 |
| АиФ Долгожитель | Александр Андриянов | 27.06.2005 |
Семейное творчество
— АЛЕКСАНДР, в какой семье вы росли?
— Семья у меня самая обычная, рабоче-крестьянская, из смоленской глубинки: отец — кузнец на закрытом военном заводе, мать — кладовщица с того же завода, правда, окончила педагогический техникум. От мамы я унаследовал созерцательность, от папы — поэтический и музыкальный дар. В детстве мечтал стать моряком. Любил петь, легко заучивал стихи. В остальном как все мальчишки — повозиться, пошуметь, поиграть в чижика.
— А когда вы начали писать стихи и песни?
— Первое стихотворение я написал во втором классе по дороге из школы:
Иду я из школы домой не спеша,
И пыль под ногами клубится.
Деревьев могучих редеет листва
И плавно на землю садится…
А девятый вал моего творчества пришелся на 1980−1984 годы. Я пел тогда в основном по квартирам участников литобъединения Эдмунда Иодковского. Там собиралась диссидентствующая публика: поэты, писатели, философы, барды… Мои песни имели успех, и это меня окрылило. Я был молод и очень честолюбив. За два года (1981−1983) появилось около семидесяти песен.
После встречи с будущей женой Наташей мы стали играть дуэтом мои и ее песни. Изредка нас приглашали на выступления в дома культуры, раза два мы были на фестивалях КСП. При всем своем честолюбии я был на редкость самоуверен и ленив. Очевидно, это сыграло свою роль в неудавшейся бардовской карьере.
Сейчас я уже больше года ничего не пишу. Это связано с неуклонным развитием моего заболевания. Эмоциональная сочность, которая требуется для полнокровного творчества, сменяется болезненной засухой, и это — конец поэзии.
В данное время работаю в жанре кинопоэзии: создаю музыкальные видеоклипы к своим стихам. Насколько мне известно, никто из поэтов этим не занимается. Но так как я живу в затворе, то могу о многом не знать.
26 апреля прошлого года прошел мой первый творческий вечер в православном кафе-клубе «Ямское поле», где показывали эти видеоклипы и актер Григорий Лившиц читал мои новые стихи. Мой друг художник Вадим Котов определил этот жанр как авторскую инсталляцию.
— Откуда вы черпаете новые впечатления для творчества?
— Ничего уже не черпаю. Все исчерпано.
Рос дичком и слушал песни,
Что на воле ветер пел.
Если б не было болезни,
Все бы я висел да зрел.
Бог над пропастью поднял
И пути мои исправил.
Все ненужное отнял,
Все полезное оставил.
— А ваша жена продолжает свое творчество?
— Да, но в данное время все ее силы уходят на жизнеобеспечение двух инвалидов: меня и ее мамы.
Вообще, Наташа считает, что полноправно участвует в моем творчестве. Она иногда говорит, что написала все то, что написал я. К тому же без ее редакторского таланта и энергии не было бы моих книжек. Ведь все внешние контакты с полиграфистами и издателями она проводила сама. А съемка на кинокамеру видеоматериала, который я потом использую для воплощения творческих замыслов? Тоже она. Так что у нас творческий тандем, самое лучшее, чем только могут обладать супруги. Я ее люблю — позволяю ей вмешиваться в процесс моего творчества и даже выслушиваю ее замечания.
«Для себя» Наташа занимается разведением британских кошек. У нее зарегистрирован питомник. У нас дома живут два кота и две кошки. Наташа их любит и играет с ними, это ее отдушина от нудных домашних дел.
Метафизика болезни
— МНОГИЕ люди страшатся продолжительной болезни, потому что боятся быть обузой. Этот страх — проявление любви к ближнему?
— По-моему, это главным образом от неизбывного эгоизма. Когда человек в состоянии оказать помощь, услугу, он невольно возвышает себя над тем, кому эта помощь оказывается (это собственный опыт, у других, может быть, по-другому). Я всегда любил помогать и очень неохотно принимал помощь. Сказывался комплекс инвалидности, компенсируя который человек стремится к сверхсамостоятельности.
Когда человек беспомощен, очень трудно научиться принимать чужую помощь, ничего не давая взамен, кроме благодарственной молитвы. Предлог «не утруждать ближних» — это нежелание учиться смирению, умалению своего «я». Нежелание расстаться с собственным убогим мирком фиктивной самодостаточности. И все это Господь милостиво предоставляет изжить в болезни.
Впрочем, когда рядом любящие люди, этого страха нет. Любовь побеждает страх.
— Ваши стихи и песни, написанные до прихода к вере, сильно отличаются от написанных после?
— С приходом к вере возникает искушение писать на религиозные сюжеты, писать о Боге, Церкви, вере, молитве, не имея ни вдохновения, ни достаточного знания о предмете. У меня именно так и было. Я писал бездарные стихи, напичканные фальшивой религиозной одушевленностью и псевдонабожностью. При желании можно легко отыскать такие места в моих стихах.
В этот период кажется, что сама тематика компенсирует все недостатки. Но это иллюзия. Когда пыл новообращенности охлаждается, здоровые силы организма берут свое, и начинается нормальное творчество, с естественной реакцией и интонацией.
— Как проходит ваш день?
— Самое тяжелое время — утро. Железные мышцы отказываются повиноваться, каждое движение — с усилием воли. Потом инвалидная коляска, завтрак у компьютера, просмотр ТВ-программы и вылавливание тех передач, где с вероятностью может встретиться нужный для моих стихоклипов видеоматериал. Параллельно — редактирование и монтаж уже собранного видеоматериала.
Где-то в 15.00 моя жена или заменяющая ее помощница помогает мне встать с коляски, сесть на стул возле кровати, и уже потом на руках я перебираюсь на постель.
Моя постель заслуживает упоминания. По левую руку у меня — поворотный рычаг со стопорной ручкой, по правую — изогнутый металлический поручень вдоль дивана. Сверху — металлическая трубка над всей постелью. Чтобы повернуться из стороны в сторону или сесть, мне нужно хвататься за эти приспособления, так как ноги совершенно не слушаются. Сверху у потолка — еще одна труба с подвешенной электролебедкой, на тот случай, если самостоятельно встать со стула, упираясь коленями в край дивана и держась за трубу над ним, не удается. Отдыхаю час.
После отдыха — обед и работа до 20.00. Еще раз ложусь отдыхать. В 22.00 встаю и ужинаю. Таким образом, весь день проходит у компьютера.
Блаженно немощное тело!
Блажен страдания удел!
Господь не спросит, что я делал, —
Он спросит лишь, как я терпел.
Роптал и ропщу
— БОЛЕЗНЬ часто является испытанием для веры — люди начинают роптать на Бога, сомневаться в его милосердии. У вас тоже так было? Как вы это преодолеваете?
— Роптал, ропщу и, очевидно, буду роптать. Чтобы подняться над естеством, нужна твердая вера. Очевидно, ее-то у меня и нет. Спасает творчество, но и оно — Божий дар.
Когда человек живет безысходно в четырех стенах, испытывая постоянное давление болезни, вырванный из привычного контекста житейской суеты, неизбежно меняется центр тяжести самосознания. Возникает опасность личностного коллапса, замыкания на своих переживаниях и потребностях. Противоядие — в накопленном религиозном опыте и творчестве, по мере сил. Но та же болезнь является лучшим цензором всякой фальши, игры и красивости в стихе. Выстраданные стихи в этом отношении сильнее и чище творчества одаренных, но здоровых поэтов.
Когда готов поддаться сладости порока
И воля малодушно прячет щит и меч,
Представь, что на тебя с небес взирает око
Могущего простить или огню обречь.
— Как болеть так, чтобы не начать себя жалеть или обижаться на весь мир?
— Посудите сами, разве мир виноват в моем бедственном положении? Так что же на него обижаться? Мне такой метод помогает.
— Что в годы вынужденного затворничества вы узнали о жизни такого, о чем не догадывались раньше?
— Узнал, что люди по преимуществу очень забывчивы. Узнал и о том, что больного человека по-настоящему понять никто не может — это состояние надо пережить. Узнал о тщете человеческого честолюбия. Хотя оно и является мощным стимулом для творчества, но без дара и вдохновения — оно как парус без ветра. Узнал и то, что легко молиться сильному и здоровому и трудно, когда оставляют силы и пересыхает душа. Но кого оправдывает Бог, а кого судит, по этим состояниям сказать нельзя. Узнал я, что ничто так не утешает больного, как простое человеческое сочувствие и интерес к его личности…
— Какая помощь сейчас нужна вашей семье?
— Нужнее всего была бы надежная опытная помощница по дому, способная присмотреть за мной в отсутствие Натальи. Мне нужно помочь встать с коляски, лечь в постель, покормить — в общем, бытовые вещи. Господь послал нам такого человека, очень добрую женщину 56 лет, трудившуюся у нас полгода Христа ради. Но она уехала к сестре в деревню. Так что, если помощь придет в виде опытной небрезгливой домработницы, мы с благодарностью это примем.
***
Один, два, три, четыре —
На свете счастье есть.
Живет оно в квартире
«17», то есть здесь.
Один, два, три, четыре —
Муж, теща и жена
Живут в любви и мире,
Как жить семья должна.
Один, два, три четыре —
И наш пушистый зверь,
Что скачет по квартире
И лазает на дверь.
Зять, дочка, мама, кошка —
Четыре существа.
Реальности немножко,
Но больше волшебства.
Стоит, и Богу слава,
Внутри не разделен
Наш дом, ковчежец малый,
Согласьем крепок он.
Один, два, три, четыре —
Неплохо нам так жить.
Пусть бури воют в мире —
Не будем мы тужить!
Благодарим православный журнал «Нескучный сад» за предоставленные материалы.
24 июня 2005 г.
