 |
| Общественный Комитет «За нравственное возрождение Отечества» | Роман Вершилло | 20.06.2005 |
И все же мы не можем отказаться от понимания, потому что это было бы отречением от самого себя. Поэтому попытаемся поставить неясность последних времен в некоторые рамки, ограничим тьму до пределов обозримости, и, тем самым, исторгнем ее из своей головы.
Для этого предположим, что данный отрезок истории — это законченное высказывание, имеющее пусть неясный, но смысл. Легко предвидеть возражения против такого «филологического» подхода, поскольку он противоречит обычному представлению об истории как целенаправленном процессе с известными результатами. Но, на наш взгляд, он вполне оправдан, поскольку в случае новейших революций мы имеем дело не с политикой и государственной жизнью, а с творениями человеческой фантазии, с частной изобретательностью и беспочвенной интригой. Поэтому и надо рассматривать, например, «оранжевые» перевороты как произведения неприличного актуального искусства.
В качестве материала мы возьмем, с одной стороны, исторические перевороты последних десяти лет, а с другой — персонажей, которые их олицетворяют. Примерами нам послужит метаморфоза лейбористской партии в Англии и ельцинизма в России, война в Ираке, «оранжевые» революции в Грузии и на Украине, а также самый последний пример «оранжевого» переворота: референдумы во Франции и Голландии, на которых была отвергнута Европейская конституция.
Каждое из этих событий является революцией, которая не только меняет лицо мира, но и воспитывает особого рода адептов и противников. Череда переворотов изменила внутренний пейзаж человеческого сознания и населила его новыми типами мифов.
Внутри каждой из указанных революций образуются пары противников: консерваторы и лейбористы, Ельцин и ныне действующий президент, Саддам Хусейн и Джордж Буш, Шеварднадзе и Саакашвили, Кучма и Ющенко.
Если посмотреть на каждую из пар, то окажется, что это всё непримиримые антагонисты, и между ними даже идет какая-то борьба. Но давайте отойдем на некоторое расстояние от схватки, и мы увидим, что сочетание двух персон складывается в единое непротиворечивое высказывание, как: «Мама мыла раму». Эти персонажи связаны между собой особым образом: как-то, что говорится, и то, о чем говорится (или, если угодно, как подлежащее и сказуемое).
Допустим, существует некий неприятный господин, олицетворяющий собой разрушение России. Все думают о нем, что он преступник. Давайте же произнесем это слово не посредством суда и не в рамках закона и здравого смысла. Напротив, мы освободим преступника от судебного преследования своим указом. Больше того, давайте скажем это вообще не словами, а посредством другой личности! Этим достигается очень интересный эффект. Оказывается, можно бороться со злом и продолжать творить его, можно победить врага и самому стать именно этим врагом.
Поэтому приходится признать, что мы имеем дело не с политической борьбой, а с процессом передачи власти, которое лишь принимает форму противостояния. Так, Тони Блейр попросту похитил повестку дня у британских консерваторов, и благодаря этому победил. Он окончательно устранил социализм как цель лейбористской партии и даже отверг социально ориентированную экономику, обратился к твердому «государственническому» идеалу и к среднему классу с его моральными ценностями. Он вступает в теснейшее сотрудничество с Дж. Бушем, и участвует в войне против Ирака даже с большим усердием, чем сделали бы это консерваторы. Короче говоря, Блейр одерживает победу, не побив соперника, а, так сказать, проглотив его, в духе диких охотников за головами.
Похожая история происходит с американскими неоконсерваторами, которые воодушевлены идеями Лео Штраусса. Логика проста: чтобы победить мусульман, нужно перенять у них моральные ценности. Они фанатики? и мы будем фанатиками. Они понимают только силу? и мы понимаем только силу. Команда Дж. Буша одерживает победу над Хуссейном, и нападает на Ирак, точно так же как в свое время Ирак — на Кувейт. США перенимают у Саддама тираническую и светскую форму правления, а также тюрьму Абу-Грейб. США не только побеждают Саддама, но и сами становятся коллективным Саддамом.
Российская революция 1999 года происходила по весьма сходному сценарию, когда преемник и наследник Ельцина построил кампанию на борьбе с основами ельцинизма, и попросту «съел» всех остальных врагов ельцинизма: и либералов, и коммунистов. Поэтому нынешняя власть в России одновременно и либеральна, и деспотична. Она организует вымирание народа и борется с этим вымиранием, она разрушает страну и борется за ее единство и т. д. В этом разгадка не только триумфальной победы в 1999 году под руководством Б. Березовского, но и того, почему система устояла так долго.
Легко увидеть тот же механизм внутри «оранжевых» переворотов в Грузии и на Украине. Здесь также обеспечивается передача власти, но якобы через какую-то борьбу. А на самом деле и Саакашвили, и Ющенко были центральными фигурами в режимах Шеварднадзе и Кучмы соответственно. В свое время оба были назначены преемниками, потом обернулись оппозиционерами и уже в этом качестве пришли к власти, как и было задумано. В какой-то момент между Шеварднадзе и Саакашвили достигается необходимая дистанция, и уже можно высказаться о Кучме одним словом: «Ющенко». Следовательно, наши новые герои-президенты неуловимы в принципе и не поддаются разоблачению, поскольку они вообще не «кто», а «что». Они функция, а не предмет; не фикция, но функция. Они вполне реальны, но их реальность особого рода.
Эта новая реальность заставляет вспомнить слова Гете о Наполеоне: «Он был кратким изображением всего мира». Примерно то же можно сказать и о наших современных героях. Они представляют собой новую форму универсализма, где в личности возможны сочетания, каких не было со времен чудовищ эпохи Возрождения, вроде какого-нибудь папы Александра Борджиа.
Западноевропейские революции мая-июня 2005 года не родили заметных фигур, явно противостоящих друг другу. Это объясняется тем, что в континентальной Европе демократическое выравнивание достигло наибольших успехов, и никакая личность в политике, очевидно, невозможна. Однако мы можем указать на двух героев, которые несомненно подготовили эти революции и вполне могут считаться их олицетворением: это француз Жозе Бове и голландец Пим Фортейн.
Бове — это французский фермер, который возглавил антиглобалистский протест во Франции. Самое его замечательное деяние: разрушение трактором ресторана Макдональдс в знак протеста против американской экспансии. То есть он должен быть французским патриотом и националистом? В нормальном мире — да. Но мы имеем дело с сочетанием несочетаемого, и поэтому Жозе Бове не только патриот, но еще анархист и ультралиберал.
Пим Фортейн — лидер голландских националистов, погибший от пули мусульманского фанатика, о чем нам доводилось писать. Любопытно, что при этом Фортейн был открытым гомосексуалистом, защитником «прав животных» и вообще либертарианцем. И опять мы встречаемся с сочетанием несочетаемого, а значит, поблизости нечто оранжевое, например, Голландия.
После этого нас не удивит то, что сейчас, при подготовке второй «оранжевой» революции в России, на первом плане постоянно маячат лимоновские национал-большевики. Как и их лидер — развратный писатель Лимонов, так и само НБП — сочетание несочетаемого: большевизма и анархии, подлинного либертарианства и мнимой железной дисциплины. Правда, еще маркиз де Сад доказывал, что глубин падения человек может достичь, только принуждаемый либертарианской диктатурой.
Рассмотрим еще одно сочетание несочетаемого. На примере иракской войны мы можем видеть, что такое пресловутая «либеральная империя». Не то, чтобы имперское сознание стало несколько более либеральным. И не то, чтобы либерализм стал отчасти имперским. Эти слова идут как бы через запятую: «Вот идем мы: либералы, империалисты"… Они никак между собой не связаны, как не связана политика Блейра с защитой интересов рабочего класса.
В лагере как Януковича, так и Ющенко были украинские националисты, либералы и западники. Как они между собой сочетались? Через запятую. И это совсем не помешало им действовать заодно, в результате чего на Украине продолжает царить упорядоченный беспорядок, как и при Кучме.
«Запятая» проявилась и в европейском референдуме 2005 г. В лагере противников европейской конституции мы находим: сторонников национального фронта Ж.-М. Ле Пена, антиглобалистов и ультралеваков. А старейшая социалистическая партия Франции раскололась по вопросу о референдуме и направила свои отряды сразу на обе стороны баррикад.
Все описанные нами случаи не просто игры политиков или молодежные эксцессы. Разрозненные факты сливаются в один поток, размывающий само существо человека. В современном мире производится одновременное разнуздывание и сковывание нравственных сил человека, когда разнуздывают то, что нужно сковывать, а сковывают то, что нужно высвободить. Такой процесс высвобождает таящуюся разрушительную энергию, причем даже в тех обществах, вроде французского, российского и голландского, в которых трудно было предполагать хоть какую-то энергию.
Теперь от того, как была сказана «оранжевая» фраза, мы перейдем к тому, что ею сказано. Рассматривая смысловое наполнение новейших революций, мы уже не обнаруживаем никакого богатства и разнообразия. Смысловая нагрузка здесь попросту минимальна, да она и не может быть иной благодаря достигнутому смешению всего и вся. О каком, в самом деле, содержании можно говорить, если несочетаемое — сочетается?
Новые революции, да и любые глобальные действия, сегодня повсюду разрушают государство. В этом есть какая-то обреченность, «рок», о котором говорил еще К. Н. Леонтьев, когда исследовал всеуравнивающую силу космополитических и национальных движений. Спустя сто с лишком лет мир готовится к переходу в фазу анархии, но, как уже очевидно, анархия эта будет управляемой и, возможно, более тоталитарной, чем любая государственная тирания.
Но пока это еще осознается как проблема: что делать в отсутствие государства? «Оранжевые» революции стали одним из способов решения этой главной проблемы последнего времени. Они управляют массами без государства, а для этого заставляют бунтовать и разучивают повиноваться. Но есть и вторая половина процесса: революции заставляют повиноваться и учат повиноваться, но это новое повиновение, не виданное прежде в истории человечества. Ведь если исчезает государство, то исчезает смысловая конструкция человеческого общества. А безгосударственной толпой можно управлять только с помощью бессмысленных и противоречивых приказов.
Так создается новый тип власти и новый тип «государства», бессмысленно разрушающих личность. Этим обозначается новая фаза Апостасии, и, следовательно, новая власть еще более бессильна. Она, например, не могла бы совладать с семьей, если бы этот институт продолжал существовать в прежнем виде. А с личностью она справиться способна, потому что без смысла человек не может существовать как личность.
Или, может быть, попытаться вернуть утраченное государство? Между прочим, мысль о возрождении халифата (и, разумеется, уничтожении всех существующих режимов на планете) одушевляет исламский глобальный проект, который обычно ассоциируется с Бен Ладеном и Аль-Каедой. В «Литературной газете» (1 июня 2005 г.) Юрий Крупнов задается вопросом: «А есть ли у нас государство?» и отвечает: «У нас нет государства». Правильный и трезвый ответ, не так ли? Так он выглядит, пока наш аналитик не предлагает свой вариант выхода из катастрофы: «Надо вернуть государство», что уже является вредным абсурдом. Если государство не только аппарат управления, но и смысловая конструкция, то такое предложение равносильно совету сумасшедшему — стать разумным. Или, по Козьме Пруткову: «Если хочешь быть счастливым, будь им».
Та же логика, только навыворот, содержится в официальной пропаганде: «Сохранить территориальную целостность России!» Ну, так и сохраняйте, казалось бы! Нет же, этот призыв направлен куда-то в пространство, а на деле идет распродажа страны, так сказать, распивочно и на вынос.
Расследуя то идейное наполнение, которое содержится в революционном процессе, мы находим в нем и еще более глубокую степень неясности. Мы имеем в виду его «звучание», о котором Александр Блок говорил как о «музыке революции». Здесь мы наблюдаем столь глубокую степень смешения и невнятности, что с тем же успехом можно сравнить это с запахом или цветом. Неслучайно, что именно бессмысленные цвета становятся символами метаморфоз: например, оранжевый, который не имеет никакого смысла ни в какой традиции, кроме разве одеяния буддийских монахов.
Здесь мы имеем дело с сигналами, которые не несут никакого смысла: ни исторического, ни символического. Эти сигналы неясны, и являются лишь символами общности, и общности весьма странного рода: «Мы не такие, как они, но мы не знаем, какие они». В общем: «Разом нас багато…»
Для обычного человека, воспитанного при «старом режиме», самым возмутительным и устрашающим моментом новых революций является именно действенность таких сигналов. «Если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению?" — писал Апостол (1 Кор. 14:8).
И вот труба издает неясный звук, зовет неизвестно к чему: то ли отбой, то ли подъем, то ли петь, то ли плясать. И новые люди идут, исполняя неясный приказ, идут, поступая как все. Так достигается наивысшая степень солидарности и деперсонализации, доступная апостасийному человечеству на настоящий момент.
Мы, как сумели, очертили ту неясность, которая ныне затмевает умы. И мы можем задаться вопросом, который надо было задать раньше: А стоило искать смысл в неясности, особенно если его там нет? Способны ли мы осознать происходящее, если перед нами не живое тело истории, а свалка истории?
И это притом, что христианину есть, где искать и в чем находить смысл. Священное Писание описывает это состояние так: «И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится» (Лк 21:25). Вот это возмущение и смешение мы и наблюдаем во всех революциях последнего времени. И только мы, христиане, можем посмеваться этим якобы бурным водам, если и сами находимся в безопасном месте.
На несколько мгновений мы пробудили из мрака неясности невнятную тень каких-то перемен и придали этой тени форму и цвет.
Время же ей возвратиться туда, где ей самое место.
