано, что от 10 до 15 процентов демонтируемого в американской и британской зонах оборудования должно поступать в Советский Союз?
— Да, записано было, но толк от сей записи был мизерным. Советский Союз получил из западных зон оборудования — в стоимостном выражении — меньше, чем на 6 млн. долларов. Сущая капля по сопоставлению с ущербом, который, по законам справедливости, должен был возмещать агрессор. Эта цифра не идет ни в какое сравнение с репарационными изъятиями западных держав, завладевших золотым запасом Германии, тысячами и тысячами патентов общей ценой до 10 млрд. долларов, акциями предприятий и многим другим. Вашингтон, особенно в процессе сколачивания НАТО, не мелочился и подставлял плечо Великобритании, Италии, Турции, той же Западной Германии. Но тем пристальнее администрация Трумэна следила за тем, чтобы не только лишний доллар, но и лишняя марка не достались на цели экономического восстановления СССР.
— В Потсдаме было условлено, как я помню, помимо экономических реформ произвести в Германии денацификацию и глубокую демилитаризацию. Что было сделано в этом направлении?
— Такие решения действительно были прописаны четким слогом. Но, если в советской зоне корчевали нацистское наследство с пристрастием и, следовательно, с перегибами — как, впрочем, без этого не обошлось и при демократизации экономической жизни, — то западники, пройдя по верхам, на сем и умыли руки. «Демократов» заботило, чтобы на влиятельные посты в правоохранительной, образовательной, информационной сферах не проникли элементы с «левым уклоном» — потенциальные оппоненты пристегивания Германии к американской боевой колеснице.
А что касается демилитаризации, то здесь с типично русским «раззудись, плечо» мы смерчем прошлись по находившимся в советской зоне подземным военным заводам, бункерам, другим военно-инженерным сооружениям. Представители трех держав в Контрольном Совете нахваливали нас за это усердие и обещали подтянуться, однако держались правила — поспешай медленно в ожидании, когда пробьет час камни не разбрасывать, а собирать.
— А какие вопросы на Потсдамской конференции вызвали наиболее острые споры?
— Трудно дались переговоры о западной границе Польши. В Ялте было в принципе условлено провести эту границу по линии Одер — Нейссе. Трумэн не молился на договоренности своего предшественника. К концепции «Пакс Американа» лучше подходили не твердо зафиксированные границы государств, а лабильные, временные. Вокруг таковых легче было интриговать. Благодаря упорству советской стороны удалось, в конце концов, найти модус вивенди. Земли восточнее Одер — Нейсе изымались из советской зоны и переходили под управление Польши, что отражало, помимо прочего, реальный факт: к моменту конференции немцев здесь почти не осталось. Юридическое оформление нового территориального статуса откладывалось на потом. «Потом» произошло в 1991 году.
— А когда эти земли остались без немецкого населения?
— В апреле-мае 1945 года.
— Хочу уточнить. Немцы сами бежали или их изгоняли?
— Большая часть немецкого населения покинула эти районы перед приходом Красной Армии. Геббельс нагнал такого страха, что миллионы решили не испытывать судьбу. Тех, кто все же остался, выдворили из Восточной Пруссии, Померании, Судетской области, Венгрии, Румынии. Общее число перемещенных лиц составило около 14 млн. человек.
Однако в поднебесье почти все относительно. Сколько людей — русских, белорусов, евреев, поляков, лиц других национальностей — бросило свои дома и имущество, спасаясь от нацистских полчищ и их подручных? 30−35 миллионов. Из них свыше 2 миллионов погибло под немецкими бомбами и гусеницами танков вермахта. Это тоже часть горькой правды, часть истории.
— В польском прочтении Потсдама борьба Советского Союза за территориальные интересы Польши либо опускается, либо подается в откровенно превратном тоне.
— За всякое доброе дело, учат французы, надо расплачиваться. На Ближнем Востоке та же мысль подается круче — благодарность есть смертельный грех.
— Давайте вернемся к началу беседы. Вы упоминали 21 июля как переломный день поведения Трумэна. Расщепленный атом начал деформировать американское политическое и военное мышление. Но почему же тогда не сникла после взрыва в Аламогордо заинтересованность США во вступлении Советского Союза против Японии?
— Каверзную тему вы задели. Вашингтон располагал данными о принципиальном решении высшего руководства Японии капитулировать сразу после того, как Советский Союз объявит ей войну. Американские военные видели в решении Токио подтверждение правильности своего вывода о необходимости соединения усилий с Москвой. Трумэну и его политическим советникам, однако, претило, чтобы капитуляция Японии связалась со вступлением в войну СССР.
По поручению президента его госсекретарь Бирнс — это малоизвестный факт — начал подбивать Чан Кайши, чтобы тот заблокировал выполнение одного из условий, которыми Москва оговорила свое вступление в войну — признание Китаем независимости Монгольской Народной Республики. Происки Бирнса удалось нейтрализовать. Попытка выставить Советский Союз «за тихоокеанскую дверь» провалилась. Трумэну не оставалось ничего другого, как уступать своим начальникам штабов. С одним изъятием — он не внял их совету не применять против Японии атомного оружия, хотя в этом не было никакой военной необходимости.
Выведав у Сталина, что Красная Армия вступит в бой с японцами в ночь с 8 на 9 августа 1945 года, президент Трумэн распорядился, упреждая это событие, сбросить 6 августа атомную бомбу на Хиросиму. Не перенапрягая нить исследования, позволю себе констатировать: Потсдам и вместе с ним эпоха объединенных во имя избавления грядущих поколений от бедствий войны наций завершились не 2, а 6 августа 1945 года. Сотни тысяч людей были обречены мгновенно погибнуть или получить смертельную дозу облучения, дабы засвидетельствовать миру и, в первую голову, Москве, что военная мощь США приобрела качественно новый формат. В международные отношения внедрялся «джентльменский набор»: цель оправдывает средства, не может быть равенства между неравными, глобальность интересов сильного оправдывает его вмешательство в дела любого региона и любой страны, право по своей прихоти перетасовывать колоду…
В вашингтонской редакции непредсказуемость называлась «балансированием на грани войны» и стратегическим козырем.
Не просто символично, а вполне закономерно, что Потсдамские переговоры не особенно отвлекали США от основного их занятия. Выше упоминалось, как параллельно с заседаниями «большой тройки» вашингтонские умельцы «обновляли» военную доктрину страны. Философия насилия, причем, в самом оголтелом виде, обрела своего преемника. Она стала альфой и омегой американской стратегии. Покидая Потсдам, Трумэн скажет своему окружению: больше встреч в верхах с участием советских представителей у него не будет. Партнерство гегемону ни к чему, оно — лишняя спица в колеснице.
— Но Потсдамскую конференцию и ее решения мировая общественность приняла с надеждой на лучшее будущее. Ее называли «венцом антигитлеровской коалиции"…
— Не посвященным в закулисные тайны Потсдама не хотелось думать, что забвение уроков двух мировых войн нагрянет так скоро, что вчерашние союзники столь бездарно распорядятся выстраданным шансом по-человечески переустроить мир. Политические романтики действительно склонялись увенчать Потсдам лавровым венком, и в мыслях не допуская, что они являлись свидетелями и слушателями реквиема по нему. Да, под сенью Потсдама сплетался венец, но это был венец терновый.
28/06/2005
