 |
| Православие.Ru | Михаил Скабалланович | 21.06.2005 |
Подобно тому, как враждебные отношения к европейским державам служили поводом к репрессалиям, недостатки внутренней жизни христианских общин в Турции давали Порте возможность вмешиваться в их дела и извлекать для себя из этого вмешательства немаловажные материальные выгоды. Интриги составляют первородный грех христианских общин в Турции. Почти с первых дней существования греческой общины начались искательства из-за выгодного и влиятельного места греческого патриарха, явилось много охотников занять патриарший престол; они наперерыв друг перед другом заискивали у Порты, надеясь при её содействии достигнуть желанной цели, и предлагали денежное вознаграждение за своё возведение в патриаршее достоинство. Это обстоятельство было как нельзя более с руки Порте и дало ей средство обложить греческих патриархов данью — первое нарушение привилегии, данной Магометом II Геннадию, за которое вина всецело падает на самих христиан. Это нарушение сделано самим же Магометом II. Геннадий и его преемник Марк не платили дани в султанскую казну. Симеон из Трапезунда, достигший престола с помощью интриги, первый внёс султану тысячу дукатов, под видом подарка; это была сумма, предварительно и добровольно обещанная Симеоном Порте за возведение на престол. Его преемник, Филиппопольский архиепископ Дионисий, обещал уже заплатить и действительно заплатил при восшествии на патриарший престол две тысячи дукатов. Порта стала смотреть на эту сумму, как на определенную дань, и требовала её формально. Когда Симеон, при вторичном избрании в патриархи, послал по-старому подарок в тысячу дукатов, ему ответили, что, как видно из податных списков, предшественник его внес вдвое против этой суммы, и уменьшение впредь не может быть допущено. Симеон повиновался и заплатил две тысячи. К этой дани, которую с тех пор платил патриарх при вступлении на престол, присоединилась ещё ежегодная дань. Она тоже обязана своим происхождением интригам самих христиан. Во вторичное патриаршествование Симеона явился к султанскому двору сербский монах Рафаил и обещал, в случае если будет возведен на патриарший престол, платить ежегодно две тысячи дукатов, кроме тех двух тысяч, которые по положению будут заплачены при вступлении в должность. Симеон был низложен и на престол возведен Рафаил. После того до конца правления Магомета II патриарх обязан был платить в султанскую казну ежегодную дань в две тысячи дукатов. При преемниках Магомета сумма увеличена, при Баязете II дошла до 3500 дукатов, а при Сулеймане I до 4100 дукатов. Эта последняя цифра сделалась, начиная с Сулеймана I, нормой патриаршей дани и обозначалась в султанских бератах.[5] Способ, которым Порта проводила излюбленных кандидатов на патриарший престол, был следующий. Министр иностранных дел, ведению которого подлежали дела Патриархата, при помощи своих креатур сообщал членам Синода, что он желал бы видеть на престоле нового патриарха. Тотчас начиналась интрига, одни спешили снискать милость министра, другие рассчитывали на выгоды от избрания нового лица, прежний патриарх обвинялся в дурном управлении церковью, и в этом смысле писался доклад Порте, которая его низлагала. Производились новые выборы, и народ провозглашал «аксиос» тому, кто был наперед намечен в тайном совещании между важнейшими членами Синода и знатнейшими из граждан. Происходило обыкновенно так, что избранником был тот, кого желало турецкое правительство. Все формальности бывали соблюдены, закон не нарушен, и в то же время желания Порты удовлетворены. Этого можно было достигнуть только при деморализации, своекорыстии и наклонности к интригам — качествах, отличающих фанариотов, греков, обитавших в Фанаре, поставлявших кандидатов на церковные места и игравших роль при выборе патриархов. Это были люди, сроднившиеся мало-помалу с турецкой властью и извлекавшие собственные выгоды из того положения, в которое эта власть поставила их по отношению к остальной массе православных. В среде фанариотов были банкиры, наживавшиеся от отдачи денег в рост султану, султанским жёнам и пашам; из этой среды выходили патриархи, архиепископы и епископы, которые с помощью подкупов получали места и, получив их, выжимали деньги из массы православных, подвластных их управлению. В этих людях Порта находила верных слуг; пользуясь ими, она могла существенно нарушать права христианской общины, оставляя их ненарушенными по букве. Благодаря им, их интригам, продажности и угодливости перед Портой, Патриархат обложен данью, и за христианской общиной осталась одна тень свободы. Вообще внутренняя жизнь христианских общин не представляет привлекательной картины: фон её омрачён борьбою честолюбия, раздорами и несогласиями, каждый раз дававшими Порте возможность наложить на христиан и на их карманы свою руку. Иногда раздоры принимали размеры нежелательные для самой Порты, грозившие нарушением внутреннего мира империи, и турецкое правительство приходило к мысли о необходимости отнять у христиан права, которыми они не умеют пользоваться. Когда например, в 1580 году появились два греческих патриарха, которые не уступали друг другу и не хотели примириться, султан объявил, что если согласие не восстановится, то патриаршие палаты с принадлежащею к ним церковью будут взяты, и церковь будет обращена в мечеть.[6] Мысль об отнятии у христиан прав не была осуществлена, но она не осталась совершенно без приложения. Порта показала вид, что если она не принимает решительных мер и, несмотря на заведомую неспособность христиан к самоуправлению, не лишает их прав и не уничтожает христианской общины, то делает это вопреки законам благоразумия, допускает поблажку и что, во всяком случае, за такую снисходительность христианская община обязана вещественною благодарностью, должна заплатить правительству выкуп. Таким образом, собственная неосторожность христиан дала Турции повод обложить их права данью. Во второй половине ХV века греческая община за свое коренное право, религиозную свободу, должна была платить ежегодно 25 тысяч цехинов, сверх того за право погребать мертвых — три тысячи цехинов; право иметь церкви тоже не было пощажено, церкви с их имуществами обложены были данью, исключая церкви Константинополя, Адрианополя и Бруссы. Вражда и раздоры не только вкрались во внутреннюю жизнь христианских общин, но были обычным спутником взаимных отношений разных христианских общин, выступали наружу там, где интересы общин приходили в соприкосновение; они тоже давали туркам повод к вмешательствам и денежным поборам. Чаще всего интересы христианских общин сталкивались в Палестине, по вопросу о владении святыми местами и ключами Гроба Господня. Здесь рядом, бок о бок друг с другом, жили францисканские монахи, греки, сирийцы, грузины, армяне, несториане, яковиты, абиссинцы; кроме того сюда часто наведывались ливанские марониты и иезуиты. У каждой общины были свои монастыри, церкви, часовни и места, дорогие для христиан по священным воспоминаниям, связанным с ними. По поводу владения этими местами происходили споры между общинами, одна община делала вторжения в область другой, поднимались жалобы, за которыми следовало вмешательство турецкого правительства и денежные взыскания. Так например, однажды францисканские монахи ворвались в часовню грузин, расположенную вблизи лобного места и прочитали мессу. Грузины жаловались санджак-бегу, который заставил францисканцев очистить часовню и взыскал с них штраф в тысячу дукатов. Особенно прибыльны были для Порты пререкания между францисканцами, греками и армянами за владение Святым Гробом, за право хранить ключи от Cв. Гроба. Каждая из трех сторон изъявляла притязания на это почётное право и, запасшись деньгами, искала поддержки у турецкого правительства, которое не находило ничего лучшего, как передавать ключи из рук в руки и таким образом иметь постоянный и неиссякаемый источник доходов.
В распрях между христианскими общинами турецкое правительство попеременно
принимало сторону той или другой; все дело обусловливалось искусством интриги,
размером подкупа и степенью давления иностранных посольств. Но если Порта
оказывалась вне этих стимулов и действовала более или менее независимо от них,
то её отношения к христианским общинам получали ту особенность, что община
католическая несла потери и пользовалась меньшим расположением и покровительством Порты, чем другие общины. Это явление объясняется тем, что
устройство католической общины с духовенством независимым и неответственным пред
турецким правительством, стоит в противоречии с государственными интересами
Турции и не может быть приятно для Порты. Порта допустила это устройство по необходимости, но никогда не была им довольна; католическая община была живым
памятником её поражения и смирения пред христианским Западом, постоянным укором
в глазах мусульманского мира. Естественно, что в тех случаях, когда Порта была
призвана произнести свой приговор над католическою общиною и, произнося его,
становилась на точку зрения государственную, её приговор не отличался
снисходительностью. Вообще католицизм не пользовался расположением Порты;
увеличение числа католиков, следовательно, подданных, ускользавших из-под её контроля, было для неё явлением крайне нежелательным. Отсюда происходила вражда
Порты к католической пропаганде, то противодействие, которое она оказывала
распространению Католичества в Турции. Католические миссионеры были в её глазах
её политические враги, они изгонялись, и деятельность их парализовалась; вновь
обращенные в католичество христиане других исповеданий подвергались гонению, и ортодоксия поддерживалась. XVII-й и ХVIII-й века наполнены явлениями этого рода.
В это время католицизм нашел ревностных поборников в иезуитах, которые перенесли
свою деятельность на Восток и направили свои усилия на греков
Константинопольского Патриархата и на самый Патриархат, а ещё более на армян.
Усилия их не были безуспешны: Константинопольский Патриархат был временно в их руках, значительное число греков и множество армян перешло в католичество. Но и Порта не дремала, энергично поддерживала православных греков и ортодоксальных
армян, преследовала новообращённых католиков и гнала иезуитов. Иезуиты
пробрались в Константинополь в начале ХVII века, осели в Пере, получили здесь в своё ведение церковь св. Бенедикта, основали школу, стали бесплатно обучать в ней греческое и армянское юношество и посредством женщин повели пропаганду в домах и семействах. Из Константинополя иезуитская миссия мало-помалу раскинулась
на островах архипелага и в азиатской Турции; иезуиты проникли на Хиос, в Смирну,
Кипр, Алеппо и Армению. Много раз иезуиты были изгоняемы и всякий раз, так или
иначе, вновь появлялись и, пользуясь покровительством французского и австрийского послов, продолжали своё дело. В течении каких-нибудь двадцати лет
они настолько окрепли, что помышляли о завладении святыми местами и Константинопольским Патриархатом. Константинопольский патриарх Кирилл дважды был
удаляем с престола, и его место занимали греки, обращённые иезуитами в католичество. Оба раза патриарх был возвращён Портой, иезуиты были закованы в цепи и высланы из Турции. Однако же они незаметным образом сумели опять
появиться и по смерти Кирилла успели провести на его место одного своего
питомца. Наученные прежним опытом, они стали действовать осторожно, но в конце
XVII в., ободрённые успехом, выступают решительнее. Поднялись громкие жалобы со стороны греков и константинопольского патриарха, и Порта опять поспешила на помощь. В разных местах, особенно на Хиосе, против иезуитов и их приверженцев
приняты были решительные меры: султан Мустафа II издал строгий хатти-шериф,
воспрещавший под страхом тюремного заточения и денежных пеней, совращения и переход христианских подданных Турции в католичество. Иезуиты не успокоились.
Встретивши такой отпор со стороны греков, они обратили всё своё усердие на армян. Чтобы иметь возможно больший успех, они сообщили своей пропаганде
политическую окраску и к религиозным убеждениям присоединили планы о восстановлении политической независимости армян и улучшении их материального
быта. Расчеты иезуитов удались вполне: в начале XVI века много армян обратилось
в католичество и вся армянская нация подверглась брожению, образовалось две
партии, из которых одна держалась древне-отеческой религии, а другая была
склонна к католицизму и связывала с ним надежды на национальное возрождение
армян. Началась борьба. Католическая партия была настолько сильна, что провела
своего кандидата на патриарший престол. Но и здесь на помощь ортодоксальной
партии пришла Порта: патриарх, поставленный католиками, был низложен и заключен
в тюрьму, многие из его приверженцев, армян, принявших католичество, тоже были
брошены в тюрьму или сосланы на галеры; замешанные в деле лица подвернуты
телесному наказанию и денежным взысканиям; иезуитская коллегия в Эрзеруме была
закрыта и иезуиты, вместе с своими питомцами, принуждены были искать убежища за пределами Армении. Преследования, начатые против армян-католиков, продолжались
несколько лет, им подверглось много знатных и должностных лиц из армян, один
армянин был казнен смертью, и султан издал хаттишериф, угрожавший
армянам-католикам страшными наказаниями. Иезуиты притихли, но не отказались
совершенно от своей задачи. Их деятельность нашла поддержку в мехитаристах,
армянских монахах бенедиктинского ордена из монастыря, основанного в начале
ХVIII в. Мехитаром на острове Сан-Лазаро, в Венеции. Мехитаристы задались целью
воссоединить армян с католической церковью и реорганизовать Армению в политическом отношении. Религия должна была послужить рычагом для подъема
армянского народа, нравственно и политически упавшего под господством турок.
Цели предполагалось достигнуть развитием народного образования и национальной
литературы, объединением религиозных и патриотических стремлений. На этой почве
слились усилия иезуитов и мехитаристов и результаты не заставили себя ждать.
Множество армян, в том числе из знатных и богатых фамилий, перешло в католичество. Порта опять встревожилась, и опять начались преследования, которые
несколько раз возобновлялись в прошлом и настоящем столетиях.
Вывод из указанных фактов тот, что в Оттоманской империи в отношениях центрального правительства к христианам совмещались вещи несовместимые: соблюдение привилегий с нарушением, религиозная терпимость с нетерпимостью, уважение к правам с пренебрежением, и что примиряющим началом для этих противоположностей был произвол. Произвол стоял выше всего. Порта в каждом берате повторяла о своей решимости свято хранить закон и в то же время бесцеремонно его обходила; права христиан оставались в силе, и Порта сообразовалась с ними, но лишь в той степени, в какой это было для неё выгодно; политический и финансовый расчет стоял выше принципа, личная симпатия или антипатия султана ставила на карту существование целой правительственной системы. Несмотря на всё это, если бы положение христиан в Турции исчерпывалось отношениями их к центральному правительству, то оно могло бы быть названо блистательным. Отношения Порты как центрального правительства, при всём их непостоянстве и произвольности, не могут идти ни в какое сравнение с отношениями к христианам низшей администрации и мусульманского населения; они — воплощение законности и мягкости, сравнительно с тем своеволием и безнаказанной жестокостью, которые царили в провинциях. Христиане были совершенно беспомощны пред администрацией. Их права не существовали для мусульманских административных властей. Любой санджак-бег (губернатор) или даже субаши (городничий) нападал на христианскую церковь, грозил виселицей епископу, брал выкуп с христиан и забирал всё, что было ему угодно; найти против него суд и расправу было трудно. Например, в 1587 вновь назначенный санджак-бег Иерусалима, по причине никому не известной, велел схватить и умертвить сирийского епископа, церковь сирийских христиан превратил в мечеть и грозил подобною же участью настоятелям четырех христианских монастырей, в случае если они тотчас не заплатят десяти тысяч дукатов. Христиане с большим трудом собрали требуемую сумму и откупились от этого разбойника.[7] Христианами подана была жалоба в Константинополь, но она не имела никаких последствий. Эта беспомощность христиан была неизбежным следствием системы управления Оттоманской империей, вытекала из тех недостатков, которые господствовали в административном строе государства. Роковым недостатком турецкого административного управления было взяточничество и вымогательства. Турецкие чиновники получали большие доходы по закону, субаши от 1 до 3 тысяч дукатов, санджак-беги от 3 до 16 тысяч, беглербеги от 15 до 30 тысяч, законные доходы великого визиря, стоявшего во главе административной лестницы, доходили до 100 тысяч дукатов. Но администрация не довольствовалась этими законными доходами, каждый чиновник получал незаконных поборов по крайней мере вдвое против той суммы, которая определена была законом. Великие визири составляли баснословные состояния продажей государственных должностей и подарками, взимавшимися ими со всех и каждого, кто имел к ним дело; до какой цифры простирались их доходы видно из того, что Магомет Соколли, кроме законных ста тысяч, собирал каждый год около миллиона дукатов и имел недвижимого имущества на 18 миллионов. Примеру великого визиря следовали подчинённые ему беглербеги (генерал-губернаторы), беглербегу не уступали подвластные беглербегам санджаки, а за санджаками тянулись субаши. Все они, купив себе должность, задавались целью не только воротить истраченные деньги, но нажить себе, как можно скорее, состояние. Естественным результатом были притеснения и вымогательства, которые всей тяжестью обрушивались на страну и её жителей. Допускались неслыханные жестокости с целью выжать деньги, и жестокости проходили безнаказанными, потому что вся администрация была заражена одним и тем же злом; жалобы в высшей инстанции доходили до великого визиря, который сам был взяточник и по необходимости должен был терпеть взяточничество и вымогательство подчиненных чиновников. Все страдали от этого зла, как мусульмане, так и христиане; но само собою понятно, что гнет ложился на христиан более тяжёлым образом, чем на мусульман, потому что в социальном отношении христиане стояли ниже мусульман. Мусульмане большею частью были или администраторы, или помещики (заимы и тимарли), владевшие землей с сидевшими на ней людьми, преимущественно христианами, и обязанные за то государству военной службой. Если санджак и субаши вымогал деньги у помещика, то последний обращал своё внимание на подвластных ему крестьян и кроме обычных налогов, которые подданный (райя) обязан был платить своему помещику по закону Сулеймана I, взимал ещё лишнее, сколько мог, и таким образом редко оставался в накладе. Ни религия, ни собственность, ни личность христиан не были обеспечены. Их вера и обряды были средством обогащения администрации, бравшей за религиозную свободу выкуп, следовательно, были неприкосновенны только до тех пор, пока у христиан были деньги; их имущество ничем не было гарантировано и делалось предметом разграбления, их жизнь была в руках правителей. Тяжесть их положения ещё увеличивалась от обычая администрации отдавать свои доходы на откуп; откупщики не щадили христиан и извлекали из них возможно больший барыш. Кроме откупщиков и вообще сборщиков податей, которые помогали чиновникам и помещикам обирать христиан, последние много терпели от турецких солдат, особенно янычар. Солдаты не щадили христианского добра, даже в Константинополе, на глазах у высшей правительственной власти допускались насилия: сделалось заурядным явлением, что при каждой перемене на троне, когда один султан сменялся другим, в Константинополе происходил бунт янычар; они нападали на христиан и христианских купцов, грабили их дома и лавки. Если к этим вымогательствам и грабежам присоединить ещё взносы, которые христиане должны были давать духовенству, и которые, вследствие взяточничества и продажности, вкравшихся и в христианские общины, были не незначительны, если, далее, принять во внимание, что карадж, который взимало с христиан правительство, из году в год увеличивался[8], то не трудно понять, отчего масса христианского населения, за исключением небольшого числа лиц, умевших хорошо устроиться в Константинополе и других городах, постепенно беднела. Бедность доходила до положительной нищеты и вела к вымиранию христиан.
Несколько свидетельств, принадлежащих лицам вполне компетентным, хорошо знакомым с состоянием Оттоманской империи, лучше всяких рассуждений покажут, в каком неприглядном положении находилась масса христианского населения в Турции в ХVI — XVIIII вв. Джакомо Рагаццони в своем донесении венецианскому сенату от 1571 года писал: «Это государство (Турция) населено большей частью христианами, которые терпят от турок столько притеснений, что это превосходит даже всякое вероятие. Но они в большинстве случаев до того погружены в бедность и нищету, что едва осмеливаются поднять глаза, чтобы взглянуть турку прямо в лицо. Даже в том случае, когда их земля плодородна, они заботятся лишь о том, чтобы приобрести столько, сколько нужно для уплаты караджа и для поддержания жизни; потому что если бы они добыли что-нибудь лишнее, то турки отняли бы у них».[9] Другой писатель, путешествовавший в XVI в. по Турции и оставивший дневник, Герлах, бросает свет на тот факт, что бедствия христиан зависели от провинциальной администрации и мусульман, удалённых от столицы: «Христиане, — говорит он, — находящиеся вдали от Константинополя, — в положении крайне плачевном; потому что кади, беги, спаги, янычары, находясь в той или другой деревне, поступают с ним по произволу; что они имеют — должны скрывать. Но те, которые живут ближе к Константинополю, находятся в положении несколько более сносном, они могут жаловаться и с помощью денег кое-чего достигнуть: каждый из них платит ежегодно свою подать — смотря по состоянию, два, три, четыре талера — и затем никто не смеет его обижать, хотя, разумеется, не обходится без того, чтобы ему не пришлось терпеть то того, то другого».[10] Преемник Рагаццони в должности венецианского посла Маркантонио Барбаро выясняет связь между неудовлетворительностью администрации, вызывавшей обеднение государства, и уменьшением народонаселения. «Эта страна — писал он в своем донесении о Турции в 1573 году — все более приходит в упадок вследствие недостаточного порядка и дурного управления, которые вообще господствуют по всему государству; к тому же нужда и недостаток в необходимых средствах к жизни происходят здесь совсем от другой причины, чем у нас. У нас недостаток в средствах пропитания обусловливается возрастанием народонаселения и недостатком обрабатываемой земли, которая не в состоянии более удовлетворять нашим потребностям, в Турции, наоборот, недостаток возникает вследствие всё более усиливающегося обезлюдения, потому что остающееся ещё немногочисленное земледельческое население обрабатывает лишь столько полей, сколько нужно для его собственных потребностей, так как оно знает, что всякий излишек будет отнят у него силой; поэтому оно лучше предпочитает оставить впусте свого столь плодородную и доходную землю».[11]
Английский посол Томас Ру в своей депеше от 1622 года тоже констатирует этот факт обезлюдения Турецкой империи, порождённый правительственною жестокостью и несправедливостью, и приводит цифры, показывающие в какой поразительной прогрессии оно возрастало. «Я расскажу вам удивительную вещь, — писал своему правительству английский посол. — Около шестнадцати лет тому назад предпринято исчисление населённых деревень в государстве султана, и по переписи оказалось их более пятисот пятидесяти трех тысяч; в прошлом году перед началом польской войны опять произведено было исчисление, и оно показало, что число деревень уменьшилось до семидесяти пяти тысяч. Это, нет сомнения, поразительное уменьшение народонаселения. Правда, развалившиеся дома стоят еще во многих местах; но несправедливость и жестокость правителей довели до того, что они оставлены всеми жителями, и можно целых три дня ехать по Греции и Анатолии, лучшим провинциям государства, и не найти ни одного яйца, чтобы поесть, не встретить ни одного человека, который бы поднёс глоток воды».[12] Как странно после такого документального аргумента и заявления английского посла читать у его соотечественника, знаменитого историка Гиббона и у других расположенных к туркам писателей, что положение греков под турецким владычеством улучшилось! Венецианский и английский послы говорят вообще об уменьшении населения Оттоманской империи, но их слова можно прилагать и к христианам и даже главным образом к христианам, так как христиане составляли большинство турецкого населения. Если кому такое понимание их слов покажется смелым, то для убедительности можно сослаться на любопытные статистические данные, собранные Ранке: в Албании в первой четверти XVII в. исповедовавших католическую веру было триста пятьдесят тысяч человек, к 1651 году число это уменьшилось до пятидесяти тысяч; в промежуток времени от 1671 по 1703 год число католиков ниспало: в архиепископии Дураццо — с 14 000 до 8000, в епископии Стутари — с 20 270 душ до 12 700 и т. д.[13] Эти цифры убедительно говорят о той несчастной постепенности, с какой вымирало и таяло в Оттоманской империи христианское население, вследствие тяжести турецкого ига с его бесправием и грабежом.
На христианских державах Европы, особенно на России, лежало высокое призвание — спасти Христианство на Востоке от подавления и народы от медленной смерти. Призвание было понято и принято. История дипломатических сношений европейских держав с Турцией есть, можно сказать, история непрерывного заступничества их пред Портой за угнетённых восточных христиан. Россия придала этому заступничеству реальную постановку. С того момента, как её влияние в Турции утвердилось на прочных основаниях в конце XVIII в, наступает новая эпоха в жизни восточных христиан, и отношения к ним турецкого правительства принимают другой вид.
